- Я тоже рада, Валентина Георгиевна, - твердо говорю я, глядя ей прямо в мои собственные глаза.

Сашка везет меня на родительскую дачу к отцу. Я не стала брать такси, чтобы можно было хоть немного расслабиться рядом с близким мне человеком. Едем молча. Попросила подругу ни о чем не спрашивать, она кивнула. Сижу сзади, откинувшись назад и закрыв глаза.

"Будьте осторожны со своими желаниями - они имеют свойство сбываться". Как же прав был Булгаков! Мое заветное желание, которым я жила большую часть своей жизни, исполнилось. Столько лет я была наполнена им до предела. Оно выплескивалось наружу время от времени, расстраивая бабушку и раздражая отца. Теперь его исполнение принесло страшное опустошение. Я кажусь себе абсолютно пустой, состоящей из тонкой оболочки, похожей на тишью, податливую бумагу, хрупкую и нежную. А еще я знаю, как крепка и надежна такая папиросная бумага: ею заполняют пустое пространство в кожаных изделиях, в нее заворачивают обувь и подарки, она не промокает. Я не буду плакать. Потому что теперь мне не нужно ждать маму. И это, как ни странно, облегчение.

Смотрю на часы - три. До встречи с Максимом есть пять часов. Тоскливый ужас от встречи с ма... Валентиной Георгиевной сменяется тоскливой благодарностью. Он выполнил свое обещание, навсегда избавив меня от ожидания и вопросов. Я получила свои ответы, и они по капле выдавили из меня желание узнавать больше.

- Жду в машине? - спрашивает меня догадливая Сашка.

- Нет. Проходи в дом, я могу задержаться, - говорю я, испытывая противоречивое желание ворваться в дом и потрясти отца или спрятаться в бывшей детской комнате и не высовываться оттуда.

Папа с Ритой возятся в цветнике. Рита, оживленная и счастливая, что-то говорит отцу, жестикулируя и смеясь. Окликаю их, они одновременно оборачиваются, и Рита радостно машет мне рукой в перчатке и с совочком. Отец меняется в лице, побледнев и слегка пошатнувшись.

- Варя! - Рита подходит к нам с Сашкой. - Ты почему не позвонила, что снова едешь?

- То не дозовешься... - начинает ворчать отец, морщась, словно от зубной боли.

- То не выгонишь! - весело подхватываю я. - Извините, что не предупредила.

- Что ты! - обижается Рита. - Я имела в виду, что могла бы, если бы ты позвонила, что-нибудь вкусненькое испечь. А сейчас только пирожки с луком и яйцом из самого свеженького. Да! Еще борщ с мозговой косточкой! Как ты любишь, Варя.

- С мозговой, это здорово, -  иронизирует Сашка. - Нам с Варькой не помешает добавочная порция мозгов. А то последние недели собственные слегка отказывают.

- Сашенька, ты хочешь борщ? - радуется Рита.

- Сашенька очень хочет борщ, - подталкиваю я подругу к дому. - Рита, накорми, пожалуйста, ее. И пирожок не забудь.

- Два! - просит Сашка, подмигнув мне. Сразу поняла, что Риту надо отвлечь от меня с отцом.

- А где Ермак? - подозрительно оглядываюсь я, не видя его кадиллака.

- О! - восклицает Рита и шепчет, взяв меня под руку. - Кирилл нам очень понравился. Машка его, правда, замучила своим вниманием, и он сбежал через пару часов после вашего отъезда.

- А где она? - спрашиваю Риту, чувствуя дрожь от волнения.

- Дуется на отца. Он не разрешил ей уехать с Кириллом. Сидит в своей комнате, читает.

Папин кабинет сегодня ощущается особенно мрачным и прохладным. Мебель цвета черного дерева, которая еще в детстве казалась мне предупреждающе строгой и устрашающе важной. Чучело белой полярной совы, настенное, большое, с распахнутыми крыльями, которое пугало именно своей белизной. Маленькая Мышильда, которая ходила в папин кабинет бояться совы. Брала меня за руку и звала:

- Пасли савы баяся.

И мы шли. Подходили к чучелу и заглядывали в его пустые стеклянные глаза, и Мышильда, недавно научившаяся выговаривать "р", говорила, грозя пальчиком:

- Маса тибя ни баися! Варрря тибе паказит!

И Варя показывала: прятала сестру за себя и показывала сове язык. Сова в ответ хмурилась и, испугавшись, Вариным голосом просила:

- Простите меня, девочки! Я больше не буду вас пугать!

Я выводила довольную Мышильду из кабинета, и она, сияющая от удовольствия, тянулась к моему уху:

- Влёт! Будит пугать!

Папа встает возле стола и смотрит на меня больными глазами:

- Знаешь?

- Знаю, - тихо отвечаю я.

- И что будешь с этим делать? - спрашивает отец сдавленным голосом.

- Что ты с этим делал столько лет?! - криком шепчу я.

- Жил, - папа садится за стол, словно хочет спрятаться от меня.

Сова, по-прежнему пугающе белая на черном фоне кабинета, смотрит на меня осуждающе.

- Сначала я хотела спросить у тебя "почему". Потом "как". Теперь я просто хочу не обидеть Риту и не ранить Машку.

- Был шанс, - отрывисто говорит папа, тяжело дыша. - Ты на него не согласилась.

- Я? - не удивляюсь его словам. Совсем. Но все-таки спрашиваю. - Что сделала я, кроме того, что родилась у нее и у тебя, у вас?

Папа снова морщится, то ли от досады, то ли боли:

- Стало легче?

- Стало тяжелее, - соглашаюсь я с его внутренними мыслями. - А как ты жил с этим годы?

Сова, кажется, приготовилась взлететь, по крайней мере, мне начинает казаться, что она чуть-чуть шевелит крыльями. " Маса тибя ни баися! Варрря тибе паказит!"

- Ты не мог не понимать, что все может рано или поздно раскрыться! Как так вообще получилось? - я все-таки не удерживаюсь от своего "как".

- Ни ты, ни она не были ей нужны. Я только освободил ее от...

- Детей? Ответственности? Семьи?

- Своей любви... - папа откидывается на кресле и расстегивает верхнюю пуговицу  летней рубашки.

Любви? Он так любил маму, что отпустил ее к другому? Он это хочет сказать?

- А мы? - недоумеваю я, моргая мокрыми глазами. Теперь мне кажется, что сова моргнула. - Мы с Машей? Почему ты не оставил нас с ней?

Я и до "почему" сорвалась...

- С кем? С ней? - отец резко встает и делает шаг мне навстречу.

- С матерью двух дочерей, - отвечаю я, невольно отшатываясь и глядя не на него, а на сову, угрожающе нахмурившуюся.

- Которых она оставила, - говорит он, сцепив руки.

- Ты не отдавал нас, - возражаю я.

- Я не отдавал только тебя. Машу предложила забрать она. Боялась, что та будет ежедневно напоминать ее новому мужу об измене самим своим существованием.

- А меня почему не взяла? - хриплю я.

- Взяла. Но... Сначала я был... зол. Очень хотел ее вернуть... заставить... Они торопились. Документы оформлять долго. Требовалось мое разрешение на выезд ребенка. И я его не дал.

- А потом?

- Потом они вернулись. Мы стали встречаться втроем, водили тебя в кафе, в зоопарк, в цирк, в театр. Мне казалось это правильным и естественным. В общем, вели себя как обычная, нормальная семья.

- Но мы ею не были...

- Не были, - соглашается отец. - Но мне стало казаться, что все еще можно вернуть, особенно когда...

Папа закашлялся и покраснел, то ли от кашля, то ли от смущения. Мы никогда не разговаривали на такие темы. Кстати, я не помню, чтобы мы с ним разговаривали в том простом смысле, которое каждый из нас в вкладывает в слово "разговаривать".

- Когда мы снова стали близки, - мужественно закончил предложение мой отец. - Но тут выяснилось, что она еще ничего не решила про нас... что они уезжают. Встал вопрос об окончательном оформлении документов. И тут мама... твоя бабушка попросила Валю не торопиться, не забирать тебя, пожить отдельно от нас, подумать.

- И моя мама согласилась? - спрашиваю я сову, не в силах смотреть на отца.

- Она говорила, что совсем запуталась, что тебе, действительно, будет проще в знакомой обстановке.

- Проще? Без мамы?

Папа сел обратно за стол, снова отгородившись им от меня.

- Первое время мне казалось, что мы совершили ошибку. Я злился на мать, злился на Валентину и на тебя.

- На меня? За что?

- За то, что даже ты не удержала ее. Но это было мимолетное наваждение. Когда она через некоторое время вернулась в Россию рожать Машу, я был в командировке. Валя пришла к бабе Лизе и Рите и сказала... Мама подумала, что она все-таки пришла забирать тебя. Но Валентина сказала... что готова оставить Машу, что мама была права и что мы совершили ошибку.