Она снова издала кудахтающий смешок и пошла дальше. Возможно, она немного сбрендила, но старухи часто такими бывают.

Софи нашла палку около часа спустя, когда присела на насыпи отдохнуть и поесть хлеба с сыром. В живой изгороди позади нее послышались звуки: тихий задушенный писк, за которым последовало тяжелое движение, от которого с изгороди посыпались лепестки боярышника. Софи тяжело поднялась на костлявые колени, чтобы заглянуть сквозь листья, цветы и шипы внутрь изгороди, и обнаружила там худую серую собаку. Она безнадежно запуталась в толстой палке, которая каким-то образом перекрутилась с веревкой, привязанной к шее собаки. Палку заклинило между двумя ветками изгороди, так что собака едва могла пошевелиться. При появлении лица Софи она бешено завращала глазами.

Девушкой Софи боялась собак. И даже старухой ее тревожили два ряда белых клыков в раскрытой пасти животного. Но она сказала себе: «В моем нынешнем состоянии едва ли стоит беспокоиться об этом», — и нащупала в швейном кармане ножницы. Она потянулась ножницами в заросли и принялась распиливать веревку вокруг шеи собаки.

Собака была ужасно дикой. Она дергалась и рычала. Но Софи храбро продолжала пилить.

— Ты умрешь от голода или задушишься, дружище, — сказала она собаке старческим скрипучим голосом, — если не позволишь мне освободить тебя. На самом деле, думаю, кто-то уже пытался тебя задушить. Возможно, это объясняет твою дикость.

Веревка была плотно затянута вокруг шеи собаки, а палка ужасно закручена в ней. Пришлось долго пилить, прежде чем веревка распалась, и собака смогла вылезти из-под палки.

— Хочешь хлеба и сыра? — спросила Софи.

Но собака зарычала на нее, пробралась сквозь живую изгородь на другую сторону и ускользнула.

— И это твоя благодарность? — сказала Софи, растирая онемевшие руки. — Но ты оставила мне вместо себя подарок.

Она вытащила из изгороди палку, которая держала собаку, и обнаружила, что это настоящая трость, хорошо отполированная и с железным набалдашником. Софи доела хлеб с сыром и снова двинулась в путь. Дорожка становилась всё более крутой, и трость стала для нее большим подспорьем. А еще с ней можно было разговаривать. Софи энергично топала, болтая со своей тростью. В конце концов, старики часто разговаривают сами с собой.

— Две встречи, — сказала она, — и ни капли волшебной награды от обеих. Однако ты хорошая трость. Я не ворчу. Но наверняка должна произойти и третья встреча, магическая или нет. На самом деле, я настаиваю на ней. Интересно, что это будет?

Третья встреча произошла к вечеру, когда Софи брела высоко в холмах. По дорожке к ней спустился, насвистывая, крестьянин. Пастух, подумала Софи, возвращается домой после того, как пас своих овец. Он был крепко сложенным молодым парнем около сорока.

— Батюшки! — сказала Софи самой себе. — Этим утром я посчитала бы его стариком. Как всё меняет точка зрения!

Когда пастух заметил бормочущую себе под нос Софи, он осторожно перешел на другую сторону дороги и сердечно крикнул:

— Добрый вечер, матушка! Куда направляетесь?

— Матушка? — сказала Софи. — Я не ваша матушка, молодой человек.

— Просто выражение, — ответил пастух, незаметно продвигаясь вдоль живой изгороди с другой стороны дороги. — Я хотел только вежливо поинтересоваться, поскольку вы поднимаетесь в холмы под вечер. Вы не успеете спуститься в Верхнюю Складку до наступления ночи, не так ли?

Софи не думала об этом. Она остановилась на дороге, размышляя.

— На самом деле, это неважно, — сказала она наполовину сама себе. — Нельзя суетиться, когда отправляешься на поиски счастья.

— В самом деле, матушка? — пастух уже спустился по холму мимо Софи и, похоже, почувствовал себя лучше. — Тогда желаю вам удачи, матушка, если только ваше счастье не имеет ничего общего с зачаровыванием скота.

И он широкими шагами устремился вниз — почти бегом, но не совсем.

Софи возмущенно уставилась ему вслед.

— Он решил, что я ведьма! — сказала она своей трости.

У нее язык чесался напугать пастуха, крикнув ему вслед что-нибудь противное, но это казалось слишком злой шуткой. Бормоча, она продолжила подниматься. Вскоре живые изгороди уступили место голым насыпям, и местность стала поросшими вереском горами с множеством крутых уклонов, покрытых желтой шуршащей травой. Софи продолжала мрачно продвигаться вперед. К этому моменту ее шишковатые старые ноги болели, как и спина и колени. Она слишком устала, чтобы бормотать, и просто продолжала ковылять, тяжело дыша, пока солнце не спустилось совсем низко. И Софи вдруг поняла, что больше не может сделать ни шагу.

Она рухнула на камень на обочине, задумавшись, что ей теперь делать.

— Единственное счастье, о котором я могу думать — это удобное кресло! — выдохнула она.

Оказалось, камень лежал на чем-то вроде мыса, с которого Софи открылся великолепный вид на пройденный путь. В лучах заходящего солнца под ней расстилалась большая часть долины: поля, стены и живые изгороди, изгиб реки и изящные особняки богачей, просвечивающие сквозь группы деревьев вплоть до голубых гор вдалеке. Прямо под ней находился Маркет Чиппинг. Софи могла рассмотреть его хорошо знакомые улицы. Рыночную площадь и магазин Цезари. Она могла бросить камень в колпачок дымовой трубы дома рядом со шляпным магазином.

— Как он еще близко! — в смятении сказала она трости. — Я столько шла, только чтобы оказаться над собственной крышей!

По мере того как садилось солнце, на камне становилось холодно. Неприятный ветер дул со всех сторон, как бы Софи ни пыталась отвернуться от него. Теперь перспектива остаться ночью на улице в холмах уже не казалась столь неважной. Она поймала себя на том, что всё больше и больше думает об удобном кресле и камине, а также о темноте и диких зверях. Но если она пойдет обратно в Маркет Чиппинг, полночь настанет раньше, чем она доберется туда. С таким же успехом она могла просто продолжать идти вперед. Она вздохнула и со скрипом встала. Это было ужасно. Болело всё — с ног до головы.

— Никогда раньше не осознавала, что вынуждены терпеть старики, — выдохнула Софи, с трудом поднимаясь по холму. — Однако не думаю, что волки съедят меня. Я слишком сухая и жесткая. Хоть какое-то утешение.

Ночь теперь быстро сгущалась, и покрытые вереском горы стали серо-голубыми. Ветер тоже стал острее. Тяжелое дыхание Софи и скрип ее конечностей так громко звучали в ушах, что она не сразу заметила, что какая-то часть скрежета и пыхтения исходит вовсе не от нее. Она подняла подслеповатый взгляд.

По вересковой пустоши, стуча и грохоча, к ней двигался замок чародея Хаула. Из-за его черных стен облаками поднимался черный дым. Замок выглядел высоким, тонким, тяжелым, уродливым и крайне зловещим. Софи оперлась на трость, наблюдая за ним. Она не особенно боялась. Ей было интересно, как он двигается. Но главная мысль в ее голове касалась того, что весь этот дым означал большой камин где-то внутри высоких черных стен.

— Ну а почему бы и нет? — сказала она трости. — Вряд ли чародей Хаул захочет мою душу для своей коллекции. Он берет только юных девушек.

Она подняла трость и властно помахала ею замку.

— Стой! — крикнула она.

Замок со скрежетом и грохотом послушно остановился примерно в пятидесяти футах от нее. Софи удовлетворенно заковыляла к нему.

В черной стене напротив располагалась большая черная дверь, и Софи, бойко ковыляя, направилась к ней. Вблизи замок выглядел еще уродливее. Он был слишком высоким для своих размеров и не особенно правильной формы. Насколько Софи могла рассмотреть в сгущающейся темноте, он был сложен из громадных черных блоков, похожих на уголь, и как уголь все эти блоки были разной величины и формы. Когда Софи приблизилась, от них дохнуло холодом, но это нисколько ее не испугало. Она просто подумала про кресла и камин и нетерпеливо протянула руку к двери.