Теперь о забавном. Знаменитый, выдающийся Московский институт стали и сплавов (МИСИС) в своем названии содержит нелепость, поскольку сталь является сплавом! Но название как-то так сложилось…

Продолжу о забавном.

В китайской натурфилософии металл объявлен одним из первоэлементов, или стихий, из которых состоит «всё». Какой именно металл – не уточняется, и для дальнейших игр в гороскопы это неважно. Стихий всего пять: дерево – огонь – земля – вода – металл. Они сложным образом взаимодействуют (друг друга созидают и разрушают). У каждого человека есть управляющая им стихия, которая определяется по году рождения. Мне, например, выпало родиться (1950  г. р.) не только в год Тигра, но и в год активного (Янь) металла. А вот те, кто родились на год позже, они тоже «металлические», но – пассивные, Инь. Узнав это можно погрузиться в забавы по чтению гороскопов, по организации жизни в соответствии с правилами Фэн-Шуй и т.  п.

Выпишу кое-что из вычитанного – исключительно для смеха.

«Энергия этой стихии (металла) традиционно связывается с любым предметом из металла, будь то золото, серебро, нержавеющая сталь или кованое железо. Металлу соответствует белый цвет, а из времен года – самый конец осени, когда погода становится холоднее и суше. Земля со временем становится все более твердой, превращаясь в Металл; при этом то, что Земля обнаружила в реальном мире, благодаря Металлу обретает конкретику и словесную форму (во как! эта фраза, мне кажется, способна остановить работу целого института философии на долгое время.  – С. Б.). Именно поэтому стихия Металла не только несет в себе силу знания, но и символизирует его. Белый цвет знаменует собой чистоту, отсутствие всякой окраски. Любой объект, принадлежащий к стихии Металла, будь он в форме золотого или серебряного украшения, стального листа, автомобиля, самолета, кухонной плиты, каминной решетки или мебели, является великолепным талисманом. Энергия Металла ассоциируется с трансформацией, справедливостью и продвижением вперед как в финансовом, так и в духовном смысле».

В общем – бред полный, но если кому-то это доставляет удовольствие… Главное, не воспринимайте эту чушь всерьез!

Начну с вывода, к которому я пришел после нескольких неудачных попыток написать эту главу. Вывод состоит в понимании невозможности (мною, разумеется, от имени всего рода человеческого говорить не уполномочен) написать краткое, понятное, достаточно (для каких целей?) полное эссе о метафизике. В этой связи я хотел бы немногого: чтобы и я и читатель смогли время от времени распознавать те вопросы – среди великого множества вопросов и неясных ожиданий, посещающих нас на протяжении жизни,  – которые следует или можно назвать метафизическими и тем самым как бы – хотя бы пассивно, а не целенаправленно – формировать для самих себя то пространство смыслов и эмоций, которое люди, интеллектуально неосторожные или более знающие, уверенно называют метафизикой.

Большую часть моей жизни слово «метафизика», хоть и присутствовало в моем словаре, но никаким уважением не пользовалось. Оно играло роль антитезы к понятию диалектика. Причем диалектика – это хорошо, это шаг вперед в познании природы, это осознание целостности мироздания, взаимосвязанности и взаимообусловленности как предметов и явлений в мире природы, так и идей в мире ментальном. Метафизика же казалась неполноценным предшественником диалектики, описательным методом познания природы, в которой отсутствуют взаимосвязи. Метафизика – это плохо.

На самом же деле метафизика сложнее, богаче и полезнее, чем то представление о ней, которое я вынес из поверхностного знакомства в период формального изучения марксистско-ленинской философии, включенной в программу обучения на физическом факультете университета.

Слово «метафизика» введено в оборот две тысячи лет тому назад, и возникло оно в связи с разбором и систематизацией рукописей Аристотеля, умершего за три столетия до этого, в 322 году до н.  э. Судьба рукописей Аристотеля драматична. После его смерти личная библиотека философа, включая и его рукописи, была разделена между двумя ближайшими учениками: Евдемом и  Теофрастом. Большая часть досталась Теофрасту, меньшая – Евдему, который увез ее на свой родной остров Родос. Библиотека Теофраста после его смерти досталась другому ученику Аристотеля – Нелею, который ее почти целиком передал в  Александрийскую библиотеку, где она и сгорела в знаменитом пожаре в 47 году до н.  э. Посчастливилось лишь тем немногим рукописям, которые Нелей в память об учителе и друге увез в свой родной город Скепсис. Потом рукописи были куплены торговцем, затем ими завладел не кто иной, как император Сулла, завоевавший Афины в 86  г. до н.  э. Он перевез библиотеку в Рим, там она вызвала интерес, с ней ознакомился вывезенный из  Греции пленный ученый Тиранион, от которого рукописи попали его ученику Андронику, увезшему их на Родос, родной и для него тоже. Так, уцелевшие части наследия Аристотеля встретились вновь, а  Андроник навечно вошел в историю как человек, вернувший человечеству имя Аристотеля, собравший, систематизировавший и издавший его рукописи в период между 20 и 40 годами н.  э. Распределив рукописи по общепринятым тогда разделам (логика, физика и этика), Андроник сформировал также том, который не включил ни в один из них, но не предложил никакого тематического, смыслового названия. Поместив его после томов из раздела «Физика», он назвал его по месторасположению: «То, что после физики», по-гречески – «та мета та физика» (τά μετά τά φυσικά). Так и появилось слово «метафизика». А я стал еще одним из сотен других, пересказавших эту историю, историю про рукописи Аристотеля, историю, которая ни на йоту не приблизила нас к ответу на вопрос, что такое метафизика.

В рукописях, собранных под общим названием «Метафизика», Аристотель рассуждает о первоначалах, высших первопричинах бытия. Он говорит, что люди от природы стремятся к знанию, при этом нельзя знать всё, но можно знать причины всего. За две тысячи лет метафизика превратилась в весьма густонаселенное мыслителями пространство. В истории метафизики выделяют различные периоды – от античного до современного. Все гении и звезды мировой философской мысли значительную часть своих размышлений посвятили именно метафизике: Кант, Гегель, Фихте, Шеллинг, Ницше, Маркс, Хайдеггер, Гуссерль… И сегодняшнее состояние философской мысли можно охарактеризовать как нарастающую тягу и интерес к метафизике, к метафизическим вопросам.

Вот несколько признаков метафизичности вопросов. Если вопрос уводит нас за пределы чувственного опыта, за пределы возможности, скажем, измерить, ощупать и т.  д., а предлагает просто поразмышлять о чем-то, чего, быть может, и не существует, мы или на пороге или уже внутри метафизики. «Есть ли бог и каков он?»  – вопрос, разумеется, метафизический. Вообще, все религиозные представления о мироустройстве, о мире невидимом, потустороннем, о душе и пр.  – вопросы метафизические. Если мы на подобные вопросы даем мифологизированные ответы, которые к тому же объявляем истиной, то у нас получается религия, вероучение. Если мы не будем ответы догматизировать, а продолжим рассмотрение, не боясь противоречий, отказа от предыдущих ответов, мы остаемся в сфере метафизической философии.

В религиозной практике встречаются такие явления, как вполне чувственный опыт общения с «потусторонним»: с  Богоматерью, Ангелами и т.  п. Переживший подобное считает все произошедшее явью. А не галлюцинациями или чем-то подобным. Он «реально» видел, слышал, разговаривал, ощущал… Он не согласится считать все это какой-то там метафизикой, а назовет это религиозным опытом и даже знанием Бога (а не просто верой в  Бога). Я соглашусь с такой постановкой вопроса: она глубоко материалистична. Христианская церковь вообще – пример последовательного материализма во всей практической деятельности. Церковь предпочитает «работать» не с миром идеального, а с миром телесным. Вся ритуально-обрядовая сторона деятельности церкви – таинства и повседневная жизнь – непременно тактильны и аудиовизуальны. Теоретически возможность общения бестелесной души с бестелесным Богом в идеальном мире не отрицается, но на практике осуществляется иное.