Они спустились в столовую, и вечер прошел гораздо лучше, чем думала Этель. После ужина Этель с Гарри деликатно оставили вдвоем.

Влюбленные, не сговариваясь, медленно вышли на крыльцо и остановились. Было уже совсем темно, и далекий черный лес сливался с небом; заухала сова. Этель стало страшновато, но рядом с Гарри это чувство только будоражило.

– Спустимся вниз, на лужайку, – предложила она.

Они сошли по лестнице и свернули с дорожки, утопая нарядными туфлями в траве. Гарри повернулся лицом к невесте, и они, улыбаясь и обнявшись, сделали несколько па, как в танце.

– Я бы хотела танцевать с тобой, – неожиданно сказала Этель. – Но не котильон и не вальс, а какие-нибудь… современные танцы. Неприличные танцы, – она рассмеялась, прильнув к нему. Она поражалась себе: рядом с этим человеком она всегда неузнаваемо преображалась, и сейчас ее так и подмывало сделать что-нибудь недозволенное.

– Танго? – прошептал ей на ухо американец. Он вдруг обхватил ее за талию и отклонил назад, так что Этель радостно взвизгнула. – Вальс-бостон?..

– Да, – прошептала Этель. – Танцевать с тобой, и плавать с тобой… и ездить верхом!

Гарри рассмеялся, глаза его вспыхнули.

– Мы будем с тобой устраивать скачки, и танцевать самые неприличные танцы! Сколько захочешь!

Этель вдруг почувствовала, что пора возвращаться.

– Пойдем в дом, – она потянула жениха обратно; и Гарри, не сопротивляясь, последовал за ней.

Но когда под их ногами снова хрустнул гравий, Этель внезапно услышала шорох в зарослях рододендронов.

– Что это?..

Молодые люди замерли, прислушиваясь. И вдруг из травы, из-за кустов одна за другой стали подниматься темные фигуры, будто сотканные из мрака: Этель взвизгнула. Гарри резко развернулся на каблуках, и рука его дернулась к внутреннему карману смокинга, словно за пистолетом. Но, конечно, никакого оружия в доступности не оказалось.

– Иди сюда, – Гарри схватил девушку за руку и дернул к себе. Он стал отступать к дому, увлекая Этель за собой и обшаривая взглядом кусты.

– Гарри!..

Они взбежали на крыльцо, и только тогда ее жених остановился. Оба тяжело дышали.

– Ты что-нибудь видел?

– Я слышал, и этого достаточно. Иди в дом и не высовывайся, – американец заговорил тоном, не допускающим возражений. – Нужно все тут осмотреть. Я позову остальных.

– Гарри, но тут никого больше нет!

Однако Этель видела, что спорить бесполезно. Она быстро ушла в дом, захлопнув дверь, и взбежала наверх. Возвращаться в спальню девушка не стала, беспокойно прохаживаясь по коридору и обхватив себя за обнаженные плечи.

Она не боялась за Гарри сейчас – она была почти полностью уверена, что им угрожали нематериальные силы; и пока недостаточные, чтобы причинить физический ущерб или существенный духовный вред.

Но она услышала, как Гарри созвал остальных мужчин, – слуги, и Спенсер Кэмп, и Хью, и даже ее отец вышли из дома и, разделившись, с фонарями принялись обшаривать сад. Разумеется, никаких злоумышленников они не нашли. Гарри вернулся к Этель спустя полчаса.

– Ложная тревога – или мы их спугнули, – жених улыбнулся: похоже, он был даже несколько разочарован, что это так. – Ложись спать, дорогая.

Они пожелали друг другу доброй ночи, и Этель ушла к себе.

В спальне Кэйтлин снимала нагар со свечей на каминной полке. При появлении молодой хозяйки горничная тут же оставила свое занятие и повернулась к ней.

– Что, там внизу бесы шалят? Говорила же я!..

– Тихо!.. Ничего там нет, – Этель ободряюще улыбнулась. – Помоги мне раздеться и иди спать.

– Слушаюсь.

Кэйтлин помогла ей освободиться от платья и распустила корсет.

– Ничего больше не потребуется, мисс?

– Ничего. Спокойной ночи.

Когда горничная ушла, Этель с облегчением накинула пеньюар и села перед зеркалом, расчесывая волосы. Она улыбнулась красивой девушке в зеркале, а потом ее улыбка потускнела. Две свечи, потрескивая, горели по сторонам, отражаясь справа и слева от нее. Ею овладела сильнейшая тревога, предчувствие чего-то необычайного.

Этель прикрыла глаза, слушая стук своего сердца; а когда открыла их снова, на нее из зеркала смотрело совсем другое лицо.

Она даже почти не удивилась. Этель в этот миг была слишком захвачена магией происходящего, чтобы сомневаться в его правильности.

– Ты никогда не оставишь нас в покое? Что тебе нужно от моего брата… и от меня?

– Такова твоя… благодарность, – Амина Маклир усмехнулась. – Но я не удивлена. В этом люди не изменились.

Этель стало немного совестно. И, вместе с тем, она ощутила растущий страх и жгучее любопытство при взгляде на эту «царицу мертвых», как сама египтянка теперь именовала себя. Амина Маклир была сегодня одета в черное с белым – черное платье с белым поясом, белая шляпа с черным пером, белые сетчатые перчатки. Ее словно одевал лучший модельер: возможно, так оно и было.

– Ты можешь говорить со мной только из зеркала?

– Зеркало тут… второстепенно, – египтянка белозубо рассмеялась. – Нужно, чтобы сердце открылось сердцу. Это возможно далеко не всегда.

Она отступила и сложила руки на груди.

– Ты сейчас говорила со служанкой о том, справедлива ли моя участь! Восемь лет моего служения и еще три тысячи лет я вопрошала богов об этом – и не услышала ответа… Если ты будешь искать у богов справедливости, очень скоро придешь в отчаяние.

– Мы верим… христиане верят, что Бог един и совершенен, – прошептала Этель.

– Я знаю, кто такие христиане, – с усмешкой ответила древняя жрица. – Но я никогда не видела совершенных богов. Они бывают так же слепы – и гораздо более несправедливы, чем мы. И так же, как мы, спрашивают себя «зачем», нашаривая свой путь во тьме.

Амина Маклир прижала ладони к груди.

– Судить тебя при жизни и после смерти будет только твое сердце, взвешенное на весах истины. Только оно, а не твой Бог. Это ты должна знать.

Этель встала: ее наконец вывели из терпения эти недомолвки – хотя для египетской жрицы, конечно, было привычно говорить в подобной манере, внушая трепет непосвященным.

– Ты хотела меня о чем-то предупредить? Это ты прислала Хью телеграмму?

– Нет, не я. Я хотела предупредить, что вокруг вас собираются враги. И один из самых могущественных врагов – мой покровитель, Эмброуз Маклир, – ответила египтянка серьезно и мрачно. – Он получил богатство моего мужа, и он пытается использовать мою силу, чтобы делать оружие.

Она прервалась.

– Эмброуз Маклир будет использовать тех, кто думает, что первопричина всего в материи, – их теперь слишком много… Но первопричина всего здесь. Всегда.

Она снова указала на свое сердце; а потом на сердце своей собеседницы.

Этель сжала кулаки, склонившись к зеркалу.

– Так будет война? Кого, с кем?..

– Война уже идет, – ответила Амина. – Но материальная война начнется в Европе. Скоро.

– Мы можем как-то помешать?

– Мы можем спасать то, что осталось. Это то, что нужно делать всегда, но о чем всегда забывают. Я явилась напомнить.

Они долго смотрели друг на друга. И Этель снова начало пугать это безмолвное противостояние: ей показалось, что египтянка украла у нее саму себя, стерла ее из зеркала – и из собственной жизни! В страхе Этель попятилась и воскликнула:

– Уйди! Пожалуйста!

Амина не двигалась с места, глядя на нее с усмешкой… Этель зажмурилась; и только снова открыв глаза, увидела в зеркале себя.

Этель поговорила с братом, и Хью никуда не поехал. Свадебные приготовления они закончили за неделю; и венчание должно было состояться дома, по пресвитерианскому обычаю. Жениху Этель до сих пор ни в чем не призналась.

Гарри Кэмп, пожалуй, не был таким упертым материалистом, как доктор Бертрам и как большинство «рационально мыслящих людей»; но ему тоже требовались вещественные доказательства.

Свадебное платье Этель было не белым – а цвета слоновой кости: такие оттенки допускались. Гарри не видел невесту до самого конца – и, если он и удивился ее причуде, удивление потонуло в восхищении. Он подошел к Этель, вокруг которой суетились Кэйтлин и модистка, и взял ее за руки: поцеловал сначала одну руку в гипюровой перчатке, потом вторую, не отрывая глаз от девушки.