— Не могу поверить, — улыбнулся Иван.

— Верь, — сказал Виктор.

— Теперь вперёд? — спросил Володя.

Борис кивнул и вынул из кармана связку ключей, нашёл нужный, и вот уже дверь открывалась. Они оказались в огромном зале площадью с футбольное поле и высотой около десяти метров. Здесь не было никаких золотых украшений, богатых убранств. Борис зажёг по периметру десять свечей, и они обнаружили посреди зала огромный саркофаг, размером со среднее для Доброграда одноэтажное здание.

— Представляю, — усмехнулся Володя, — какие у него габариты.

В помещении находились четыре колонны вокруг саркофага. Взглянув наверх, Иван обнаружил что-то вроде иконы или фрески, на которой был изображён грифоносфинкс, огнём отпугивающий окружающих его врагов. А Володя подошёл ближе к саркофагу, к какой-то надписи.

— Стой! — с безумием взревел Борис. — Не подходи! Отвернись сейчас же и иди сюда!

Володя остановился, перепугавшись не на шутку. Борис медленно подошёл ближе к нему.

— Не смей сам больше приближаться к замку от саркофага, к надписи, а тем более смотреть на неё и пытаться прочитать! Там написано страшное проклятие, о котором я даже не могу сказать в голос… Это жаворонки ада постарались.

— А если и внутри куча проклятий? — с ужасом спросил Иван. — И как мы его откроем в таком случае?

— Я уже это делал. Это делается с помощью специальных чар, определённого ритуала, так скажем. Но только на расстоянии от этого места, — Борис, прикрывая глаза, показал на ту точку, где недавно стоял Володя, и чуть дальше. — Насчёт проклятий я точно, конечно, не знаю, но думаю, если вы пришли за ним, чтобы оно вновь защитило Борсию, проклятия вас не тронут, коли даже они имеются.

— Думаете? — зло спросил Виктор.

— А вы хотите уйти без него? — переспросил Борис. — Я уверен, что вам оно ничего плохого не сделает, не могу доказать, но уверен! Я сказал вам, чего надо остерегаться, а где можно быть смелее! Если не верите — то я вас провожу, — он указал на дверь.

Иван повернулся к Виктору.

— Он же нам поверил, — сказал Иван. — И, в конце концов, кто не рискует — тот не пьёт шампанское.

— Такое ради шампанского! — заметил Володя. — Не высока ли цена?

— Не высока, — отрезал Иван и снова обратился Борису. — Я согласен.

— А вы? — кинул Борис остальным. Они кивнули. — Ну и славно. Значит, когда вы сюда прибыли, был час дня, двенадцатое июля.

— Как? — недоумевал Иван. — Мы же вечером двенадцатого уходили из Доброграда.

— Часовые пояса, — объяснил Владимир.

Иван ударил ладонью по лбу.

— Кладбищенск восточнее Доброграда, — сказал Виктор.

— Итак, — Борис взглянул на наручные часы. — Сейчас полдесятого. Вы спать хотите?

— Естественно, — в один голос заговорили Иван, Виктор и Владимир.

— Конечно, целые сутки на ногах! Значит, сейчас спать ляжете. В этом помещении чудная магия. Здесь можно создать пищу, мебель и даже окно для вида на улицу. Снаружи там земля, никакого окна в действительности не будет, нас не увидят.

— Почему же вы здесь не живёте, — поинтересовался Виктор, — если тут так здорово?

— А базарить с кем я буду? — возмутился Борис. — С грифоносфинксом? Нет, не могу я так, один. А сестра с семьёй боятся этого места как огня.

Всё действительно оказалось таким, как говорил Борис. Они создали кровати и окна для каждого, поставили ширму, отгораживающую от саркофага со словами: «хотя бы ненадолго не будем думать о нём», поставили обеденный стол и четыре очень удобных мягких кресла. Троица заказала маговино, магоконьяк по рюмке, чёрный чай из южных стран, чай восточно-борсийского сорта. Ваня и Вова попросили летающих шашлыков, вспомнить студенческие времена, Виктор — для всех мяса северного борсийского минотавра, рыбы из океана Сердце, плюс игривого разноцветного шоколадного печения. Всё это оказалось очень вкусным.

— Вы могли бы ресторан завести, — сказал Виктор.

Борис рассмеялся.

— Не получилось бы. За пределами этого помещения всё, кроме нас и того, что мы сюда принесли, испаряется, уходит в никуда, — затем он повернулся к Ивану. — А вы, юноша, расскажите мне историю своей безответной любви, раз уж я показал вам столько всего.

— Конечно, — Иван поведал всё от знакомства с Дашей до встречи с ней после забвения и просьбах к Виктору вернуть ему память.

— И значит, Виктор не хотел вам её возвращать, я так понимаю? — размышлял Борис.

— Да, он мне поклялся, — сказал Иван.

— И к тому же, — добавил Виктор, — я не был уверен, что принцесса любит его, и думал, что, если вернуть память — он будет страдать пуще прежнего. Как и моя дочь.

— Но когда вы узнали о чувствах принцессы, как я понимаю, — говорил Борис, — вы вернул ему память, забив на дочь?

— Я просто не имел права поступить иначе, считаю, — объяснил Виктор. — То, что я до этого скрывал от Кати всю правду, не привело ни к чему хорошему.

— Но, всё вспомнив, я не любил больше Дарью, — весело сказал Иван, поймав на себе пристальный взгляд сторожа. — Я остался с Катей.

Затем они рассказали Борису историю Ивана и Владимира, про то, как те оказались роднёй друг другу.

— Да уж, — перевёл дыхание тот. — Интересные вы люди, повезло мне, что я с вами встретился.

Дальше произошло два важных разговора.

Иван сидел на кровати и смотрел в окно. Порой ему казалось, что там солнечная погода, утро или полдень. Они уже давно поели и собирались спать.

И тут он почувствовал, что сзади кто-то стоит; по стене пробежала тень. Он оглянулся. Это был Борис.

— Видишь в окне солнце? — спросил он.

— А откуда вы знаете?

Борис присел на кровать рядом с ним.

— Твоя душа хочет что-то вспомнить, что-то, что уже давненько затерялось, — сказал он.

— О чём вы?

— Что ты чувствуешь, — Борис рассудительно посмотрел на Ивана, — когда ты с Катей? Чего тебе не хватает?

— Всего хватает, — тихо сказал Иван. — Я её люблю. Мне всего с ней хватает.

— Смотря что понимать под словом «любоко», — и Борис перевёл: — Любовь.

— Любовь и есть любовь. Что под ней можно понимать?

— За всю свою жизнь ты любил только Дарью и Катерину?

— Этого мало? — покосился Иван.

— Нормально, а, может быть, и много. Я всю жизнь любил одну женщину, но она умерла, оставив мне сына.

Иван помолчал, затем спросил:

— А что вы от меня хотите?

— Помочь тебе разобраться в самом себе. Или ты уже это сделал?

Иван подумал полминуты и взглянул на собеседника.

— Не знаю.

— Давай попробуем понять? — предложил Борис. Иван кивнул. Тот продолжал: — Ты ведь любил их по-разному?

— Да.

— Как ты любил Дарью?

— Ох… Это было похоже на кошмар. Сейчас, правда, вспоминаю то чувство как что-то демоническое, адское…

— Ты боишься боли?

— Да. Хоть я её и не помню. Когда я потерял последнюю надежду, после того, как мы с Витей приехали к ней на базу гвардейцев и она в лицо мне сказала своё «нет», я… Меня бы больше туда не пустили, у меня больше даже не осталось возможности встретится с ней, снова видеть её, завоёвывать. Она ведь принцесса! Да, из-за того, что надежда умерла, в чём-то стало полегче. Но я продолжал постоянно думать о ней.

— Так почему же ты всё-таки стёр память?

— Я думал о ней, слушал музыку, грустил, мечтал, что она меня полюбит, но знал, что это невозможно, понимал, что уже просто достал её навязчивостью… Мучала мысль о том, что нельзя изменить тот миг, когда я решил уехать, а не отменить отпуск. Я верил в то, что если бы я отменил его… Я очень жалел об этом — здесь и заключалось ядро, зарождение моих чувств. Я мучился от того, что нельзя всё исправить.

— Да, — кивнул Борис. — Машины времени в прошлое нет, и неизвестно, смогут ли когда-нибудь повернуть временной вектор.

— Вот-вот. Я это понимал и мучился от этого. Изменить один момент, и я «стану счастлив», не будет этих мук, не будет разлуки, этого злосчастного жениха её, которого я тогда и в глаза не видел, но уже всем сердцем ненавидел. Она была бы моей.