– Вот это он меня насадил! – проговорил Максим, лапая мешок, словно в нем еще могла быть все же рыба.

– Так это кто тебе так удружил? – спросила жена. – Не твой ли Федор?

Она его явно недолюбливала.

Видно, чутье подсказывало, что он величает ее Марухой.

На вопрос жены Максим не ответил, а только произнес первую в этот день для нее непонятность:

– Так вот вас за что поперли с Водстроя?!

Рассказывал таксист, который работал еще при Советском Союзе.

– Подходит ко мне парень.

«Шеф, у тебя в бардачке полгашницы нету?»

«Не вожу», – отвечаю, а про себя отметил, что нездешний парень. Наши бутылку водки больше пузырьком величают.

«Да все внутри горит, – жалуется он и добавляет, видимо, для вящей убедительности: – Я – химик».

«И на каком же ты заводе работаешь?» – интересуюсь, так как встретил его вдали от всякого химического производства.

«На тракторном», – отвечает.

И прежде чем я успел задать вопрос: с каких это пор «железоконный», как его звали в тридцатые годы, «захимичил», пояснил: «Срок я тут коротаю. А родом я и жительством из Башкирии. Так что, может, чего-нибудь найдешь? Как пострадавшему от перестройки».

Но у меня действительно не было бутылки. На что он, потускнев лицом, произнес: «Веришь, я не алкаш какой-нибудь. Но бывают такие дни – и, кстати, не очень часто, – когда так свербит душа от жажды выпить, что хоть в петлю лезь».

В его словах было столько неподдельной страсти, что я по-настоящему пожалковал, что не вожу с собой бутылки с водкой.

Не ради разложения тех, кому это уже не грозит, а для умиротворения заблудшей души, действительно сгорающей от пресной жизни и трезвости.

Таксист умолк.

А потом произнес:

– А теперь лафа.

– Только, слышал я, – возразил Максим, – скоро она кончится. И водкой по ночам торговать не будут.

Он был явно с претензией на величее, остановивший его мужчина.

– В семнадцатую меня! – назвал он номер психиатрической больницы. – И особенно не спешите.

Максим развернулся, потому как ехать надо было в обратном направлении.

– Не знаю, какой безумец назвал наше заведение психушкой и дурдомом, – начал мужчина. – Ведь у нас обыкновенное лечебное учреждение. И с тех пор как я в семнадцатке главврачую, выздоровление почти стопроцентное. Сейчас два наших пациента работают министрами.

Он сделал передых и продолжил:

– По этическим соображениям я не называю их фамилий. И вообще, сейчас в Госдуме готовится закон, чтобы все чиновники проходили проверку на их психздоровость. Ведь через каждого столько проходит людей с отрицательной энергией, а наша психика – это лейденская банка. Из школы помните, что это такое?

Максим кивнул.

– И вот в один из моментов – разряд!

Он достал какую-то непонятинку и отдаленно не напоминающую мобильник и стал говорить:

– Вашингтон? Скажите, что моя поездка в Майями отменяется. Да, по техническим причинам.

Он положил штуковину в карман, и Максим подумал, что такой мобил, наверно, стоит неимоверных денег.

– Кстати, – продолжил главврач семнадцатой, – недавно я изобрел стреляющую пуговицу.

– Интересно! – произнес Максим.

– Вот вы подходите к своему недоброжелателю. Даете мысленную команду, и тот превращается в прах.

Максим, кажется, от Федора слышал о чем-то подобном. Но тогда подробно не поинтересовался, как это происходит.

И вот перед ним сам автор новинки.

Тем временем они подъехали к главному входу психиатрической больницы.

– Подождите, – сказал главврач, выходя из машины. – Сейчас я вам вынесу доллары. Своим неболтанством вы заслуживаете расплаты только в валюте.

И он скрылся за дверью проходной.

А через несколько минут вышли двое.

В белых халатах.

– Это вы его привезли? – спросил один из них.

Максим кивнул.

– Он вам родственник? – поинтересовался второй.

– Нет, просто клиент.

– Ну, мой диагноз, – сказал первый второму, – явно подтверждается. И пояснил Максиму: – Это наш пациент.

И второй добавил:

– Несколько дней назад он сбежал из клиники.

– Да так хитроумно, – вставил первый, – что уж мы грешили, не симулянт ли он.

– А теперь все встало на свое место, – заключил его товарищ, – нормальный человек в психушку не возвращается.

И еще первый поинтересовался:

– Он вам не заплатил?

Максим отрицательно покачал головой.

– Ну что же, – произнес второй, – считайте, что вы бескорыстно поработали на здравоохранение страны.

И они удалились.

А когда Максим об этом рассказал Федору и Елене Миновне, которые попросили его «переждать затмение луны», как сказал Малых, в его резервной квартире, они хохотали как резаные.

А потом, вытирая выступившие слезы, Елена Миновна достала из сумочки сотню:

– На, возьми! – сказала.

– Зачем? – поинтересовался Максим.

– За такие байки надо брать деньги! Ведь так нарочно не придумаешь. – И она обратилась к Федору: – Помнишь, такая рубрика где-то была?

Он многозубо улыбнулся.

Именно той улыбкой, которая, видимо, присуща только до безумия любящим людям.

Эту неделю можно назвать сугубо сюрпризной.

Сперва – пролетом – оказался даже не в городе, а только в аэропорту полковник Шнилько.

– У меня нет возможности съездить на кладбище, – сказал он, – когда Максим приехал к нему на встречу. – Но вы помяните Веру, – и протянул ему пятитысячник.

– Да побойтесь Бога! – прямо-таки вскричал Максим. – Ведь вы знаете, ваша машина нас сейчас кормит.

– Затем я тебе ее и отдал, – сказал полковник.

И тут Максим передал ему пачку фотографий.

На всех них – в разных ракурсах – пребывала могила его жены.

Ухоженность, конечно, была превосходной.

Помимо цветов и сирени, по бокам ее росли березки и ель.

А в головах – дубок.

– Ой, какие вы молодцы! – восхитился Шнилько. А следом произнес: – Кажется, мы с ней скоро встретимся, – и, предвосхитив недоумение Максима, пояснил: – У меня тоже неизлечимая болезнь.

Но расстались они жизнерадостно.

Максим помыкнулся было уехать сразу, да остановила таксистская целесообразность.

И тут же к нему подошел человек с пузатым портфелем.

– Меня, пожалуйста, в гостиницу «Турист», – сказал.

Поехали.

И тут же были остановлены милицейским турчком.

Максим отрулил на обочину.

Вышел и направился к гаишнику.

Тот, не представившись, сказал:

– Глянь, что у тебя сзади.

И Максим увидел метлу, привязанную к заднему бамперу.

– Так у нас еще не шутили, – сказал гаишник, помогая Максиму избавиться от метлы.

И когда Максим захотел ее запулить, попросил:

– Дай мне – отнесу в отдел, хоть поржем.

И лицо у него стало таким простовато-мальчишеским, ничуть не гаишным.

И он сознался:

– Пацанами мы не то вытворяли.

Но не успел рассказать, что именно, как пассажир, тоже выйдя из машины, подторопил:

– Вы знаете, я очень спешу. – И отдельно милиционеру: – Если надо штраф, я заплачу.

И тут Максима как обухом:

– Вы – Гормон?

Гаишник прыснул.

И тут же инженер признал Максима.

– Да ты совсем мужиком стал!

Они ехали и болтали без умолку.

Новостей было столько, что хватило бы на три многосерийных фильма. И огорчительной была только одна: нормировщицу Шурову-Касаткину загрызли волки.

– Сроду одна в лес не ходила, – сказал Гормон. – А это пошла на деляну кругляк перемерить и напоролась на волчат. Решила забрать с собой. У нее птицы разные были в зооуголке.

Он вздохнул:

– И вот и крикнуть не успела, как ей волк горло перехватил.

– Жалко, – сказал Максим.

– Не то слово, – поддакнул Гормон. – Двое ребятишек осталось.

Максим рассказал о себе что мог, и вдруг Гормон, узнав о их запасной квартире, попросился: