Его рука оказалась там, куда, она знала, ей в конце концов придется его впустить.

– Вот так, вот так, – ласково пробормотал Гарри. – Не бойся… милая.

Она перестала сопротивляться ему и себе. Наслаждение вскоре заставило ее забыть о стыде; и когда муж лег между ее бедер, Этель ощутила, что готова.

Конечно, он причинил ей боль; но теперь это не оскорбило ее и почти не испугало. Она обхватила Гарри за крепкие плечи и отвернула голову; боль и сладострастие мешались воедино, и новизна ощущений была сильнее всего. Но все скоро закончилось.

Гарри, тяжело дыша, освободил ее от своего веса и откатился в сторону. Через некоторое время он коснулся спутанных волос жены и спросил:

– Как ты?..

– Хорошо.

Она почти не лгала. Тогда Гарри улыбнулся и притянул ее к себе, уткнувшись носом в ее шею. Его дыхание скоро стало ровным, как у спящего.

Этель прислушалась к себе, потом тоже устало улыбнулась и закрыла глаза.

На другое утро Этель проснулась первой; но не вставала, пока Гарри не открыл глаза. Пошевельнувшись, он сонно улыбнулся ей.

– Доброе утро, любовь моя.

Она улыбнулась в ответ и поцеловала его; а потом выскользнула из постели.

– Надо… умыться и проводить гостей.

– Черт с ними. Мама справится, – проворчал муж. Но ему тоже стало неловко при свете дня; и молодые разошлись, чтобы привести себя в порядок.

К тому времени, как Гарри и Этель спустились к завтраку, гости и вправду почти все разъехались. Остался Теодор и две пожилые кумушки, подруги миссис Кэмп. Но их хозяйка проводила сама. Хью и доктор Бертрам тоже не беспокоили молодоженов, давая им время побыть наедине.

Этель, однако, скоро присоединилась к свекрови, чтобы помочь ей с уборкой. Ближе к вечеру она вернулась к мужу: Гарри о чем-то говорил в библиотеке со своим братом, который задержался. При появлении Этель Теодор извинился улыбкой и сразу же ушел.

Гарри заключил жену в объятия. Она была рада его ласке, но собралась с духом и попросила, чтобы Гарри оставил ее на следующие пару-тройку ночей в покое.

Муж был изумлен и рассержен.

– Почему? – воскликнул он.

Этель храбро сказала, что ей нужно время, чтобы «все прошло». Она красноречиво поморщилась, указывая на живот. – Думаю, так будет лучше… и по медицинским соображениям, – прибавила она.

Гарри, конечно, был разочарован и недоволен, но согласился подождать. И его тронула откровенность жены. – По крайней мере, ты можешь сформулировать проблему. И я рад, что она не во мне, – усмехнулся американец.

– Нет, нет, – ласково заверила его Этель.

Потом она предложила съездить в город – посмотреть квартиру, которую Гарри подыскал для них. Конечно, Этель уже бывала там, но в подробности не входила, оглядев комнаты лишь мельком.

Муж охотно согласился.

– Завтра и поедем, – сказал он. – Пора нам уже отсюда перебираться, как ты считаешь?

Они отправились в Бойсе на другой день с утра. Заночевали на новой квартире; потом отправились в гости к Коннингтонам, друзьям Гарри, – очень милой молодой семейной паре. Вернулись в особняк Кэмпов они только на третий день.

Этой ночью Гарри и Этель снова занимались любовью, и все прошло гораздо лучше. Этель впервые начала ощущать то, что называли «семейным счастьем». А Гарри просто был счастлив!

На четвертый день они устроили барбекю на свежем воздухе, пригласив Коннингтонов и Фоксов, ближайших деревенских соседей. Этель насторожила эта фамилия; но Джастина Фокса с ними не оказалось, а сами Фоксы были обычные провинциалы, заурядные во всех отношениях. А вечером Гарри сказал молодой жене, что поговорил с родителями – и Спенсер и Оливия согласились, что детям пора зажить своим домом.

– Завтра отпразднуем наш отъезд, – счастливо сказал американец, – и будем сами себе хозяева! Начнем вить свое гнездышко!

Этель, впервые опечалившись, вздохнула.

– Это значит, что папа уедет… И Хью тоже.

– Конечно, жаль, – Гарри обнял ее и посмотрел в глаза. – Но такова жизнь. И ведь вы не насовсем прощаетесь.

Он нахмурился, потерев переносицу.

– Хью, кажется, остается в Нью-Йорке?

Этель молча кивнула.

Каждый вечер, оставшись одна, она теперь гляделась в зеркало с замиранием сердца. Ничего не происходило: однако молодая женщина ощущала, что это лишь затишье перед бурей…

На другой день они устроили прощальный ужин. Этель хотелось плакать, когда она глядела на отца и брата; и только присутствие мужа поддерживало ее.

Потом все вышли на воздух. Гарри обнял жену, и они долго стояли, вкушая горькую сладость этой минуты.

Наконец Этель осторожно высвободилась.

– Я хочу к Хью, – сказала она.

– Конечно, – ласково ответил Гарри.

Молодая женщина направилась к брату. Хью отделился от остальных, и его белокурые волосы, казалось, светились в сумерках. Он улыбнулся Этель.

– Давай прогуляемся, – предложил он.

Этель заколебалась.

– Но…

– За ворота не выйдем. Просто посидим на скамейке, – успокоил ее Хью.

Ворота, после того случая с несостоявшимся нападением, постоянно были на запоре. Этель заподозрила, что брат решился доверить ей какой-то секрет; и согласилась. Они рука об руку дошли до угла и повернули, скрывшись от всех.

А потом все произошло слишком быстро.

Этель увидела, как из травы, из-за кустов поднимаются черные фигуры: были это живые гангстеры, мертвецы или призраки, она сказать не могла… Она хотела крикнуть, но только попятилась, зажимая рот.

Но нападавшим была нужна не она. Двое воинов тьмы схватили под руки ее брата и поволокли его прочь. Хью попытался драться, но тщетно! Этель в ужасе заметалась, не зная, броситься брату на выручку или бежать за остальными.

И тут мягкий, но сильный удар опрокинул ее на траву. Этель увидела черные глаза, холодную торжествующую усмешку. Горло сжали безжалостные пальцы, на грудь надавило твердое колено, так что у молодой женщины помутилось в глазах; но чудовище быстро оставило свою жертву.

– Не убивать его! – крикнул властный женский голос с египетским акцентом, который Этель узнала бы где угодно. А потом она лишилась чувств.

Хью успел крикнуть только раз: эхо собственного голоса отдалось у него в ушах. Он наугад отвесил одному из врагов пинок, ударил другого локтем. А потом к лицу прижалась тряпка, пропитанная составом, запах которого часто витал в отцовской клинике.

«Эфир», – подумал молодой человек. И больше ничего не запомнил.

Очнулся он, сидя на стуле в прекрасно обставленном кабинете с опущенными шторами. В глазах у Хью двоилось, ощущались тошнота и головокружение; но он знал, что действие наркотика скоро пройдет, и немного посидел, свыкаясь с обстановкой. До его затуманенного сознания дошло, что его пока что не намерены убивать, – если не убили сразу; и это несколько приободрило юношу.

Когда голова перестала кружиться, он поднялся со стула и медленно обошел кабинет, осматриваясь. Дорогая мебель – орех и мореный дуб; турецкий ковер на полу; малахитовый письменный прибор на столе… Часы на стене громко тикали: Хью вскинул голову и впился взглядом в циферблат. Одиннадцать часов… вечера или утра?

Хью подбежал к окну и рывком раздвинул шторы. Застонал от разочарования; и, вместе с этим, ощутил некоторое облегчение. В кабинете горел электрический свет – но он, в общем-то, почти не сомневался, что теперь ночь. Действие эфира должно было продлиться пару часов, самое большее, – иначе последствия для организма были бы гораздо тяжелее…

Но где же он находится, и как сюда попал – с такой молниеносной быстротой? Судя по всему, это был богатый городской дом. Бойсе? Нью-Йорк? Солт-Лейк-Сити?.. Но Хью чувствовал, что разница невелика, несмотря на огромное расстояние между этими городами. Его сюда доставили не обычным транспортом. А значит…

«Это значит, что она предательница», – с болью и отвращением подумал юноша.