– Есть бисквиты и сыр, – сказала египтянка, обернувшись с улыбкой. – Но если тебе нужна более сытная еда…

– Мне хватит.

Они молча поели, сервировав стол в гостиной. А потом Амина начала одеваться с большой поспешностью; и Хью, конечно, не мог отстать. Он приготовился к выходу раньше нее.

– Мы выйдем вместе, и ты отправишься к своему другу. Все будет как обычно.

Хью схватил ее за плечи.

– Но мы еще увидимся в Бойсе? – потребовал он. – Когда?..

– Возможно. В Бойсе или в Нью-Йорке.

Хью улыбнулся. А потом чуть не схватился за голову.

– А как же Нед, что он скажет?

Амина ласково улыбнулась. Уж Неда она наверняка не постеснялась обработать…

– Нед Спаркс ничего не вспомнит. Не тревожься.

Влюбленные вместе покинули квартиру и спустились по лестнице. Когда они вышли из дома и отошли на некоторое расстояние, Хью не удержался и обернулся; и едва не вскрикнул. Никакого дома позади больше не было, только сквер и цветочный павильон.

– Иди туда, – Амина показала вперед. – Через два квартала будет пансион, где живет твой друг. А мне пора.

Хью повернулся к ней, чтобы поцеловать на прощание, успеть что-нибудь спросить… но Амина пропала так же неожиданно, как появилась. В своей привычной манере. Но теперь для них обоих все изменилось навеки!

Хью откинул голову и пошел, готовый объясняться с Недом Спарксом. И ощущая готовность выдержать схватку с кем угодно!

Навсегда. Это было навсегда.

Днем Нед Спаркс работал: он был «вольным художником» в прямом и в переносном смысле – пристроился малевать рекламы для разных мелких предприятий, а в оставшееся время писал акварельные этюды для души. Рассматривая работы друга, Хью мог честно сказать себе, что в Нью-Йорке тот бы не преуспел. И наверняка позднее бросил бы свое увлечение и занялся чем-нибудь более приземленным, но дающим верный кусок хлеба. Но, конечно, Хью никогда не сказал бы этого Неду в лицо.

Расставшись с Аминой, Хью прошел указанные ею два квартала, и действительно увидел пансион: добротный кирпичный дом в конце дубовой аллеи. Хозяйка его миссис Бэйтс, разведенная в далеком прошлом дама, была весьма успешной деловой женщиной. Хью поздоровался со швейцаром в вестибюле – он мог держаться уже почти как обычно, не возбуждая подозрений.

Когда Хью поднялся к Неду, тот был по горло занят в своей студии. Хью пришлось громко постучать два раза; и только после этого из-за двери послышалось:

– Войдите!

Хью вошел, стараясь не шуметь. Он остановился у Неда Спаркса за спиной. Его приятель нанес на прикрепленный к мольберту лист еще несколько штрихов, полюбовался композицией и только после этого обернулся к Хью и широко улыбнулся.

– Привет.

Хью пожал широкую ладонь, перепачканную красками.

– Как тебе это? – спросил Нед.

Хью принял задумчивый вид, глядя на картину. Нед задался целью научиться изображать «контрасты современной действительности», и сейчас упоенно трудился над изображением городской свалки.

– Ты знаешь, если говорить об идейном наполнении – в Нью-Йорке ты мог бы найти свалку куда масштабнее и живописнее, – сказал Хью.

Нед рассмеялся, взъерошив и без того растрепанные каштановые волосы.

– Это точно, и там натурализм прямо-таки шибает в нос! Нет, друг мой, в поисках высшего смысла вовсе ни к чему ехать в такую даль. Приглядись как следует к тому, что тебя окружает каждый день.

Нед был из семьи потомственных фермеров, и его круглое простоватое лицо и коренастая фигура не сразу позволяли разглядеть его интеллигентность.

– Хорошо спалось у сестры? Как тебе ее хоромы?

Хью удалось сохранить невозмутимый вид.

– Этель довольна, это главное.

Они с Недом еще немного поболтали и договорились вечером сходить куда-нибудь – возможно, в парк, покататься на велосипедах, или в синематограф. Хью обещал узнать насчет билетов, и должен был в любом случае вернуться ночевать: они уже условились с хозяйкой. За стол Хью платил отдельно, а плату за проживание они с приятелем должны были располовинить. Потом Нед извинился, сказав, что работа ждет, – он заканчивал рекламный щит для производителя овсяных хлопьев «Рикко перл оутс», с пышным названием, столь характерным для местных фирм-однодневок. И Хью ушел.

Он незаметно вернулся к тому месту, где расстался с Аминой. Своей невенчаной женой. Он задумался, где она может быть сейчас, чем занята, думает ли о нем… он уже тосковал по ней, душой и телом. Она смогла не только утолить его мужскую жажду, жажду женщины… Кем бы она ни была, какой бы ад ее ни породил, она теперь единственная вполне разделяла его мысли и чувства! И Амен-Оту открыла ему ту сторону человеческого существования, о которой, к счастью своему, большинство не подозревало – или не задумывалось, руководствуясь догмами.

В синематографе Хью взял для себя и приятеля пару билетов на вечерний сеанс. Его поразило, что это было что-то историческое, причем «из эпохи фараонов», как гласила афиша. Конечно, он не ждал многого от этих жалких попыток современного человека оживить историю, – но рядом с тем, что ему довелось узреть и испытать, поблекла бы самая искусная имитация…

Он вернулся пообедать в пансион, а потом собирался зайти к сестре, как обещал. Квартира Кэмпов тоже находилась в центре города, рядом с парком.

Поднявшись на второй этаж, он позвонил в дверь: трель новенького электрического звонка разнеслась на весь дом. Открыла Кэйтлин, которая радостно улыбнулась Хью.

– Пожалуйте вашу шляпу, мистер Хью, и разувайтесь. Мисс Этель уже о вас спрашивала, – сказала ирландка.

Она подставила Хью под ноги его собственные домашние туфли. Значительная часть вещей Хью оставалась у Этель, и она неоднократно предлагала брату пожить у нее с мужем до отъезда. Но уж это слуга покорный!

Этель вышла навстречу гостю, одетая в пестрое шелковое кимоно. Японская тематика была теперь в моде. Волосы молодой хозяйки были как-то особенно затейливо уложены; она улыбнулась Хью, но сохранила строгий вид.

Хью внезапно подумал, что его замужняя сестра стала выглядеть на несколько лет старше – почти ровесницей своего солидного супруга.

– Проходи. Сейчас Кэйтлин подаст чай, – сказала Этель. – Ты голоден?

Хью вздрогнул, вспомнив, как совсем недавно эти слова были произнесены другим голосом.

– Нет, благодарю.

Он зашел, приглаживая волосы, и направился в ванную комнату мыть руки. Доктор Бертрам давно привил своим детям эту привычку.

– Гарри дома? – спросил он, вытирая руки полотенцем.

– Нет. Он сегодня будет поздно, – ответила Этель.

Она провела брата в просторную гостиную и усадила в легкое плетеное кресло у камина. Пусть даже сейчас огонь в очаге не горел – из экономии.

Горничная принесла чай с тонко нарезанным лимоном и имбирным печеньем. Некоторое время Этель и Хью пили чай, пользуясь этим приятным предлогом, чтобы не начинать беседу.

А потом Этель вдруг произнесла резким тоном:

– Что на этот раз, Хью? Ты опять встречался с ней?..

Хью взметнул на сестру глаза – и понял, что лгать бесполезно. Тонкий фарфор задрожал в его руках, и молодой человек отставил чашку.

– Да, – глухо сказал он.

Этель медленно одернула рукава кимоно.

– И что же у вас случилось? – произнесла она.

Хью опустил голову; потом снова поднял и взглянул сестре прямо в глаза.

– Мы поженились.

Этель не вскрикнула, не ахнула, как он ожидал; она только очень побледнела и прижала руку к груди. Довольно долго она не произносила ни слова. А потом спросила:

– Как… Как же это вышло?..

– Мы провели вместе ночь. Брачную ночь, – ответил брат.

Глаза его потемнели так, что казались черными, и во всем облике читалось: только попробуй что-нибудь мне сказать. Но Этель не стала на него нападать; и не стала больше задавать никаких вопросов. Она помешала свой остывший чай и мелкими глотками допила его.

– Я, конечно, не ясновидящая… но я давно знала, что рано или поздно это случится.