Я ненавижу спорт. Я не бегаю (ну, очень редко, только чтобы поиграть с сестрой) и не играю в спортивные игры. Я все равно буду стоять в стороне и в лучшем случае наблюдать.
- Разбились на команды по шесть человек!
Вздрагиваю от неожиданности. Мои одноклассники шустро разбегаются в стороны, разделившись на четыре группы.
- Так, Быстров. У тебя в команде пять человек. Берете новенькую шестой.
Высокий мальчишка в камуфляжной куртке и тонкой черной шапке балаклаве с небольшой прорезью для глаз, позволяющей увидеть только его внимательные серо-голубые глаза, прищурившись, смотрит на мои дрожащие коленки и вежливо предлагает учительнице:
- Анна Павловна! Давайте я по два раза все буду делать, или Зорин по два.
Зориным оказался юноша в модной коричневой куртке с большим пушистым лисьим воротником, который удивительно хорошо сочетался с его кудрявыми русыми волосами. "Воротник" активно закивал, подтверждая слова Быстрова.
- Я тоже могу два раза, - сейчас мне по-доброму улыбается, сверкая крупными белыми зубами, третий парень, не по сезону загорелый, в синем горнолыжном костюме. С любопытством заглядывает под капюшон. Встречаемся взглядом. Хитро подмигивает. Я в ответ тоже улыбаюсь, искренне и благодарно.
Раздаются возмущенные голоса:
- Нечестно! Она девочка, не могут за нее мальчишки бегать.
В команде Быстрова еще две девчонки. Одна невысокая, подвижная, как капелька ртути, ни секунды не стоящая на месте симпатичная блондинка, несколько раз снимающая и надевающая вязаную шапочку, постоянно поправляющая челку.
Вторая стоит спокойно и греет щеки ладонями в пушистых белых варежках. Опускает руки, ни на кого не смотрит, разглядывает варежки, хотя на них нет никакого рисунка. Она высокая и худая, как я. На этом наше сходство и заканчивается.
Что сказать? Именно такими должны быть принцессы, ангелы, героини романов. В таких влюбляются, их добиваются, рискуя всем и вся, из-за них начинают войны. До этого момента я была хрупкой и длинноногой. С этой секунды я худая и страусообразная. Ее рисовали тщательно, талантливо прописывая каждую деталь облика: брови, хрустально-серые глаза, нос, рот, толстые черные косы, недлинные, до плеч. (Но толщина! Мышильда была бы в шоке!) А перед этим с помощью какой-то сложной программы рассчитали ее пропорции. И не ошиблись ни на микрон. Прихожу к выводу: передо мной эталон совершенства. Есть же реальные эталоны, мне бабушкин сосед Михаил Аронович рассказывал. Эталон метра - линейка из сплава платины и иридия длиной в одну сорокамиллионную часть парижского меридиана, эталон килограмма из такого же сплава. "Эту" тоже надо хранить в палате мер и весов в пригороде Парижа. С сигнализацией и под охраной.
Хотела бы я такой быть? Точно нет. Нужно быть сумасшедшей, чтобы этого хотеть. Как она вообще живет в этом несовершенном мире? Мне надо найти подходящее сравнение, чтобы было понятно, что с ней не так. Нашла: она черная ворона на фоне белых ворон. Этакая черная белая ворона.
"Ртуть" возмущенно пыхтит:
- Мы с Леркой тоже можем дважды. Легко.
Анна Павловна брезгливо смотрит на меня, трагически заломив бровь.
- Я вполне могу сама. Не надо за меня бегать! - вдруг хрипло говорю я. Вот тупости в тебе, Дымова, тридцать два неэталонных килограмма. И пара килограммов вредности.
- Вот и чудненько. Вставай к команде!
"Моя команда" смотрит на меня по-разному. "Эталон" Лерка спокойно, внимательно. "Ртуть" снисходительно, но без ехидства, не обидно. "Воротник" насмешливо. "Смуглый" весело, еще раз подмигивает. Быстров небрежно скользит взглядом по куртке и джинсам, во взгляде появляется брезгливость, как у Анны Павловны. Не надо обучаться языку взглядов, и так понятно: "Ну и дура ты, новенькая!"
- Имя? - быстро спрашивает Воротник.
- Варя, то есть Варвара.
- Вперед, Варрварра! - хохочет, грассируя, Воротник.
Это был день моего бесславного позора. Хотя, какая слава в позоре! Команде Быстрова не помогли ни многолетняя сплоченность, ни командный дух, ни хорошая спортивная подготовка, ни воля к победе. У них была я, Варвара Дымова.
Я старалась, правда, старалась. И когда бежала свой первый этап и пришла последней. И когда бросала себе под ноги учебную гранату (да ее и поднять-то невозможно, не то что бросить!). И когда надо было проползать под какими-то дурацкими препятствиями в виде вкопанных в снег автомобильных покрышек. Пыхтела от усталости, мерзла от холода и потела от тщетных усилий одновременно, но ползла. И когда трижды упала со скользкого бревна, по которому все, абсолютно все, пробегали, как по ровной и широкой асфальтированной дорожке. Даже неповоротливая рослая девочка с явно избыточным весом.
Мы были не просто последними - три команды ждали нашего прихода к финишу несколько минут.
Без сил я села в сугроб, охнув, поморщилась, в который раз почувствовав ширину синяка на левой половине своей многострадальной задницы. Одноклассники разошлись, беззлобно посмеиваясь и оглядываясь на новенькую, а "моя команда" стояла вокруг меня и молча смотрела на того, чей вклад в общий результат был самым весомым. Рядом со мной в сугроб плюхнулся Воротник.
- Ну, ты дала, Варрварра!
Обнял за плечи и участливо спросил, цела ли я.
Нет, я не была цела. Я была разбита, разобрана на молекулы, и каждая болела так, будто ею весь день играли в американский футбол.
Со всех сторон посыпались короткие реплики.
- Молодец, что не сошла. Остальное заживет. Я - Саша, - это Ртуть.
- Лера. Тебе в горячей ванне надо отогреться, должно помочь, - это Эталон, наклонив голову, рассматривает меня и улыбается. Несмотря на то, что улыбка эта глаз ее не коснулась, мне она показалась ослепительной. Я даже украдкой скосила глаза вправо, влево: после такой улыбки должны были оттаять заснеженные кусты, появиться проталины и прилететь певчие птички. Нет, пока тихо, пока кругом январь.
- Я Игорь, спортсменка Варя, - это Смуглый. Он откинул капюшон моей куртки и со вздохом посмотрел на мои влажные от снега и пота кудрявые волосы до плеч.
- Вова! - Воротник смеется, теребит свои светлые кудри одной рукой. Ту, что была на моем плече, не убирает. - Да мы с тобой одной крови, кудрявая Варрварра!
Мокрый мех его куртки приятно щекочет мою левую щеку, красную от стыда и от усталости. Эти люди должны были меня распять, четвертовать...
Я растерялась. Ребята же одновременно, как один, поворачиваются в сторону Быстрова. Он стоит между Ртутью и Эталоном, то есть Сашей и Лерой, и смотрит в мою сторону. Но не на меня, сидящую в сугробе, тяжело дышащую и почти счастливую от того, что так просто эти ребята приняли в свою компанию явного аутсайдера, и даже не на Вову-Воротника, а на его руку на моем плече.
Ребята молчат, Быстров тоже молчит. Мне кажется, что сейчас происходит что-то неуловимо важное. Кажется, что именно от реакции Быстрова зависит моя реабилитация и прописка в этом странном, уже начинающем мне нравиться коллективе. Быстров снимает балаклаву и садится передо мной на корточки.
- Максим, - он протягивает мне руку ладонью вверх, как будто собрался кормить белочку. Я разволновалась и (да что ты будешь делать!) глупо хихикнула, глядя на эту ладонь. Захотелось даже пошутить насчет орешков.
Время замедлилось, потекло, как жидкая карамель, которую Мышильда любит не только есть, но и выливать себе на ладонь и мне на колени.
Чтобы положить руку на ладонь Максима, мне нужно освободиться от дружеского объятия Вовки, который прижимает меня к себе левым боком. Я левша.
Я откровенно туплю, медленно соображаю, вообще не соображаю: никак не могу догадаться, что можно подать правую руку. Смотрю на ладонь, длинные, крепкие пальцы Быстрова и молчу. Через несколько лет, читая Цветаеву, выделяю строки, напоминающие мне о нашей первой встрече и о протянутой мне ладони. Запоминаю их на всю жизнь:
