И еще одно рассуждение – о письменном слове. Китайцы и другие народы с иероглифической письменностью, не воспроизводят фонетику слов. У них запись слов как таковых просто отсутствует, вместо слов используются иероглифы, каждый из которых несет в себе целый набор ассоциативных образов, с помощью которых передаются смыслы, отображаются слова. У нас и большинства других народов сложился иной подход: буквы передают звуки, из которых сложены слова. Но элемент графической образности все-таки у нас тоже присутствует, некоторые слова мы воспринимаем, так сказать, целиком, причем с целым шлейфом зрительных и эмоциональных ассоциаций. Так, например, те слова, которые использовались в плакатах и транспарантах советского времени, или те, что повторяются в современной рекламе, несомненно, несут синкретический заряд и информации, и эмоций. «Мир – Труд – Май!» или какой-нибудь «Twix»  – гораздо больше, чем просто слова, это приближается к графическому символу сродни иероглифам.

Слова сложным образом связываются с разными смыслами. Именно в этой связи мы говорим о многозначности слов и об ассоциативности мышления. Горсть слов, брошенная на чистую поверхность сознания, порождает бесконечное множество непрерывно изменяющихся миров. И не только каждое индивидуальное сознание рождает свои миры, но и один и тот же индивидуум в разные мгновения жизни генерирует бесконечное разнообразие образов, смыслов, ассоциаций.

Смерть, несомненно, одно из важнейших понятий. Не знай люди о смерти, не осознавай ее, как не осознают смерть некоторые животные, люди не были бы людьми. Не будь смерти – как осознания конца жизни,  – и сама жизнь перестала бы так цениться Осознание собственной смерти как неизбежности – вот что является тем рубежом, после которого появился «человек разумный», после которого появились религии, боги, науки…

Сразу уточню сказанное о животных: высшие животные осознают факт смерти, им свойственны и эмоции в связи со смертью близких сородичей. Но у них нет осознания смерти как неотвратимого конца жизни, нет ожидания смерти, нет и размышлений о том, что будет «потом». Человек же именно на этом фундаменте построил всю свою цивилизацию. Смерть (ожидание смерти)  – базис цивилизации. Причем главным инструментом строительства цивилизации является не просто осознание неизбежности смерти, а страх смерти. Освободи человека от страха смерти – рухнет весь сущий мир, все институты управления обществом. Эту перспективу следует рассмотреть отдельно, погрузившись, в частности, в то направление – и мысли и дела,  – которое называют трансгуманизмом. Быть может, я это и сделаю, но не в этой главе.

Вся модель жизни и смерти, созданная в христианской (она же – западная) цивилизации, построена на противопоставлении жизни и смерти, на формировании устойчивого представления о том, что жизнь – это благо, а смерть – это самое худшее, что с человеком происходит (см. также Жизнь, Добро и зло). Смертью пугают, угрожают, смертью казнят. Смерть, вернее, угроза смерти – основной инструмент управления всеми процессами.

Можно ли изменить эти представления? Нужно ли их изменять?

То, что можно, очевидно хотя бы при взгляде на некоторые «восточные» цивилизации. Например, на концепцию переселения душ, циклического возрождения души в новых телах. Русская солдатская поговорка «двум смертям не бывать» в  Индии не работает: смертей может быть очень много и благом является не сама по себе цепь перерождений, а возможность прервать ее, умереть «окончательно», что даровано лишь просветленным личностям.

Вопрос о смерти, точнее, «жизни после смерти»  – основной вопрос не только философии, но и любой политической доктрины, любого социально-политического устройства. Марксизм-ленинизм в своем советском воплощении, похоже, обломал себе на этом зубы, не разработав и не внедрив с достаточной надежностью собственное представление об утешительной метафизике бытия, хотя подходы к светскому утешению разрабатывались, внедрялись и кого-то (меня, например) удовлетворяли. (См. Утешение.)

Перед завершением – две цитаты, два высказывания умных людей:

Кто умер, но не забыт, тот бессмертен (Лао Дзы).

Смерти меньше всего боятся те люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность (И. Кант).

А разговор о смерти хорошо, наверное, завершить словами Эпикура (342–271  гг. до н.  э.), автора философии счастливой жизни: «Смерти не надо бояться, ибо пока мы есть, смерти еще нет, а когда приходит смерть, нас уже нет».

Смех важнее слова «смех». Смеяться, хохотать, ржать, гоготать, хихикать… Очень это полезное дело. И приятное, само собой. А что может быть лучше такого сочетания: приятно и полезно. В общем, смех как физиологический процесс и как психологическое состояние я объявляю высшим благом.

Я также отменяю отныне и во веки веков действие глупой детской поговорки «смех без причины – признак дурачины». Смех без причины – счастье! У китайцев и японцев есть такой образ – толстый, смеющийся лысый человечек. В  Японии он называется Хотэй – один из семи богов счастья. Фигурки этого человечка очень популярны и в виде нэцке есть в каждом доме, любят их покупать и туристы. Повсеместно распространены и большие статуи Хотэя. Туристы часто называют их «смеющийся Будда», хотя на самом деле это не Будда.

Считается, что прообразом Хотэя послужил живший в X веке китайский монах Ци Цы, не живший в монастыре, а пребывавший в странствии по людным местам. Мешок для подаяний, называемый хотэй, стал его прозвищем. Хотэй всегда был весел и дарил свое веселье людям. И не только веселье, но и здоровье: его большой живот был источником жизненной энергии ци! Так что и фигурку Хотэя и статую надо потереть по животу, чтобы получить благословение и исполнение желаний. Ну, а поскольку желание богатства – одно из самых распространенных, то Хотэй еще и бог богатства.

А я скажу так: смех и есть подлинное богатство!

У нас – русских – в ходу выражение: «Смеяться, право, не грешно…» А вот откуда оно – не все знают. Напомню, это строка стихотворения «Послание к  Александру Алексеевичу Плещееву» Николая Михайловича Карамзина:

Тут мы приблизились к большой теме: смеховая культура. Она существует у всех народов, хотя надо признать, что народы не всегда одинаково воспринимают смешное. Что смешно одним, у других может вызвать недоумение. Вопрос этот довольно хорошо изучен, и можно привести немало иллюстраций. Но я хочу напомнить не о том, что нас отличает, а о том, что объединяет. Полагаю, что над популярными кинокомедиями смеются во всем мире. (См. «Операция Ы») То есть в природе смешного есть что-то общее для всех нас.

А почему все-таки (вспоминаю Хотэя) не сложилось ни одной смешной религии? И не только христианство совсем никак не смешное, но и Будда никогда не смеялся… Кажется, только в античном пантеоне можно найти веселые эпизоды, но эпизоды – не религия… А, мне кажется, хорошая была бы религия – и церкви, и службы, и проповеди, в которых все время хохочут, радуются! Может, надо такую религию придумать?