- А я не готова слушать! - бешусь я. - Вернее, не собираюсь слушать. Ты мог тысячу раз начать ее рассказывать. И тогда, в первый раз, по телефону, когда сидел с ней в кафе и врал мне. И потом, когда пришел сюда две недели назад. И сейчас, когда я позвала тебя сама.
- И что мешает тебе меня выслушать?! - Максим слегка повышает голос. - Я приходил к Михаилу Ароновичу. Я звонил ему, тебе.
- Три раза! Ты звонил мне три раза! - восклицаю я.
- Ты не взяла трубку. Если бы была готова поговорить, взяла бы. Или перезвонила, - отвечает на мой крик Максим. - Ты была в таком состоянии, что Михаил Аронович посоветовал подождать, пока ты не успокоишься. Я был с ним не очень вежлив, прости. Я приезжал на дачу. Я приходил на Милину презентацию, к Игорю в клуб. Дважды. Второй раз лучше не вспоминать...
- Ты назвал мою ревность глупой, а твою как назвать? - не свожу глаз с его жесткого любимого лица.
- Мою? - горько усмехается муж. - Выбирай: безрассудная, острая, тягостная, подозрительная, жгучая, давящая... А главное - бессильная и мучительная.
- Ты так хотел рассказать о себе и о ней, что спрашивал только обо мне и о нем, - констатирую я.
Распугав толпу острыми наконечниками шпаг, дезертиры выбираются из угла и встают спиной друг к другу, защищая тыл.
- Не сдержался, извини, - Максим делает шаг навстречу мне.
- Нет уж! - отскакиваю я. - С меня достаточно! Ты пришел рассказать правду, принеся с собой еще одну ложь! Если бы я случайно не увидела эти билеты, ты бы уже утащил меня в постель. (А я бы... Я бы не сопротивлялась!)
Максим болезненно морщится:
- Варя, тебе не идет хамство.
- А тебе очень идет... благородство.
Максим смотрит на меня как-то отрешенно.
- Уходи! - гоню я его.
- Нет, - Максим садится на стул. - Хватит бегать, Варя! На этот раз мы поговорим, и ты меня выслушаешь.
- Иди к черту, Быстров! - злюсь я. - Тебе не придумать ничего романтичнее Парижа. Мне плевать на твои дела, на твоих клиентов!
Раздавшийся неожиданно внутридомовой звонок заставляет меня подпрыгнуть на месте.
- Варенька! - восторженно обращается ко мне Ольга Викторовна и осторожно добавляет. - Тебе доставка. Пускать?
- Доставка? - теряюсь я, лихорадочно оглядываясь на Максима.
Если это Ермак, я его убью! Хотя... Просто отлично! Вовремя! Ревность желчью поднимается со дна желудка и тут же вызывает тошноту.
Тараканы, махнув рукой на окруженных предателей, оставляют их в покое. Им гораздо интереснее, кто пришел и что принес.
- Конечно, пускать! - неартистично оживляюсь я. - А что это? Снова цветы?
Максим реагирует на "снова" поднятой правой бровью. Прекрасно! Не одному тебе мучиться!
- Пропускаю курьера! - подобострастно докладывает консьержка.
Растерянно смотрю на "доставленное". Я и ожидала цветы. Но чтобы такие... Это потрясающей красоты свежая лаванда, упакованная в коробку тоже лавандового цвета. И что-то завернутое в мягкую бумагу фисташкового цвета. Судя по прямоугольной форме, это картина или фотография. Картина. Чудесная зарисовка в стиле Прованс. На старомодном комоде выбеленного дерева стоит старый глиняный кувшин с букетом лаванды. Цветов так много, что несколько цветков выпали из букета и лежат прямо на страницах раскрытой книги.
- Poésie lavande. Лавандовая поэзия, - перевожу я название картины и резко спрашиваю. - Я разве просила подарков из Франции?
Тараканы, встав полукругом и обнявшись, поют "Марсельезу".
- Из Франции? - отреагировала только бровь Максима.
Он встает со стула и берет из моих рук коробку с цветами.
- Во-первых, кроме французского, есть надписи на русском и на коробке, и на картине. "Отборная французская лаванда". Вряд ли французы так сделали бы. Во-вторых, по закону о карантине растений, при международном перелете перевозить их и даже семена запрещено без специального разрешения. И цветы, и картина из России.
- Да? - теряюсь я на пару секунд, потом спохватываюсь, забираю у Максима коробку и прижимаю к себе, очень стараюсь разбавить радостный тон полувлюбленными интонациями - О! Наверное, это Кирилл!
Я тоже могу быть убедительна и умею считать. Во-первых, кроме Кирилла или Вовки некому, но Вовка не должен, после нашего последнего разговора он не стал бы (надеюсь!), и я ни за что не буду использовать его для задуманной провокации. Во-вторых, надо держать марку, и пусть это будет Ермак. Хоть на что-то сгодился. Нет, вру. Еще он спас Коко (мне стыдно!). В-третьих, гипотетически это может быть Игорь. Но после "разоблачения банды заговорщиков" он вряд ли стал бы снова так "шутить".
Максим слегка хмурится.
- Очень приятный молодой человек! - доверительно сообщаю я мужу, словно он моя лучшая подружка, которой можно передать на хранение самый страшный секрет.
- Разве он не поклонник Мышильды? - спрашивает Максим голосом снеговика. Я, конечно, со снеговиками еще на разговаривала, но именно такой тембр голоса и представляю, зимний, холодный, даже ледяной.
- Ну, пока никак на нее не переключается, - еле сдерживая внутреннюю дрожь, беспечно говорю я, будто для меня это не проблема.
- Переключить? - жестко спрашивает муж, снова забирая из моих рук коробку и бросая ее на стол.
- Иди к черту, Быстров! - повторяюсь я от бессильной тоски и злобы. Очень хочется сделать ему больно, задеть так, чтобы его вышколенные многолетними тренировками и военными сборами собственные тараканы дрогнули. - У меня свой Париж. И он лавандовый.
- Варежка, - Максим пытается взять меня за руку. - Пока не принесли еще что-нибудь или кого нелегкая не принесла...
Мое любимое прозвище звучит теперь как чужое, непривычное, словно украденное. Прячу руки за спину.
- Нелегкая принесла тебя! - рычу я, демонстративно наклоняясь за билетами и не удержавшись от сарказма. - Сохранил на память?
- У меня есть вполне разумный ответ, но сомневаюсь, что поверишь, - отвечает Максим спокойно, но я вижу, что эмоции он сдерживает с трудом.
- Правильно сомневаешься, - подтверждаю я и, чтобы занять руки, достаю вазу, начинаю распаковывать лаванду.
- Если бы не билеты? - вдруг отрывисто спрашивает муж.
- Что если бы? - стою к нему спиной и не поворачиваюсь. Некстати вспомнилось, как ма.. Валентина Георгиевна и Мышильда умеют спиной выражать глубокую печать. Мне сейчас позарез нужно спиной выразить равнодушие и легкое презрение. Правильно говорит Сашка: всё, даже эмоции, надо перед важными встречами репетировать.
- У нас был шанс поговорить, если бы ты их не увидела?
Не выдержав, быстро, резко разворачиваюсь к нему лицом (планировала плавно и с достоинством):
- Серьезно?! Ты пришел разговаривать со мной, но не собирался рассказать о вашем вояже?
Тараканы складывают бумажные самолетики и устраивают соревнования "чей улетит дальше".
- Это не вояж. Она не моя клиентка. Теперь уже не клиентка, - так же резко швыряет слова Максим. - Я обещал, что не расскажу тебе как можно дольше. Я проклял себя за это обещание. И дело не в том, что я нарушу данное слово. Что оно теперь стоит, когда я тебя почти теряю? Ты вообще не должна была узнать. По крайней мере пока. Но ты узнала, а я не вырулил ситуацию. Я подвел вас обеих. Она не поймет.
- Ты шизофреник? - не верю своим ушам. - Ты переживаешь, что подвел нас обеих? Что ОНА не поймет. Не Я? ОНА?
- Я говорю не о Насте, - впервые в моем присутствии муж произносит ЕЕ имя, устало, почти шепотом.
В его голосе нет нежности, не буду врать, но даже просто ЕЕ имя из ЕГО уст мне слышать тяжело.
На столе звонит и вибрирует мой телефон. С недоумением смотрю сначала на экран: "Константин Витальевич". Потом на Максима. Он, увидев имя, быстро хватает телефон со стола.
- Я просил тебя ей не звонить, - за столько лет я ни разу не слышала, чтобы Максим разговаривал таким тоном. Просто никогда. Он спокоен, но при этом убийственно, чудовищно гневен. Гнев этот ощущается физически, вибрирует вокруг Максима, как воздух над асфальтом во время сильной жары. Видели, как это бывает: изображения объектов кажутся искаженными из-за потоков воздуха, поднимающихся над нагретой поверхностью. - Да. Если понадобится, то не поговоришь никогда.
