- Там много интересного, занимательного и поучительного, - откровенно смеюсь я над ее растерянностью. - Книга восемнадцать плюс.

- Кстати, бумага отличная и иллюстрации потрясающие, - докладывает Лерка, листая томик.

- Есть картинки? - потирает руки Вовка. - Надо было парней с собой брать.

Встречаюсь с ним взглядом. Он смущается (или показалось?) и отводит глаза в сторону.

- Не может быть! - на возглас Сашки оборачиваемся не только мы, но и люди, стоящие в очереди за автографом недалеко от нас.

Возле столов с томиками книг, разложенных замысловатым узором на синих скатертях, стоит и листает книгу... Ермак.

- Он еще и библиофил?! - звонко, по-детски, смеется Лерка, сразу привлекая внимание большинства мужчин в зале.

- Ага! - мрачно говорю я. - Театрал, библиофил и мой личный кошмар.

Вовка хмурится и спрашивает, наклонившись ко мне:

- Мне с ним поговорить?

- О чем? О творчестве Милы или премьерах последнего театрального сезона? - ерничаю я.

Увидев нас, Ермак радостно машет мне рукой. Потрясающе! Он рад меня видеть!

- Может, он головой ежедневно об косяк бьется? - недоумевает Сашка. - Слушайте, может, ему скорую вызвать для профилактики?

- Мне, пожалуйста, я первая, - жалобно прошу я.

Мы встаем в очередь к столу, за которым Мила подписывает книги. Лерка рассеянно листает томик, по диагонали пробегая некоторые страницы взглядом. Сашка делает то же самое, но листает быстро, словно что-то ищет.

- Ты это все читала? - не верит она мне. - И как тебе?

- Мила - очень грамотный писатель, - искренне говорю я. - Ее править - одно удовольствие. Работы немного. Сюжеты интересные, но не оригинальные, предсказуемые, я бы сказала. Но такая литература более чем востребована. Тем более, средства и связи позволяют издаваться часто и широко. Но есть в ее книгах... не знаю, как объяснить. Что-то скрытое, глубинно важное. Из чего можно кое-что вырастить. Я сначала не замечала, а в последних книгах заметила.

- И что же это? - с сомнением спрашивает Лерка, аккуратно закрыв себя от посторонних взглядов широкоплечим Вовкой.

- Ничего не меняется! - приглаживает кудри Вовка. - Дом, милый дом.

- Ну, вот, - нахожу нужный отрывок: "Ее отчаяние стало осязаемым, густым. Оно закладывало уши, из-за него свербило в носу, слезились глаза. Отчаяние было порождено осознанием потери. Потери его, а значит, и себя".

- Набор красивых слов, - фыркнула Сашка. - Банально.

- Любой текст - набор слов, - возразила я. - От инструкции к пылесосу до сонетов Шекспира. Вот слушай. (Закрываю глаза и начинаю читать по памяти):

- "Он старался вспоминать лучшие минуты с нею, но эти минуты были навсегда отравлены. Он помнил ее только торжествующую, свершившуюся угрозу никому не нужного, но неизгладимого раскаяния".

- Такой же набор слов, хуже первого, - пожимает плечами Сашка и поражается. - Ты запомнила цитату из Милы? Зачем?

- Я запомнила цитату из Льва Толстого. Второй набор - это "Анна Каренина", - смеюсь я и делюсь мыслью. - Что-то другое определяет суть книги. И это не описание чувств. Это герои и их поступки. У Толстого они изображены в развитии, смятенными, сомневающимися, болеющими от потери гармонии с миром и окружающими. У Милы статичны. Из действий - любовь, страсть, секс. Из эмоций - гнев, ревность, страх.

Вокруг стола, покрытого синей бархатной скатертью, расставлены корзины с белыми каллами. Мила, размахивая руками и улыбаясь синими губами, размашистым крупным почерком подписывает купленные гостями книги. На белоснежной подушечке сидит Цезарина Орисия Леди Дрим в белых и синих ленточках. Когда до Милы остается пара человек, Ермак пристраивается рядом.

- Варя, здравствуй! - радостно говорит он мне, игнорируя остальных, словно прочитав по их лицам, что он точно "хуже татарина".

- Здравствуй..те, Кирилл! - скалюсь я. - Вы еще и читаете?!

- Не совсем, - теряется он и пытается поправиться. - То есть читаю, конечно. Но... Не такое...

- И? - спрашиваю я, наклонив голову.

- Меня Мила пригласила. И еще я узнал, что ты здесь будешь, - спокойно отвечает он.

- И? - повторяюсь я.

- И я пришел повидаться с тобой.

- Логично, - соглашаюсь я, потеряв логику в развитии наших отношений. Что я несу? У нас и отношений никаких нет!

- Ты такой большой, а такой непонятливый, - медленно, растягивая слова, вдруг говорит Ермаку Вовка.

Только этого не хватало! Мальчиковые петушиные бои проводить не дам. Эту же мысль бегущей строкой вижу в глазах Лерки и Сашки. Они берут под руки Вовку и тащат к столу с напитками.

- Куда? - возмущается он. - Я за автографом стою.

- Она тебе в стихах подпишет, - обещает Сашка, пытаясь увести Вовку от меня.

Но Вовка не дает этого сделать: осторожно, но решительно он отцепляет от себя обеих и возвращается ко мне. Врать не буду, становится легче от самого его присутствия.

Дохожу до стола. Мила ослепительно улыбается и твердо выводит на форзаце: "Моему любимому корректору, чудесному человеку и счастливой женщине - Варваре Быстровой".

Только собираюсь попросить ее исправить запись, как Цезарина, которую решил погладить Ермак, одна ладонь которого больше самого терьера, делает то, что мне хотелось бы сделать самой. Бросается на него с громким, захлебывающимся собачьими эмоциями лаем. Злорадно улыбаюсь, для приличия нарисовав на лице легкий испуг. Рядом с такими же, как у меня, лицами "переживают" за Ермака мои подруги.

- Цеза! - ругается вскочившая со стула Мила, тут же испортив тщательно продуманный образ.

Успокоить разозлившуюся Цезарину удается только мужу Милы, который ласково обнимая и на ушко уговаривая успокоиться, уносит куда-то терьера. Вовка берет из моих рук книгу, читает посвящение и тихо спрашивает:

- Счастливой женщине?

Тараканы встают в стойку, служа мне на задних лапках, как это иногда делает Милин недопесок. Всем своим подобострастным видом демонстрируя, что "да, счастлива, как никогда".

Сашка, продолжившая листать книгу, останавливается и округлившимися глазами шокированно смотрит на меня:

- Ты и это редактировала?

- Я корректор, - устало повторяю я, догадавшись, что Сашка нашла один из "горячих" эпизодов сюжета о приключениях Соблазненной. - Я не меняю текст, я исправляю ошибки.

- По сравнению с "этим", - подбирает слова Сашка. - я не была, не состояла, не участвовала. Да и не рожала.

Она захлопывает книжку перед носом Вовки, только собравшегося полюбопытствовать .

- Книга тридцать плюс! - категорично говорит она. - Не читай, козленочком станешь!

- Вот теперь и мне интересно! - тянется к томику Лерка.

- Пойдем пить кофе! - отвлекаю всех я и, не дожидаясь, отправляюсь в бар отеля. Через пару шагов меня перехватывает Ермак каким-то стремительным баскетбольным приемом. Я оказываюсь в его больших и сильных руках. Он даже немного отрывает меня от пола, приподняв над паркетом. Только хочу спросить, не собирается ли он меня бросить каким-нибудь трехочковым, Вовка выдергивает меня из рук Ермака.

- Подожди, - упираюсь в Вовкину грудь. - Я сама хочу с ним поговорить.

- О чем? - удивляется Вовка, измеряя Ермака суровым взглядом. Как ни меряй - два десять!

- Вот! Ключевое слово - о чем! - иронизирую я и обращаюсь к подбежавшим девчонкам. - Мы поговорим в баре пять минут. На шестой приходите.

Вовка растерянно смотрит то на меня, то на Ермака. Лерка и Сашка синхронно кивают головой, соглашаясь.

Мы встаем у высокого столика, и Кирилл заказывает мне кофе. Положив в чашку три ложки сахара, чего я не делаю никогда (если сладкий кофе, то с медом), я коротко спрашиваю:

- Что. Тебе. От меня. Надо? Время пошло.

Несмотря на заданный мною ритм, Ермак медленно мешает сахар в своей чашке и, помолчав с минуту, отвечает достаточно предсказуемо:

- От тебя мне нужна ты.