В их взгляде я вижу недоверие и ненависть. С презрением люди смотрят на меня, словно выискивая рога, торчащие из-под шлема. Одни хватаются за оружие, да всякие палки, другие тянут к груди детей, пытаясь укрыть их. Прижимают к себе малышей, а сами не отворачиваются, будто прикрываются мальчиками и девочками. Оно и понятно. Защитить местный люд никого не сможет, даже себя. Так хоть подставившись, надеются выиграть для детей быструю и безболезненную смерть. Сами зубами скрипят в желании проткнуть меня насквозь своими жалкими кусками дерева и металла. Они бы и с голыми руками на меня кинулись, если бы это дало даже призрачную надежду. Но я знаю. За гневом, яростью и ненавистью, этот народец пытается спрятать самое постыдное и естественное для людей чувство.

Страх. Да, это именно то, что я вижу в каждом из скалящихся мужчин. Побелевшие от напряжения костяшки пальцев, тяжелое дыхание в толпе, еле слышимый плачь, приглушенный, но безнадежный. И как получилось, что теперь эти люди смотрят на меня, как на своего врага? Их дома были преданны очищающему огню, родные, друзья, знакомые, многие из близких пали жертвами священной кары, павшей на непокорных. Неповиновение новому закону было делом расточительным. Если не имеешь лишней жизни, лучше не рыпаться.

Когда я последний раз был здесь, поселок насчитывал триста домов, больше полутора тысяч душ населения. Теперь же передо мной предстали две дюжины мужчин, женщин и детей. Все, кто не помер во время очистительной бойни, теперь стояли передо мной, а скелеты их родных, друзей и близких усыпали весь поселок по периметру. Даже сейчас от любого шага под ногами захрустят опаленные кости, смешанные с выжженной землей и пеплом. В том, что произошло здесь, был виноват именно я. Ибо мои решения, так или иначе, дали толчок событиям.

Мои действия и поступки привели к тому, что по городам и селам прокатилась огненная волна праведного гнева. И пусть не я разжег пламя этой войны, именно мной были посеяны первые искры. Словно семена, погруженные в плодородную почву, осколки древнего света нашли приют в сердцах и душах слабых и униженных, страдающих и сломленных. Я повинен в том, что поднял отвергнутых и внушил им ложные стремления. Но теперь нет иного выхода, кроме как расплатиться по старым счетам.

Я выхватил из-за пояса кинжал Аинзвасы, оружие с лезвием столь черным, что оно поглощало свет. Рукоять коснулась ладони, согревая ее ласковым, почти родным теплом. Мягкое и заботливое, оно заставило криво улыбнуться, наслаждаясь приятным, но горьким чувством. Близость и утрата — то еще сочетание.

— И как я только до этого докатился? — не рассчитывая на ответ, спросил я, отводя кинжал чуть в сторону. Один выверенный взмах совпал с тем, как бело-золотое пламя обрушилось с неба, окутывая светом и жаром все вокруг. Во вспышке света исчезло все. Растения, останки строений, люди. Они не были ни моими знакомыми, ни уж тем более друзьями. Жалеть о том, что воплощение их надежд, снизошедшее с небес, выжгло их одним присутствием, я не собирался.

— Ваше Падшее Святейшество, какая встреча, — ступая по догорающим останкам, навстречу мне выступила женщина, возникшая на месте, где когда-то были ворота поселения. — Подумать только, что именно мне выпала столь великая честь.

Облаченная в благородный белый, она выглядела достойно воинского звания. Отполированные латы, полный доспех, не оставляющий уязвимых мест. Разве что шлем женщина сняла заранее, следуя негласному этикету. Знала, что я не выкину подлость. Или же демонстрировала, что у меня и шансов нет. Роскошный белый плащ с вышитым золотом гербом и окантовкой лишь слегка подрагивал от порывов горячего воздуха. Пусть я не видел при ней никакого оружия, прекрасно понимал, что с пустыми руками она не придет. Любая встреча сулила противникам паладина неминуемую смерть. Да что там противникам, невинные горят так же хорошо, как и грешники, в этом-то я прекрасно убедился.

— Смотрю, ты в добром здравии? — подавив в себе желание рвануть в атаку, я лишь взглянул на женщину сверху вниз. Несмотря на все, что она сделала за время нашего знакомства, я все еще не мог ее ненавидеть. Почему-то именно это было выше моих сил.

— Все, как Вы и сказали, мастер. Сейчас я чувствую себя лучше, чем когда-либо. Вашими же стараниями, — приложив к груди правую руку, она чинно склонилась, низко опустив голову. — Поверьте, я потратила много времени на тренировки ради этого дня. Все, лишь бы мне хватило сил сразить Вас, даровать искупление и заслуженный покой.

— Вот как? Стало быть, и меня сожжешь?

— Ну что Вы. Учитывая невероятные заслуги и достижения, те великие дела, что Вы вершили во имя справедливости, я не могу бросить Вас в огонь, как простого грешника. Вы — герой для меня и многих других людей. Слишком велика вина того, кто своей ложью втоптал в грязь веру и надежды тысяч праведных. Чтобы даровать искупление Вам, Падший, мне придется приложить много усилий.

От такой перспективы я невольно присвистнул, но особого энтузиазма не испытал. И на что, интересно я рассчитывал, завязывая диалог с полоумной фанатичкой? Вряд ли мне удалось бы выбить из нее хоть какую-то полезную информацию, а так еще и угроз наслушался в свой адрес. Уж я точно знаю, как теперь усердно трудятся местные святоши в попытках очистить неправедных.

— И почему мне все время так не везет с женщинами? Что не баба, то новое бедствие, — вздохнул я, обнажая меч в дополнение к кинжалу. Ведь не у каждого мужчины так? Или не одного меня каждая встречная хочет убить, ограбить, поколотить или сожрать? Эх, кто бы дал совет. — Хотя признаюсь, ты стала очень говорлива. Раньше ты своим ртом делала куда более привлекательные вещи. Даже обидно, что… — я осекся на полуслове, увернувшись от сгустка раскаленной плазмы, подпалившей волосы на виске. Судя по тому, как яростно теперь взвивались языки золотого пламени у сочленений брони, наша встреча обещает быть жаркой. В подтверждение моих слов, женщина водрузила на себя шлем, а в ее руке возникло оружие, объятое сиянием.

Впереди битва, а высшие силы так и не соизволили объяснить: как же я докатился до такой жизни?

То, что есть в человеке, бессомненно, важнее того, что есть у человека.

©Артур Шопенгауэр

Закрывая глаза, я вновь оказываюсь наедине с холодной тишиной. Безмолвная и глухая чернота, окружающая, давящая со всех сторон и одновременно распирающая изнутри. Я словно завис в центре неподвижного облака, часть которого уже заполнила легкие. У него нет ни запаха, ни вкуса, ни плотности, ни температуры. Кроме меня в этом пространстве не было ничего, лишь тьма, единственный мой слушатель и созерцатель. И в этом состоянии сознание зависает, медленно расщепляясь, раздергиваясь тьмой на мелкие клочки.

Раствориться во мраке, даже столь глубоком, невозможно. Поэтому я вновь открываю глаза. После очередного кошмара, настоящий праздник — оказаться в собственной кровати. Утомительные ночные истории о войнах, катастрофах, ужасах мне не нравились, так как после них лишь сильнее хочется спать. Сны наподобие этого не несут отдыха разуму, даже если тело чувствует себя сравнительно неплохо. На сей раз был кошмар о предательстве. Причем я так и не понял, кто и кого именно предал. Однако могу сказать точно, противостояние пришлось мне не по вкусу.

В надежде на то, что один кошмар два раза подряд не сниться, я повернулся на спину, прикрыл глаза и расслабился. Вот только, беда не приходит одна. Грудь немного сдавило, когда на нее опустились мягкие лапки. Пушистая задница по-хозяйски уселась на меня поверх одеяла, а после я ощутил, как мое лицо неприлично обнюхивают. Мокрый кошачий нос несколько раз задел мою щеку, по которой тут же прошелся шершавый язык. Попытка притвориться мертвым успеха не возымела, девочка прекрасно чувствовала, что я дышу и мыслю. Сминая в лапках покрывало, она мурлыкнула и снова уткнулась носом мне в щеку. Устоять перед таким напором очарования мне было сложно. Пришлось подниматься с постели.