– Ты с ним будешь говорить или я?

– Давай ты.

– Кто вы? – спросил Ком.

– Ни Тай Ли. А ты кто и как смеешь быть таким интересным?

– Я Ком. Я слышал о тебе, Ни Тай Ли.

– А я о тебе никогда, Ком. Но знаю, что стоило бы. Почему ты такой интересный?

– Кто это? – прошептал Джо.

– Тсс! Потом скажу… Что это ты делал сейчас, Ни Тай Ли?

– Летел вон к тому солнцу, смотрел на него и думал, что оно прекрасно. И хохотал, потому что оно прекрасно и оно убьет меня и останется прекрасным, и я сочинял стихи о том, как прекрасно солнце и планета, что ходит вокруг него… А потом я нашел дело поинтереснее: узнать, кто вы такие.

– Тогда прошу на борт. Узнаешь еще больше.

– Мне уже известно, что ты коммуникативный обучаемый мультиплекс, построенный на основе сознания Ллл. Есть еще что-то, что мне нужно узнать, прежде чем я возьму курс на пламя?

– Тут со мной юноша твоих лет, о котором ты не знаешь ровно ничего.

– Значит, иду к вам. Выпускай свою трубу.

Корабль-валун приблизился.

– Как он понял, что ты Ллл? – спросил Джо.

– Не знаю, – отвечал Ком, – Некоторые сразу видят. Но это лучше, чем когда час с тобой говорят, а потом наконец решатся спросить. Только вот я думаю, ему неизвестно, какой именно я Ллл.

Труба присоединилась к кораблю Ни. Через минуту открылся люк. Зацепив большими пальцами карманы штанов, Ни Тай не спеша вошел в рубку и стал осматриваться. На Джо до сих пор был плащ, что Сан Северина купила ему на крысонорском базаре. Ни походил на хорошо отмытого бегунка. Он был бос и без рубашки. На колене линялых рабочих штанов красовалась проплешина. Слишком длинные волосы, белокурые с серебряным отливом, были заколоты надо лбом и ушами. Азиатские глаза уголками вниз блестели антрацитом на скуластом лице.

Увидев Джо, он улыбнулся, шагнул к нему, протягивая руку:

– Привет!

Здороваясь, Джо заметил у него когти на левой руке.

Ни склонил голову набок:

– Я напишу стихи о выражениях, что сейчас промелькнули на твоем лице. Ты с Джинриса. Ты работал на жуповых полях, спал свернувшись у костра в Новом Цикле и убивал кепардов, когда те пролезали сквозь ограду. – Договорив, Ни издал негромкий, удивленно-печальный звук. – Ну вот, Ком. Теперь я про него все знаю. Мне пора.

Он уже отворачивался от них, собираясь уходить.

– Ты был на Джинрисе? Правда был? – спросил Джо.

Ни обернулся:

– Был. Три года назад. Добрался на перекладных, бегунком подрабатывал. На седьмом поле батрачил. Там и когтями обзавелся, – добавил он, показывая руку.

У Джо в горле забилась пульсом глухая боль, которой не было с тех пор, как он впервые играл для Ллл.

– Я тоже работал на седьмом, пока меня не перевели в Новый Цикл.

– И как там теперь? Джеймс-смотритель не вколотил ума в своего сынка? Я обычно лажу с людьми, но этот столько на себя брал, что я с ним четыре раза дрался. Чуть не убил его, было дело.

– Его потом я… – прошептал Джо.

– Вот как… – Ни растерянно моргнул, потом добавил: – Хотя этим и должно было кончиться.

Но глаза у него остались растерянные.

– Скажи, ты правда там был или мысли мои читаешь?

– Был во плоти. Три с половиной недели.

– Недолго, – заметил Джо.

– А я и не говорил, что долго.

– Но ты там был.

– Вселенная тесна, мой друг. Жаль, что у вас такая симплексная культура, а то я мог бы больше о тебе рассказать и остаться подольше.

Он пошел к выходу.

– Погоди! – крикнул Джо. – Я хочу… Мне нужно с тобой поговорить.

– Правда?

Джо кивнул.

Ни Тай снова сунул руки в карманы:

– Давненько я никому не был нужен. Это интересно, из этого могут получиться стихи. – Вразвалку прошел к пульту управления и уселся на стол. – Ладно, останусь ненадолго. О чем тебе нужно поговорить?

Джо молчал, мысли играли в чехарду.

– Из чего сделан твой корабль? – выдал он наконец.

Ни Тай возвел глаза к потолку:

– Слушай, Ком! На кой ему знать, из чего корабль? Он меня что, дурит? Если так, то я пойду. Меня постоянно дурят, я уже все про это знаю, и мне неинтересно.

– Ему надо духу набраться перед важными вопросами, – объяснил Ком. – Прояви терпение.

Ни Тай снова посмотрел на Джо:

– А ты знаешь, он прав. Я вот пишу слишком быстро, и мои стихи подтекают: тут слово, там строфа. От этого их никто не понимает. И терпеть я не очень-то умею. Между прочим, все это может оказаться очень любопытным. Это твоя окарина?

Джо кивнул.

– Я раньше играл на такой. – Ни поднес окарину к губам и выдул быструю, светлую мелодию, внезапно замедлившуюся к концу.

У Джо сжалось в горле еще сильней. Эта мелодия была первая, что он выучил на окарине.

– Только это я и знаю, – сказал Ни. – Надо было мне подольше поучиться. Теперь ты сыграй. Может, как раз духу наберешься.

Джо только головой покачал.

Ни Тай пожал плечами, повертел в руках окарину, потом спросил:

– Больно?

– Да, – помолчав, ответил Джо.

– Я не виноват. Просто я уже много всего попробовал.

– Позволите вмешаться? – подал голос Ком.

Ни снова пожал плечами:

– Давай.

Джо просто кивнул.

– Когда ты начитаешься побольше, Джо, ты поймешь: есть писатели, которые словно пережили все, что ты пережил, открыли все, что открыл ты. Был такой древний фантаст, Теодор Старджон, он меня насквозь просвечивал каждой своей книгой. Он видел все, что видел я: каждый отблеск в окне, каждую тень листка на сетчатой двери. Он так же играл на гитаре, так же пришвартовался на две недели в теплой бухте у техасского городка Арансас-Пасс. А ведь он был писатель – то есть сочинитель – и жил четыре тысячи лет назад… И еще ты будешь встречать людей совсем на тебя не похожих, и они у того же писателя будут находить – себя. Такие писатели встречаются редко. Ни Тай Ли – один из них. Я прочел много твоих стихов, Ни Тай. Если бы я решил выразить тебе свое восхищение, то, думаю, лишь смутил бы тебя неумеренностью похвал.

– Ух ты, спасибо. – Ни Тай просиял улыбкой, которую не смог скрыть, даже склонив голову и упершись взглядом в колени. – Только я самые лучшие стихи теряю. Или не записываю. Жаль, что я не могу их тебе показать. Там есть стоящие.

– Да, жаль, – ответил Ком.

– Погоди-ка. – Ни Тай поднял голову и посмотрел на Джо. – Ты ведь чего-то хотел от меня. А я даже забыл твой вопрос…

– Про корабль, – подсказал Джо.

– Ну, я просто выдолбил изнутри кусок непористого метеора, а сзади прикрутил кайзоновый двигатель.

– Именно! – воскликнул Ком. – Именно так это и делается! Прикрутил реверсным ключом. Там же левая резьба, да? Давно это было, а помню: отличный получился кораблик!

– Насчет резьбы ты прав, – сказал Ни Тай. – Только у меня вместо ключа были плоскогубцы.

– Не важно. Главное, что ты тоже его строил. Я же говорил тебе, Джо, у некоторых писателей есть этот дар! Просто невероятно…

– Беда только в том, – возразил Ни, – что я ни к чему не прикипаю душой и ничего не знаю как следует. Увижу, опишу в стихах одной строчкой – и дальше, дальше. Это, наверное, страх во мне. Пишу обо всем, потому что сам ничего не могу…

Тут мне стало не по себе. Именно это я сказал Норну за час до того, как мы рухнули на Джинрисе. Мы говорили о моей последней книге. Помните меня? Я – Яхонт.

– Но ты же не старше меня, – вымолвил наконец Джо. – Как же ты успел все это пережить и описать?

– Ну… я… сам не знаю, честно-то говоря. Просто так получается. Наверное, я много чего не сделаю в жизни, потому что все время пишу.

– Еще раз вмешаюсь, – сказал Ком. – Ты не обидишься, если я расскажу ему, как все было?

Ни Тай покачал головой.

– Это было как у Оскара и Альфреда… – начал Ком.

Во взгляде Ни Тая что-то смягчилось.

– Как у Верлена и Рембо, – подхватил он.

– Как у Кокто и Радиге, – в такт отвечал Ком.

– Как у Виллара и его Колетт…

– В литературе это повторяется, – сказал Ком. – Писатели. Двое. Один старше, другой – или другая – моложе, часто почти ребенок. И трагедия. И что-то прекрасное рождается в мир. Так – каждые полвека или четверть века со времен романтизма.