Она не знала, когда явится тот, кто может взыскать с нее этот великий долг. И не знала, каковы будут его повеления. Но она постарается приготовиться к встрече.

Когда они с Мистером Маклиром ступили на берег новой страны под названием Америка, небо было все еще пасмурным и дождь не прекращался.

Этель ограничилась минимумом покупок, но наличности ей все равно не хватило. Девушке пришлось телеграфировать отцу, прося выслать еще денег почтовым переводом.

Конечно, первым делом она заверила доктора Бертрама, что с ней и братом все в порядке. Это не вполне соответствовало истине – к Хью пришлось вызывать врача, и он с самого приезда не высовывал носа из своей спальни в их шикарном номере в «Ритц-Карлтоне». Однако до пневмонии дело не дошло, и волновать бедного отца еще больше уж точно не следовало. Он наверняка там в Хэмпшире чуть с ума не сошел, читая новости о «Титанике»…

Отправившись по магазинам на другой день, как и планировала, Этель взяла с собой Кэйтлин и попросила жениха ее сопровождать: вернее, Гарри сам вызвался. Вначале он явно обижался – почти оскорблялся тем, что невеста не уделяет ему должного внимания и как будто совсем не рада встрече. Но потом, когда они медленно ехали в коляске по улицам Нью-Йорка и отовсюду до них долетали разговоры о «Титанике» и «Карпатии», Гарри проникся общим настроением и ощутил большее сочувствие к Этель. В магазине готового платья девушка пожелала выбрать новые наряды приглушенных оттенков, лилового и серого, – в знак солидарности со скорбящими, и жених не стал возражать.

Конечно, он пока что не имел никакого права диктовать ей, как одеваться… но Этель стремилась уже сейчас установить для них обоих границы дозволенного и отстоять свою свободу хотя бы в мелочах. Раздумывая об этом, Этель вдруг вспомнила, что мама завещала ей небольшое наследство, и до сих пор оно сохранялось в неприкосновенности.

Велев отослать два купленных платья и шляпу в картонке к себе в номер, Этель выпила с женихом кофе с пирожным в небольшом уютном кафе. Кэйтлин осталась дожидаться их снаружи в коляске.

– Я уже забыла, что я и сама наполовину американка. Никогда не любила кофе, – со смехом сказала она Гарри, звякнув ложечкой о фарфор. – Придется привыкать, да?

Гарри молчал и смотрел на нее через столик – с непривычной, щемящей нежностью.

– Я только теперь представил себе… представил по настоящему, что ты могла погибнуть. Только угроза смерти заставляет нас по-настоящему ценить то, что дорого, – сказал он.

Этель растерянно улыбнулась.

– Право, я…

Она протянула руку Гарри через стол. Американец долго держал ее в своей, а потом поцеловал.

– Я тебя люблю, – сказал он. Снова сжал ее пальцы своей сильной рукой. – Кажется, я этого еще не говорил! Ведь не говорил?

Этель умилилась и вместе с тем ощутила большую неловкость.

– Не говорил – и, по-моему, еще не время! Конечно, нас считают женихом и невестой, но… это рано.

Этель взглянула на свою левую руку, без всякого кольца.

– Особенно сейчас, Гарри.

Он кивнул. Снова придал своему лицу приличествующее скорбное выражение.

– Я понимаю.

Этель снова подумала, как мало, в сущности, она еще знает этого человека…

Когда они допили кофе, Гарри расплатился, и молодые люди вышли на улицу. Этель взглянула на Кэйтлин, томившуюся на кожаном сиденье экипажа, и горничная робко улыбнулась ей. Этель снова повернулась к Гарри.

– Спасибо тебе большое за все. Но мне кажется, что мы тебя задерживаем. Дальше мы с Кэйтлин справимся сами, правда?

Гарри нахмурился. Конечно, ему это не понравилось; особенно после того, как Этель убедила его снабдить деньгами на расходы самовольно нанятую служанку.

– Разве у тебя нет никаких дел? – настаивала Этель.

– Тебе так не терпится от меня избавиться? – проворчал американец, окидывая недобрым взглядом обеих девушек.

– Ну, Гарри!

Этель вдруг первая обхватила его за шею и заставила наклониться; и так, почти обнимая и щекоча его своими русыми локонами, прошептала на ухо, что они с горничной будут покупать интимные предметы туалета.

Молодой делец рассмеялся и смягчился.

– Что ж, тогда не буду вас смущать, дамы.

Гарри приподнял шляпу и, слегка поклонившись раскрасневшейся Этель, повернулся и пошел прочь, постукивая тростью.

Постояв пару мгновений на тротуаре, Этель решительно подошла к Кэйтлин и забралась в коляску. Сложив руки в новых серых перчатках поверх новенького вышитого ридикюля, велела кэбмену катить дальше по Пятой авеню.

– Я плохо помню город, – сказала она молчавшей Кэйтлин, – в прошлый раз я была здесь в четырнадцать лет, с отцом и братом. А Гарри был тогда уже взрослым человеком, студентом Гарварда… Правда, классическое образование ему мало пригодилось.

Для Кэйтлин все это было сказкой о безоблачной жизни богачей, и она слушала молча и насупленно. Когда Этель замолкла, ирландка вдруг покраснела и произнесла:

– Мисс Этель, а как же компенсация? Вы говорили, что хотите чего-то там добиваться?

– Да. Непременно, – Этель кивнула.

Она стянула с правой руки перчатку и похлопала ею по сиденью между ними. В задумчивости прикусила губу.

– Я полагаю, начать нужно не с этого. Вы помните, еще на «Карпатии» наши дамы собирали средства на помощь нуждающимся? Они назвали это Фондом помощи спасенным. Мы должны выяснить, где собирается их комитет, и обратиться туда.

– Да кто я такая, чтоб меня там послушали, в этом комитете, – Кэйтлин запунцовела. – Им небось никаких денег не хватит на всех бедняков, которые к ним туда набегут!

– Ну, это вряд ли. Помогать будут только тем, кто был в списках спасенных, и их семьям! И, я думаю, многие захотят внести свою лепту, – сказала Этель, вспоминая доброту женщин с «Карпатии». – А счета из магазинов можно оплатить и потом, – прибавила она.

Больше они не говорили об этом. Остановив экипаж у другого, универсального, магазина, обе девушки принялись выбирать себе белье, и даже увлеклись этим; в других отделах Этель приобрела душистое мыло, туалетную воду, кольдкрем13 и пудру, маленькие щипцы для завивки, гребни для волос, шпильки и большую коробку гигиенических прокладок. Брату Этель купила бритву, пару рубашек и подтяжки – его размеры она знала назубок.

Кэйтлин неожиданно расплакалась, увидев эти мужские подтяжки; и Этель поняла, что она вспомнила о собственной невозвратимой потере. Обняв ирландку за плечи, Этель поспешила увести ее из магазина.

Когда они вернулись в гостиницу, девушка проведала брата, который ужасно скучал и попенял ей, что она не принесла ему хотя бы газет. Гарри, по-видимому, не было, – а через пять минут в дверь позвонили: мальчик-посыльный принес записку от жениха. Гарри сообщал, что его не будет до вечера.

«Уже почти вечер», – в тревоге подумала Этель.

Ожидая прихода Гарри, она переоделась в одно из купленных платьев, лиловое с отделкой из черных кружев, и заново причесалась с помощью Кэйтлин. И едва успела: Гарри появился на пороге, все в том же сером деловом костюме. Увидев такое преображение невесты, он пришел в восторг.

– Как ты кстати! У меня для тебя маленький подарок, – и американец раскрыл бархатную коробочку для украшений. Взволнованная Этель догадалась, что там может быть. Обручальное кольцо, конечно же: Гарри решил, что для этого самое время!

Колечко было изящным серебряным, с маленьким сапфиром.

– Я понимаю, что для развлечений сейчас не время, – сказал Гарри, посерьезнев. – Но нам пора наконец покончить с неопределенностью. Этель Констанс Бертрам… ты примешь от меня это кольцо?

Он дрогнул, словно хотел опуститься на колено; но остался стоять, глядя на девушку почти с пугающей страстью и серьезностью.

Этель не могла произнести ни слова. Она долго неподвижно стояла, а потом молча протянула Гарри левую руку. Тот взял ее и медленно надел невесте кольцо на безымянный палец.