Сперва я ничего не ощутил от адреналина, лишь заметил стремительно приближающийся асфальт. А после по телу стал огнем растекаться ужас. Тело словно спицами пронзило, а в глазах потемнело от тянущей боли, мечущейся в зажатом металлом теле. Последнее, что я увидел — красная пелена, занавесом опускающаяся на глаза. И зачем я это сделал? Выпендривался перед Тришей? Нарывался на благодарность? Скорее просто потому, что мог сделать нечто такое. Морально-волевой импульс, доказывающий, что я способен совершить небольшой, но подвиг. Я — человек. Я сам решаю, как мне поступать.

В любом случае, вот такой конец — не такая уж скверная участь, пусть и не самая привлекательная. Мой личный безнадежный вайп. Такие мысли роились в сознании, уже покинувшем тело. Меня встречали привычные темные глубины, в которых так приятно тонул уставший дух. Я боялся этой тьмы, но не видел в ней угрозы. Хотелось раствориться в ней, уснуть и больше не просыпаться в этом мире, полном обмана.

Из забытья меня вырвал голос, немного хриплый и усталый.

— Мир полон обмана, но вся его ложь — лишь следствие человеческого существования.

В прочем, судя по звучанию, его обладатель был полон энтузиазма и, кажется, улыбался. В этой безразличной тьме я не мог видеть говорящего, да и слышать что-либо было невозможно. Стало быть, эту реплику я просто осознал, как это обычно бывает в бестелесности. Но ведь даже меня самого здесь нет. А где это… "здесь"? Да и могу ли я утверждать, что в этом абстрактном "здесь" меня нет. Тогда как я могу мыслить? Задаваясь вопросом о собственной реальности, я подтверждаю это бытие. Но наблюдающий не может быть объектом собственного наблюдения.

Не потому ли голос обратился ко мне? Если он ко мне обратился, значит я не только мыслю, наблюдаю, но и могу быть наблюдаем. Словно кот в открытой коробке. Как только ты его видишь, состояние последнего становится очевидно. Так и в моем случае, ведь не мыслил же я, пока не ухватился за брошенную фразу. Кто-то открыл коробку и взглянул на меня. Я стал воспринимаем, а следовательно реален. Значит, я есть.

"Я есть" — мысленно повторил я, вложив в это определенную долю уверенности. Тьма тут же расступилась, обжигая глаза тусклым, но столь непривычным фиолетовым светом. Бар встречал легкой музыкой на фоне, полусотней мелких светлячков-диодов, создававших освещение. Центральное помещение выглядело, как и всегда, уютным и уединенным местом. Легкий аромат дыма и алкоголя в воздухе, мягкие прохладные цвета освещения и полная свобода. Так мне казалось до тех пор, пока сладкую иллюзию комфорта не разрушил все тот же голос.

— Все верно, но лишь относительно. Сейчас ты существуешь, потому что я тебя воспринимаю: вижу, слышу, чувствую. Хотя это — ложь. Здесь не ты сам, а проекция тебя, пойманная цепким взглядом созерцателя. Но, поверь, и этого хватит, чтобы мыслить. Несмотря на то, что твое нынешнее состояние напоминает мимолетную грезу стороннего сновидца, ты вполне способен осознавать как внешнее, так и внутренне. Как прискорбно, что нельзя того же самого сказать о твоем теле. Оболочка оказалась очень хрупкой и сейчас она расколота, а твоя душа отправилась в руки Смерти, чтобы завершить этот виток порочного цикла, — говорил он. Тихий, размеренный и завораживающий. Пусть и с легкой хрипотцой, часто присущей старшему поколению, но глубокий и текучий. Пока я был увлечен речами незнакомца, мне даже не хотелось его перебивать. Пусть желание обрушить на него вопросы и было велико, некоторая часть меня отчетливо чувствовала в его словах определенный смысл, суть и ответ, опережающий половину моих "что", "кто" и главное "почему".

— Стало быть, я все же умер? — я задал главный беспокоивший меня вопрос. Ответ на него будет основополагающим для всего, что меня дальше ждет. Как бы то ни было, я всегда знал, что смерть тела — не конец жизни.

— Если говорить о твоем теле, ответ очевиден. Травмы, стресс, образ жизни и множество незначительных мелочей, складывающихся в длинную вереницу совпадений, причин и следствий. Все это привело к тому, что твое время вышло, пусть еще и не наступил конец. Время — относительная величина, придуманная человеком для собственного удобства. Но оно — это цепочка из состояний, сменяющих друг друга. Жизнь сменяется Смертью, словно кадры старой киноленты. Но вот, ты здесь и сейчас. Вопрос в том, когда ты "сейчас" и где это "здесь". Ответишь? — последнее слово было произнесено неожиданно близко. Если до этого голос звучал отовсюду, раздавался и в зале, и в моей голове, то последний вопрос имел вполне конкретный источник.

Неожиданная перемена заставила меня вздрогнуть и резко развернуться всем телом в сторону, где предположительно мог находиться говоривший. Это был первый раз, когда в этом баре оказался кто-то кроме меня самого. Беспрецедентный случай.

Перед барной стойкой в паре мест от меня находился мужчина. Определить сходу его возраст было довольно сложно, пусть и было понятно, что за плечами у него не один десяток лет, не два и не пять. Старое, морщинистое лицо утопало в посеревшем от времени капюшоне, но разглядеть его не составило труда. Крупный нос, густые седые брови над впалыми глазами. Линия губ скрыта за густыми поседевшими усами, плавно переходящими в густую, пышную, но не длинную бороду. На осунувшемся лице были видны старые шрамы, а обесцветившаяся кожа намекала на нездоровье своего обладателя. Тем не менее, гость не выглядел дряхлой развалюхой. Ростом он, наверняка, обошел меня, да и плечи, скрытые потрепанным плащом были широкими, как у спортсменов или отставных военных.

Так как он был полностью развернут ко мне, для удобства старик опирался локтем на стойку, полностью опустив на нее руку. Широкая ладонь, даже на вид грубая мозолистая кожа, привычные рубцы, намекающие на суровую жизнь и неприятную историю, скрытую за каждым из таких шрамов. Из-за серого балахона я не мог рассмотреть его одежду, но и тех черт, которые я заприметил, было вполне достаточно, чтобы в голове сложился образ хмурого и сурового воина, сложившего на старости лет оружие, но не отказавшегося от прежней жизни. Последнее очень уж выдавал взгляд. Горящие глаза, полные того живого света, воли и решимости.

Встреча с подобными старцами еще ни в одной истории не оканчивалась тихим и спокойным прощанием. А его путанный слог сильно напоминал фольклор. Мифические предвестники, волхвы, пророки и умудренные опытом колдуны и шаманы, вот кто любил говорить загадками. И если его слова про смерть — не шутка, а само присутствие постороннего — не больная фантазия умирающего сознания, с головоломкой лучше справиться. Иначе, предсказанный конец окажется неминуем.

Вот только мое положение не слишком походило на древний фольклор. Куда больше я видел соответствия с современной литературой. Смерть, неожиданный гость, дальше должно пойти предложение века, от которого мне, вероятно, не удастся так легко отказаться. Но от этого меня отделяет загадка.

— Череда состояний. Жизнь и смерть словно соседние кадры на кинопленке, — повторил я слова старика, стараясь разглядеть в аналогии смысл. Ответ нагрянул довольно неожиданный. — Хочешь сказать, что мою пленку заживало?

— Моими стараниями, — не преминул уточнить мужчина. Широкая грубая ладонь огладила кустистую бороду, а на лице появилась довольная ухмылка. — Хорошее сравнение, да боюсь не точное. Я лишь немного остановил проигрыватель и, — вскинув руку, он недвусмысленно вытянул указательный и средний пальцы, а затем клацнул получившимися ножницами. — Жизнь и смерть похожи. Они — разные стороны одного и того же бытия. Сменяя друг друга, они образуют зацикленную бесконечную спираль, записывая и перезаписывая на ленту все новую и новую историю. Но сейчас в кульминационный момент, на смену ушедшей форме не явилась новая.

— Не успела явиться. Но, полагаю, все непременно вернется на круги своя. Ошибку заметят, и я готов руку дать на отсечение, что это случится сразу после этого разговора, — сказал я, представляя костлявую старуху, что стоит за дверью, словно на приеме у терапевта. Прямо перед ней прошмыгнул какой-то тип, и теперь нарушил ход работы, потому что ему надо было только лишь спросить.