Потом, сверзившись с верхотуры, открыл в себе способности клоуна.

– А от этой профессии, – констатировал Давид Давлетович, – до политики – один шаг.

– И кем же вы теперь числитесь? – осторожно спросил Максим.

– Смотри, как ты красиво сказал – «числитесь»! Сейчас, в самом деле, работать – не какое-то действие, а число. Я – депутат.

И он рассказал несколько баек из своей депутатской жизни.

И Максиму понравилась одна из них.

Идет депутат на какое-то заседание, на котором все поголовно спят. Бодрствует только выступающий.

И вот, когда тот закончил свой доклад и от тишины все пробудились, председательствующий ему сказал: «Есть предложение повторить все сначала. Ведь сегодня впереди ночь покера».

Дурата ездил не менее двух часов и довольно щедро расплатился. И напоследок посоветовал:

– Ты вот все случаи записывай. Знаешь, какая классная книга получится!

Максим хмыкнул.

– Ты зря хмычешь, – продолжил убеждать Давид Давлетович. – Ведь это все живое. Причем так близко лежит.

Он чуть подумал, потом произнес:

– Я даже название тебе придумал.

И хоть Максим не спросил, какое именно, со смаком его озвучил:

– «Тысяча дней в такси».

– Это сколько же туда войдет лет? – поинтересовался Максим.

– Да всего-ничего – каких-то три года. Как раз только расписаться сумеешь.

На этом и распрощались.

А вечером, за ужином – при хохоте и прочих отходах юмора – Максим поведал жене и ее подруге, на что его склонял Дурата, ожидая, что они воспримут это как чужеродную блажь.

Но вышло все иначе.

Вера, как всегда, промолчала.

А ее подруга произнесла:

– А ведь это очень интересно! – И еще через паузу: – И, главное, ни у кого еще такого не было.

А когда вызвала такси, так как с ним почему-то не захотела ехать, добавила:

– Только не откладывай это все на времена, какие могут не настать. Нынче же запиши все, что нам рассказал.

И он засел за письмо.

Искомкав несколько листов, с отвращением бросил это занятие. Единственное, что осталось написанным: «Есть люди, которые разъезжают в такси, чтобы убить время».

Сели две девицы пегой масти.

– Вы могли бы нас покатать? – спросила одна из них.

– Вас устроит карусель или колесо обозрения? – неожиданно для самого себя спросил Максим.

– Остановитесь! – полуприказала вторая и констатировала: – Псих какой-то!

А вот такому общению Максим научился у Вадима, тоже частного «извозчика», как он о себе говорит, не просто лезвийно острого на язык, но и неимоверно находчивого.

Вадим возил пассажиров на «мерседесе».

Причем делал это с шиком.

И вообще он отличался какими-то особыми манерами.

Его любили женщины и ненавидели их мужья.

Он даже предрекал, что будет убит одним из них.

И вот именно он, когда по телефону, звоня его жене, простонародно спрашивали: «Лену можно?», он неизменно отвечал: «Это, вообще-то, надо спросить у нее, но я против».

Вадим знал неимоверное количество анекдотов.

Поэтому пассажиры зачастую покидали его автомобиль, искренне улыбаясь.

Только одна зловредная старуха как-то сказала: «Вашему языку не хватает двухпудовой гири. – И, чтобы он не спросил «зачем», донесла суть: – Ею тренируют молчание».

А однажды Вадим сказал:

– Только что одну студентку одел, знаешь, на какое место.

– Прямо в машине? – изумился Максим.

– Естественно. Окна-то у меня затонированы.

Максим по телевизору слышал, что за это в ГАИ предусмотрено некое наказание.

Но к Вадиму автоинспекторы относятся как-то по-доброму, что ли. Разве что журят.

И однажды он спросил Вадима об этом.

И тот ответил:

– Потому журят, что у меня в кармане шуршат.

И, увидев, что Максим не понял, в чем суть, перевел на более доступный язык:

– Я ему в зубы взятку, а он мне дорогу гладку.

Максим давать гаишникам деньги стеснялся.

Ощущал при этом какую-то голость на базаре.

И вот, по-вадимовски пошутив, Максим лишился нынче клиентов. Вернее, клиенток.

И, судя по одежде, солидной степени достатка.

И только что он об этом подумал, как рядом притормозила иномарка. Из ее окон демонстрировали ему свою ухмыль давешние – несостоявшиеся – пассажирки. Но эту дивь перебила другая. За рулем сидел Вадим.

Только он делал вид, что совершенно не знает Максима.

Эта шутка Вадима Максиму больше чем не понравилась.

Они как раз стояли возле своих машин, и рядом проходил, явно коренной, северянин, один из тех, о ком сейчас много баек и анекдотов.

И вот Вадим его поприветствовал:

– Привет, земляк!

Тот остановился, улыбаясь.

А Вадим добавил:

– А назвал я тебя так, потому что земля по тебе стосковалась.

И эта «невкусность» прошла как бы по лабиринтам памяти, и Максим вспомнил, как одну старуху так же, как Вадим, спросил:

– Не зажилась ли ты, бабуля, на этом свете?

И та смиренно ответила:

– Истинно баишь, да Господь Бог иного мнения. Он говорит: «Живи, Варвара, пока дураки не переведутся». Ну а ты даешь мне право думать, что это случится далеко не скоро.

Когда Максим ему это рассказал, Вадим долго молчал.

Потом произнес:

– Интересно, сколько эта змея за свою жизнь добрых людей перекусала?

И что Вадим машину в комнату свиданий превратил, Максим тоже не одобрял.

Но это, наверно, больше оттого что девки и молодые женщины на него, как говорится, не клевали.

Правда, одна хромоножка как-то произнесла:

– Если ты не женат, водило, продай кадило.

Он на всякий случай улыбнулся, так и не поняв, при чем тут церковный атрибут.

– И как тебя супруга отпускает одного в вольное плаванье? – продолжила, – неужели надеется, что устоишь перед такой, как я, например?

– Это надо у нее спросить, – буркнул Максим.

Если честно, он еще не раскусил, что такое женщины на стороне.

Хотя с Верой сексуальные утехи происходили не только нерегулярно, но и с какой-то такой натяжкой.

Уж больно страдальческое у нее было при этом лицо.

Правда, во время близости оно на короткое время оживало. Вернее, делалось сколько-то отрешенным, не битым обреченной сосредоточенностью. После совокупления она надолго закрывалась в ванной и порою, как слышал он, даже рыдала.

Нынче Максим устроил себе выходной.

Решил отдохнуть, как это не кощунственно прозвучит, от Вадима.

Его стало в нем раздражать все.

От барской внешности до безудержной болтовни.

И как-то один из постоянных его клиентов, который порой ездил и с Вадимом, сказал:

– Он слишком густо заряжен положительными частицами, что они наскакивают друг друга, и дальше идет сплошной негативизм.

Клиент какое-то время ехал молча, потом – в разговоре – снова въехал в тему Вадима:

– От таких людей слишком быстро забираешь то, что в них было главным. И дальше остается только одно эхо.

Максим хотел записать это изречение, да постеснялся.

А когда клиент вышел, то забыл, как оно звучит в точности.

Однако суть он уловил.

Но не более того.

У Веры было одно, если так способно сказать, мужское пристрастие.

Она увлекалась – одновременно – радио и фотоделом.

Придумывала какие-то загадочные снималки и прослушки.

И даже переписывалась с главным редактором журнала «Техника молодежи».

Только к концу дня, который определил как день отдыха, Максим пришел к выводу, что лучше провести сутки на колесах, чем час под прессом жены.

Нет, пресса никакого не было.

И какого-либо другого угнетения тоже.

Но его постоянно преследовали ее полунадсадные вздохи и длинные, как причитания, молитвенные приохи.

Так, если это перенести в атмосферу, ведет себя гром, все дальше и дальше ускребаясь от места, где дал по затылку не ожидающей подвоха земле.