С этими словами он вышел, а Максим повторил:

– Главный на дороге не тот, кто при звездах, а кто при свистке.

Долго Максима не угнетало однообразие его жизни.

Темная, совсем не безоглядная ночь с раздельным спаньем с женой и – работа.

Сперва он даже свое таксовство не считал за приличный труд.

А потом, когда стал порядком уставать, даже такие тирады себе позволял:

– Тут наишачишься за день!

Вера же при этом говорила:

– Ты же их не на себе везешь.

Имела она в виду, конечно, пассажиров.

Когда же он, минуя поздние часы дня, возвращался домой пораньше, то его раздражала забава жены: она постоянно возилась с никому не нужными радиоприемниками и магнитофонами.

Иногда в поле ее заботы попадали и фотоаппараты, и даже видеокамеры.

Попутно Вера ездила к одной одинокой старушке, которая за пригляд за ней грозилась отписать бескорыстно свою квартиру.

Эту бабушку Максим видел только один раз.

Зачем-то приспичило ей поехать на Лысую гору.

Так он тогда и не узнал, что там ей надо было.

Вытрехлась она из машины возле какого-то одинокого дерева.

Постояла там несколько минут и возвернулась к нему в машину.

И, главное, ни слова при этом не сказала.

Только уже дома, где ее встретила Вера, произнесла:

– Вербушка там китушится в начале зимы.

Что такое «китушится», Максим не понял.

А Вера подхватила:

– Я слышала, что такое там происходит каждый год.

Часто Вера оставалась у бабушки ночевать.

Но это как раз в ту пору, когда он работал с вечера до утра.

Эти часы отличались, как правило, скучным однообразием.

В полночь обычно разъезжались подвыпившие старички и сходные с ними женщины.

Потом наступала очередь молодых.

То один опоражнивали они клуб, то другой.

А уже под самое утро устремлялись по домам игроки казино.

Нынче Вера в слезах встретила Максима.

– Не хотела звонить тебе, – сказала, – пока сама не наревусь.

Он приготовился услышать что-то аховое.

А свершилось ожидаемое. Приказала долго жить старушка.

И, что удивительно, какие-то родичи, о каких она сроду не рассказывала, увезли хоронить ее аж в Урюпинск.

Оттуда она вроде была бытностью.

– Ну что теперь с квартирой будет? – спросил Максим.

– Не знаю, – ответила жена, – но родичи о ней даже не заикнулись. Может, она им сказала, что…

Она вновь захлебнулась слезами.

– Так на тебя что составлено, завещание? – спросил Максим.

– Нет, дарственная.

– Тогда им тут ловить нечего, – буркнул он.

Этой ночью Вера пришла спать на его диван.

– Я так боюсь, – сказала.

– Ну не разоряйся, что теперь… – пытался он ее успокоить. – Сколь она прожила-то?

– Восемьдесят семь.

– Ну это, как говорит Федор, уже неприличный возраст.

– Все равно жалко, – произнесла Вера. – Ведь она еще столько плановала.

Уснули под утро.

Устроившись валетом.

А перед тем как ему уйти, Вера сказала:

– Приезжай пораньше, помянем ее святую душу.

С утра шел дождь. Потом его перебило на снег. И на дворе образовалось сплошное, скользь вызывающее месиво.

– Ты где? – спросил по мобильнику Федор.

– На Нижней Ельшанке, – ответил Максим.

– Кого-то ждешь?

– Нет, просто стою.

– Чего, другого места не нашел?

– Да тут сподручней выехать на Тулака, чтобы не угребаться в гору к сельхозинституту.

– А я на вокзале, – сказал друг. – Ловлю бесполезняк. Все на троллейбусы устремились.

Еще во время разговора кто-то подошел к машине Максима и слегка постучал в боковушку.

Максим опустил стекло.

– Братан! – сказал мужик. – Довези до Верхней Ельшанки. – И заторопился добавить: – Только денег у меня нет. Может, рыбой возьмешь?

Максиму показалось, что в мешке у мужика култыхается улов.

– Давай ее сразу в багажник положим, – предложил цыган, как теперь рассмотрел Максим.

Поехали.

– Мы долго на Водстрое жили, – начал цыган, когда они тронулись. – Но нас там местная милиция извела. Как где что не так случилось – к нам. Вроде мы рождены, чтобы законы нарушать и честных людей объегоривать.

Еще не подъехав к горе, что вела к Седьмой больнице, Максим понял, что на нее не взобраться. Хотя бы по той причине, что на ней уже юзили десятка два автомобилей.

– Придется в объезд ринуться, – сказал Максим и повернул в сторону кирпичного завода.

Но и там оказалась непролазная пробка.

– Ну что, сказал Максим, – наверно я тебе не помогу.

И вдруг увидел знакомого «нивца». Тот тоже выискивал дорогу, чтобы взобраться вверх.

Остановил.

– Да вот в Верхнюю Ельшанку клиента хотел довезти, – сказал он «нивцу», – да ничего не выходит.

– Пусть ко мне садится, – сказал «нивец», – я как раз туда рулю.

Когда цыган вылазил, Максим ему сказал:

– Ты рыбу-то забери.

– Да пусть тебе останется, – ответил он, – а с этим я там, дома расплачусь.

И Максим через переезды поехал в центр.

– Где ты? – спросил у Федора по мобильнику.

– Да все еще на вокзале, – ответил тот.

И уже через десять минут они встретились.

Тем более что в центре дороги уже малость поубрали.

– Пойдем кофейку где-нибудь попьем, – предложил Максим.

– Да куда идти? – произнес Федор. – Елена мне термос подарила.

Они пили, правда, не кофе, а чай.

– Ну что, – сказал Максим, – работы, видимо, сегодня не будет, – и вопросил: – Кто кого провожает?

У них уже было заведено, что они вместе доезжали до дома друг друга, обменивались взревом клаксонов, а дальше, как говорил Федор, «кошмарились в дому».

Это он ему как-то сказал, что страсть как чувствует себя неуютно дома. «Вроде бы все по мне, а все равно куда-то тянет».

Максим в этом же самом боялся признаться, потому что у него была жена, как говорится, семья, что уже само собой не подразумевало скуку. А Федор хронически бобылевал.

Правда, порой Максим отлучался на вторую их квартиру, где у них никто не жил. И, случалось, ночевал там.

Но это, когда надо было там что-нибудь подделать или устранить какую-нибудь течь крана или самопроизвольный слив бачка в туалете.

Несколько раз Максим приглашал туда и Федора.

И тот неизменно говорил: «Ну и лафовое у тебя местечко: води – не хочу!»

Водить он, конечно, имел в виду баб.

В первый же день, когда он там нарисовался, его навестила соседка, что жила этажом ниже, – довольно крупная молодуха, которая, поохав по бабушке, попутно сообщила, что муж у нее пьяница и что она воспитывает двоих детей.

Обо всем этом подумал Максим перед тем как проститься с Федором.

А уже когда собрался ставить машину, позвонил другу:

– Ты далеко ускребся?

– Да не особенно, а что? – был вопросительный ответ.

– Рыбки мне тут перепало, – сказал Максим. – Может, поделим?

– Да нет, корми уж свою Маруху, – бросил Федор.

Максима задевало, что так он называл Веру.

Ведь марухами уголовники зовут никчемных женщин.

Но не хотел опускаться, чтобы одернуть друга.

Рыбы, судя по всему, было много.

Максим внес мешок в прихожку и спросил:

– Вер! Куда, в ванную рыбу определить или сразу на кухню отнести?

– Да оставь у входа, я сейчас разберусь, что к чему.

Он разделся и уселся на диван.

И по телевизору как раз показывали рыбалку.

Только летнюю.

Да еще со спиннингом.

Если честно, Максим мечтал о такой рыбалке многие годы.

Когда передача о рыбалке была перебита рекламой виагры – средстве, возбуждающем мужчин на сексуальные подвиги, Максим переключил канал.

И так случилось, что в передаче «Неизвестная планета» тоже речь шла о рыбалке.

– Вот как все в кон, – произнес Максим. И вдруг услышал голос Веры:

– Ты откуда это взял?

Он двинулся в ванную комнату, где в это время хлопотала жена, и обомлел: в мешке находилась полусгнившая свекла.