Джо легко нашел Кома на орбите Тэнтемаунт. Это планета из замерзшего метана. Из-за сильнейшей вулканической деятельности ее поверхность то и дело трескается и взрывается. Тэнтемаунт – единственная дочь раскаленного белого карлика, и с орбиты они похожи на два глаза: один роскошно мерцающий, другой серебряно-серый, зорко шпионящий за окрестной ночью.

– Ком, я домой хочу. На Джинрис. Хочу все это бросить.

– Это еще почему? – донесся из динамиков изумленный голос компьютера.

Джо сидел, уперев локти в панель, и мрачно глядел на окарину.

– Эта мультиплексная вселенная не по мне. Не нравится. И я хочу от нее подальше. Если я теперь комплексный, то это плохо и неправильно. Если я когда-нибудь вернусь на Джинрис, то все силы положу, чтобы опять стать симплексом. Честное слово.

– Что на тебя нашло?

– Мне здесь люди не нравятся. Только в этом и дело, по-моему. Ты слышал о Геодезической наблюдательной станции?

– Слышал, конечно. Ты что, на нее напоролся?

– Угу.

– Это неприятно. Ну что ж, в мультиплексной вселенной встречаются порой и прискорбные явления. Одно из них – симплексность…

– При чем тут она?

– …а ты должен радоваться, что сумел настолько приблизиться к мультиплексному видению мира. Иначе ты бы от них живым не ушел. Я слышал, к ним попадали другие симплексы. Обратно никто не вернулся.

– Они что, сами симплексные?

– Бог мой, ну разумеется! Разве ты не понял?

– Но они же собирают разные данные. И сама станция такая красивая. Будь они дураками, они бы ее не построили.

– Во-первых, бо́льшую часть станции построили Ллл. Во-вторых, как я не раз уже говорил, интеллект и тип сознания не обязательно связаны.

– Но я-то как мог догадаться, что они такие?

– Пожалуй, ты прав. Нужно поговорить о симптомах. Они тебе задали хоть один вопрос?

– Нет.

– Вот – первый симптом, хотя и не определяющий. Они смогли установить, кто ты такой?

– Нет, решили, что я работу ищу.

– Это означает, что им все же следовало задать тебе пару вопросов. Человек с мультиплексным сознанием всегда задает вопросы.

– Я помню. – Джо опустил окарину. – Когда Харона пыталась мне все это объяснить, она спросила меня, что самое важное. Если бы я их спросил, они бы ответили, что это их дурацкий словарь, или энциклопедия, или как его там еще…

– Именно. Любой, кто способен дать неотносительный ответ на этот вопрос, – симплекс.

– А я тогда сказал «жуп», – удрученно признался Джо.

– Они каталогизируют все знания во Вселенной.

– Это будет поважнее жупа…

– С комплексной точки зрения – возможно. А с мультиплексной – то и другое примерно равнозначимо. Во-первых, они взяли на себя довольно сложное дело. Последний раз, что я о них слышал, они занимались буквой «б», а я уверен, что у них нет статьи про Аааааааааааааааавдккс.

– А что значит Аааа… в общем, то, что ты сейчас сказал?

– Это название для довольно сложного набора детерминистских моральных оценок, рассмотренного под углом релятивистского подхода к динамическому моменту. Я его в свое время изучал.

– Я такого слова и не слышал никогда…

– Это потому, что я его только что выдумал. Но то, что оно обозначает, вполне реально и достойно словарной статьи. Думаю, оно им не по уму. Но с этой минуты я буду использовать термин «Аааааааааааааааавдккс», а раз его теперь знают двое, значит он имеет место быть.

– Кажется, я понял.

– К тому же каталогизировать все знания – пусть даже только доступные знания – идея благородная, но… симплексная. Иначе не скажешь.

– Почему?

– Можно познать все, что нужно. Можно познать все, что хочешь. Но чтобы нужно было познать все, что хочешь, – а у них на станции дело обстоит именно так – это нелепо даже с точки зрения семантики. А что у тебя с кораблем?

– Это тоже станция. Я в них врезался.

– Не нравится мне его вид.

– На старте немного болтало.

– О том и речь. Его вид мне не нравится. Особенно учитывая, сколько нам еще лететь. Перебирайся-ка лучше сюда, полетим вместе. Биокапсула – восторг, и я, кажется, почти освоил взлет и посадку.

– Ну, если я спину не сломаю при твоей посадке…

– Обещаю, будешь цел и невредим. Я сейчас приоткроюсь, а ты подлетай слева, бросай свой тарантас и забирайся внутрь.

Корабли осуществили контакт.

– Джо, – начал Ком, когда гибкая труба присоединилась к его переходному шлюзу, – если ты правда хочешь, можешь вернуться. Но приходит момент, когда вернуться трудней, чем двигаться вперед. Ты прошел особенную школу, Джо: не только мы с Сан Севериной пытались что-то в тебя вложить, ты сам учился – еще тогда, на Джинрисе.

Джо глядел на него сквозь трубу:

– Домой хочу.

На подходе к рубке управления Джо замедлил шаг.

– Знаешь, Ком, даже симплекс нет-нет да и спросит себя: кто я такой? Ну хорошо, ты говоришь, что на Геодезической станции засели симплексы. Мне от этого полегче стало. Но все равно я – самый обычный парень. И я хочу обратно на жуповое поле и, может, с кепардами подраться, чтоб неповадно было. Вот кто я есть, вот что я знаю.

– Если бы ты сейчас вернулся домой, тебе все показались бы похожими на людей со станции. Ты покинул дом, Джо, потому что был несчастен. А почему ты был несчастен – помнишь?

Джо дошел до рубки управления, но остановился, уцепившись обеими руками за горловину люка:

– Жуп! Еще бы не помнить. Мне казалось, что я другой, чем все. Потом возникла весть, и я решил, что это доказательство: мол, я особенный. Иначе бы мне ее не доверили. Разве ты сам не видишь, Ком? – Джо подался вперед, не отпуская рук. – Будь я особенным – то есть будь я в этом уверен, – я бы не мучился из-за всякой чуши вроде Геодезической станции! Но ведь я большую часть времени ничего не понимаю, только маюсь и чувствую, что никакой я не особенный.

– Ты – это ты, Джо. Ты – это ты плюс все, что тебя составляет: от привычки часами смотреть на Чертыша, когда задумаешься всерьез, до того, что синие объекты ты замечаешь на секунду быстрей, чем красные. Ты плюс все твои мысли и все надежды. И все, что ты ненавидел, тоже. И все, что ты узнал. А ты много узнал в последнее время, Джо.

– Но я хочу быть уверен, что все это – мое, Ком! Хочу быть уверен, что весть важная и что я единственный, кто может ее передать. Если бы я знал точно, что вся эта наука пошла впрок, что я… ну, особенный, я полетел бы к Звезде. Жуп, да я счастлив был бы полететь!

– Ты – это ты, Джо. А насколько это важно, решать тебе.

– А может, в этом и суть, Ком? Если и есть ответ на мой вопрос, то он именно такой: надо знать, что ты – это ты, и больше никто.

Джо сделал шаг в рубку управления, и тут из динамиков переговорного устройства послышался шепот. Джо оторопело оглядывался, а шепот рос.

– Что это, Ком?

– Не знаю.

Люк закрылся, труба отпала, и помятый корабль Джо медленно поплыл прочь. Джо посмотрел ему вслед сквозь мутный слой органического желе.

В динамиках кто-то засмеялся.

Чертыш почесал лапкой ухо.

– Оно движется вон оттуда, и движется с чудовищной скоростью, – сказал Ком.

Смех стал еще громче, перерос в истерический хохот, до самого потолка наполнил рубку. Что-то промелькнуло мимо Комовой стеклянной стены, внезапно развернулось и, не долетев, зависло перед ней метрах в семи. Смех оборвался, послышалось загнанное дыхание. Нечто повисшее снаружи было похоже на гигантский валун с отполированной передней стороной. Ком немного сместился в яростном свете Тэнтемаунт, белый свет передвинулся по валуну, и Джо увидел, что передняя сторона у него прозрачная. К стеклу, уперев руки над головой и широко расставив ноги, приник какой-то человек. Даже на расстоянии Джо видел, как его грудь трудно вздымается в такт дыханию, метавшемуся по рубке.

– Ком, будь добр, убавь звук.

– Ой, прости.

Чужое дыхание покинуло его голову, превратилось в обычный звук и отдалилось на почтительное расстояние.