Этель поморщилась при виде страдания на ее лице.

– Я заплачу за себя, а Гарри за вас. А вообще, я уверена – нам всем положена компенсация, особенно вам! И мы ее добьемся!

Этель видела, что Кэйтлин терзает еще множество невысказанных вопросов; и особенно ей не терпится узнать о даме, из-за которой они подняли столько шуму. Но не сейчас, не сегодня.

Все пятеро поднялись наверх; и у дверей номера Бертрамов Гарри остановился.

– Завтра я все утро буду у себя. Отсыпайтесь и постучитесь ко мне сами, как будете готовы.

Он поцеловал в щеку Этель, похлопал по плечу Хью; и покинул брата с сестрой. Этель постояла, глядя, как он уходит; а потом со вздохом повернула медную ручку и ступила в прихожую. Она была рада, что этот бесконечный день закончился.

Она уже понимала многое вокруг себя, и это было мучительно, и жить заново было тоже мучительно, – почти так же, как тот непробудный сон. Когда она родилась вновь?.. Она не знала. Жрице казалось, что память ее тоже истлела, или события прошлой жизни стерлись из нее. Как будто она целиком была творением этого существа, которое выдавало себя за благого бога Черной Земли, – не слишком удачным творением, на котором этот демон пробовал свои силы, вылепив ее, точно Хнум11 на гончарном круге.

Вот только слеплена она была из праха мертвых. Она могла обмануть других, всех этих несчастных смертных и слепых варваров; но саму себя – никогда.

Она очнулась в каюте большого корабля – другого огромного корабля, подобного тому, что утонул. И она была совершенно нагая. Ей не было холодно – удивительно, в этом северном краю! Но сердце у нее снова билось, она дышала, и ощущала прежнюю юную силу и гибкость, как в те дни, когда она танцевала в храме для Амона. И пришел голод. Жрица была очень голодна, но хотелось ей не человеческой пищи – или, вернее сказать, ей хотелось много больше, чем человеческой пищи. Чего она жаждала, она еще не могла сказать; но это уже пугало ее…

Потом отворилась дверь, и вошел мужчина – слуга или раб. Он дико вскрикнул, когда увидел ее; она тоже закричала и прикрылась простыней, которую схватила с кровати. В прежней жизни Амен-Оту часто показывалась слугам обнаженной, ведь они – всего лишь орудия своих господ. Но жрица откуда-то знала, что люди этого времени и этой страны гораздо более стыдливы и всегда прячут свое тело. Она многое знала без объяснений – как будто это знание было вложено ей в сердце при новом сотворении…

Она взмахом руки прогнала слугу, и тот сразу же выскочил за дверь и захлопнул ее. Поискав в комнате, Амен-Оту нашла странный сундук, который закрывался на замок, и вытащила оттуда много странных вещей. Она откуда-то знала, что это женское нижнее платье, и стала одеваться: ее тело действовало само, руки уверенно застегивали застежки и завязывали ленты. Однако она не знала, как называются все эти предметы, и ни слова не могла произнести на языке варваров, среди которых очутилась.

И она не знала, как теперь зовут ее саму! «Амен-Оту» – так звали ее в прежней жизни; «Осирис Амен-Оту» – так следовало величать ее, когда она уйдет на Запад и уподобится Осирису. Но она не уподобилась Осирису, а стала бессловесной рабыней того существа, которое вновь привело ее в этот мир.

– Чего ты хочешь? – прошептала она вслух. – Что означало мое согласие? На что я обрекла себя?..

Ответа она не получила. Но жрица испытала внезапное сильное желание закончить свое облачение, хотя надела на себя уже много одежд. Она открыла шкаф – высокий шкаф в рост человека; и там висело несколько черных платьев. Этот цвет здесь был траурным – в Та-Кемет скорбящие одевались в синее. Та, которая прежде была Амен-Оту, а теперь лишилась и своего тела, и своего имени, откуда-то знала, что она вдова… должна изображать женщину, чей муж недавно умер. Никто даже не подозревал, что она до сих пор девственна.

Хорошо! Эта мысль впервые заставила ее улыбнуться. Это означало, что еще долго мужчины не будут посягать на нее и досаждать ей. Тот варвар, который умер, должно быть, оставил ей богатство, и она долго не будет нуждаться. Но каковы теперь ее нужды?..

Есть! Ей страшно захотелось есть, когда она подумала об этом. Но оставалось ждать, пока не придет слуга. И ей очень хотелось увидеть, какой она стала теперь.

Она в своей первой жизни встречала медные и серебряные зеркала, но отражение в них было смутным и неверным, и человек никогда не знал своего настоящего лица – только другие видели его таким, каков он есть в действительности… Может быть, здешние мастера преуспели больше?

Жрица встала с кровати, на которой сидела, покончив с одеванием; она огляделась и вдруг заметила туалетный столик из красного дерева. Она снова улыбнулась: женщины этого мира, конечно, тоже любили наводить красоту и узнали множество новых способов делать себя прекрасными. И над этим столиком было зеркало – изумительно большое и ясное, из какого-то неведомого стекла!

Затаив дыхание, бывшая Амен-Оту приблизилась к столику и села на табурет перед ним. Она зажмурилась, долго не решаясь взглянуть на себя новую. И наконец решилась.

На нее из зеркала смотрела молодая смуглая, черноволосая и черноглазая женщина. Уже наступил вечер, и комната тонула в сумерках; бывшая Амен-Оту пожалела, что негде взять огня. Но даже без огня она узнала это отражение. И лицом, и телом она почти не отличалась от себя прежней, двадцатилетней, – Амен-Оту вспомнила, что умерла от лихорадки, наколов себе ногу колючкой. И короткие черные волосы с ровной челкой были такие же, как она носила всегда…

Но нет! Кое-что еще изменилось!

Амен-Оту прикоснулась к правой щеке: там была лиловая татуировка, изображавшая свернувшуюся змею, – как раз под глазом. Это не слишком уродовало ее, но было весьма заметно…

И сама она в потемках как нельзя больше походила на мертвеца.

Ей захотелось зажечь светильники, озарить всю эту комнату, прогнать демонов! Но она не знала, как это сделать. Она ничего здесь не могла!

Амен-Оту замычала от бессилия, и слезы покатились по ее щекам. Что ее теперь ждет? Почему рыжему богу зла дана такая власть, а светлые боги бездействуют?..

Тут щелкнул хитрый замок на двери, и вошел слуга. Амен-Оту быстро повернулась к нему, не вставая с места: это оказался тот же самый прислужник. Он улыбнулся и что-то почтительно спросил у нее. И жрица сразу же поняла – он спрашивал, почему она сидит здесь в темноте.

А потом слуга надавил на какой-то выступ в стене: загорелась лампа, которая не требовала ни масла, ни фитиля, и свет разлился по всей комнате. Амен-Оту уже устала удивляться здешним чудесам. Эти люди на каждом шагу пользовались магией, о которой в ее времена и не слыхивали!

Амен-Оту поднесла к лицу свои тонкие смуглые руки, желая получше рассмотреть их. Но тут случилось ужасное. Ее плоть стала на глазах таять и тлеть, обнажая кости: боли жрица не испытывала, но в нос ей ударил ее собственный смрад, и она понимала, что может рассыпаться прахом в считанные мгновения. Если только не…

Она вовремя догадалась, в чем дело; и, нажав остатком пальца на тот же выступ в стене, погасила свет. И вслед за этим Амен-Оту услышала истошный вопль прислужника – он увидел, что с ней творится. Должно быть, то же самое происходило на свету с ее лицом!.. Сможет ли она восстановиться обратно, и как быстро?

Но теперь ее занимало другое. Если этот раб сбежит и расскажет обо всем прочим людям на корабле… У него тряслись колени, и он прислонился к стене, глядя на нее в беспредельном ужасе. Когда Амен-Оту двинулась к нему, этот человек всхлипнул от страха и присел, закрыв лицо руками: он что-то пробормотал, должно быть, молился своим богам…

Благие боги Та-Кемет не спасли свою преданную жрицу, Амон не защитил ее – и вряд ли теперь боги этого варвара заступились бы за него. Но Амен-Оту не желала убивать его, хотя могла бы. Она схватила слугу за запястья и силой отвела его руки от лица. А потом положила свои мертвые пальцы ему на виски: и несчастный слуга смотрел на нее зачарованно, как на саму Маат, не смея шевельнуться.