Но вот что было удивительным, в какой-то мере такая жизнь не сказать, что устраивала Максима, она как бы вписывалась в мораль, исповедуемую его бабушкой.

Та говорила: «Баба – это что твоя ухаба. Наедешь – тряхнет. Остановишься – боднет. Поэтому притишь свою прыть, и козырь будет, чем крыть».

Мудрая была бабушка.

Тем более что уверяла: в их роду не было ни одного развода.

«Сходливость – это крест. А крест – для двоих насест».

Потому смирение Максима не покинуло даже тогда, когда через его судьбу катком прошла безалаберность Вадима.

Эта незнакомка была в слезах.

– Здравствуйте! – сказала она придушенным голосом и только тут спросила: – Вы Максим?

– Да, – ответил он.

– Можно? – она уселась рядом с ним.

– Чего вы плачете? – спросил он и – вдогон – поинтересовался: – вас кто-то обидел?

– Судьба! – сказала женщина и, уронив лицо в ладони, произнесла: – А он вас так любил! Говорил, что вы хоть и наивный, но душой чистый парень.

Максим – памятью – прогулялся по череде своих знакомых, выискивая тех, кто мог о нем так сказать.

Не нашел.

Тогда спросил:

– Скажите, кто вы?

– Я Елена, жена Вадима, – сказала она и добавила: – бывшая.

– Вы разошлись? – быстро спросил он.

– В какой-то мере да.

– В какой именно?

– После очередного блуда я выставила его вещи за порог.

– Ну и что? – Максим напрягся.

– Он бросился под электричку.

Все мог ожидать Максим, только не это.

– А может, ему помогли там оказаться? – высказал он предположение.

– Нет! – сказала Лена. – Я как раз за ним следила, куда он пойдет.

Оказалось, Вадима уже похоронили.

И это память о нем погнала ее облегчить душу среди тех, кого он знал.

– Мне дома невыносимо! – призналась она.

И тогда Максим решил сводить ее к уже известной бабке.

На этот раз она оказалась дома.

Но на брючность Елены не обратила внимания.

И вдруг сказала то, что они не ожидали от нее оба:

– Он недостоин твоих слез.

– Кто? – вырвалось у них почти одновременно.

– Муж твой, – ответила бабка.

И, лишив таинственности, поведала, что была как раз на платформе электрички, когда он сиганул.

Она сделала перепляс своими губами, потом продолжила:

– Это бес его туда толкнул.

И еще через какое-то время посоветовала:

– Ты уезжай отсюда. А то он ушел, а бес остался. Это он тебя так мает, что ты места себе не найдешь.

Назад Лена ехала без слез.

Первый раз они встретились, можно сказать, при трагических обстоятельствах. Федя, так звали такого же таксостарателя, на минуту отлучился с площадки ресторана «Маяк», где они с Максимом ждали клиентов, и возвернулся с тревожно-испуганными глазами.

– Макс! – сказал. – Кажется, я натолкнулся на труп.

Максим вяловато спросил:

– Что, он там с поддавалами в поддавки играет?

А место то действительно жестоко было обломано выпивохами.

И все же он вылез из машины и последовал за Федором.

Действительно, еще не старый человек лежал со всеми признаками довольно давней кончины.

– Неужели тут с утра никто не проходил? – понедоумевал Максим.

И тут откуда-то вывернулась женщина с плоским лицом, главным признаком ее алкогольной жизни.

– Да я уж в порту заявляла, – сказала она. – И ментов от Астраханского моста звала – бесполезно!

И здесь из ресторана вывалилась подвеселенная спиртным компания.

– Твоя очередь, – сказал Федор.

– Нет! – ответил Максим. – Езжай ты. – И уточнил почему: – Как же я его брошу?

Конечно же он имел в виду покойника.

В подобной ситуации ему приходилось оказаться еще в «Леспромхозе».

Пошел он как-то за грибами, хотя в ту пору было предупреждение, что из лагеря сбежали несколько заключенных и, вполне возможно, они не остановятся, чтобы добавить к своим грехам еще один свежий грех.

И, наверно, он их увидел.

Они отпрянули от чего-то темного, распластанного на земле, и уломились в гущину тайги.

Максим подошел к тому нечто и обнаружил, что это человек.

И судя по всему, тоже беглый зэк.

Только мертвый.

Зеленая муха пыталась вжужжаться ему в глаз.

Рядом раздирала тишину криком какая-то птица.

И тут он увидел знакомого десятника.

Тот катил на велосипеде.

Остановил.

Рассказал, в чем суть.

И десятник ответил:

– Вот мы сейчас приволокем его в поселок, и у тех, кто ищет беглецов, появится конкретное место, которое надо будет обложить красными флажками. Поэтому давай закидаем его разным дрямом, а хищные звери с ним разберутся.

Эти слова ударили Максиму по сердцу.

Хотя десятник рассуждал более чем разумно.

Но…

Он вспомнил одного старичка, тоже зэка, только бывшего, а после вольнонаемного в «Леспромхозе».

Так вот этот зэк был из Сталинграда.

«У нас, – говорил он, – во время битвы горы трупов были. Но мы, пацаны, считали за долг в день хоть одного, да придать земле. Это же последняя ему почесть».

И Максим сходил в поселок за лопатой.

И когда он уже стал маскировать холмик, то, подняв глаза, увидел троих.

Сомнений не могло быть, что это были его товарищи, и они, может, как раз и вернулись, чтобы похоронить этого незадачливого беглеца.

– А ты оголец с понятием, – сказал один из них. – Ведь мы бы пожгли ваши хавиры, если бы вы подняли кипеш.

И вот теперь он видит труп на сталинградской земле.

И, судя по всему, никто не собирается им по-настоящему заняться.

Понять, конечно, милицию с трудом, но можно.

Речная, видимо, считает, что это дело городских товарищей.

А гаишники, к каким ходила баба, и вовсе к этому не имеют касательства.

И тогда он поехал в районное отделение милиции.

Там выслушали его тоже, что называется, вполуха. Стали уточнять, на каком это участке произошло и кто это курирует.

В конечном счете, потребовав от него письменное объяснение, выделили одного сержанта.

Они подъехали к «Маяку», спустились по дорожке к тому месту, где лежал покойник.

Но его на месте не было.

– Ты накануне кефир с водкой не мешал? – спросил сержант.

Максим остолбенело молчал.

И вдруг он вспомнил про Федора.

Набрал его по мобильному телефону.

Тот полусонным голосом ответил:

– Что ты переживаешь? Его, наверно, в мусорный контейнер определили. Как разный хлам.

С неделю, а то и больше он не отвечал на звонки Федора.

Потом вдруг затосковал.

И именно по нем.

Уж больно красиво тачал тот разные таксобайки, как он называл свои рассказы.

А потом, видимо, все было не так, как предположил Федор.

На труп наткнулся кто-нибудь из начальства.

А оно знает, как правильно вести себя в данной обстановке.

Федор Малых – а фамилия друга Максима была именно такая – был человеком вечного порыва. Все ему хотелось не только знать, но и испытать на самом себе.

Он так и говорил: «Любые опыты на других для меня неубедительны».

В начале не очень длинной своей жизни он был военным вертолетчиком.

Где и как он служил, Федор особенно не распространялся.

Только как-то сообщил, что после авиационной практики стал панически бояться высоты.

И Максим, с кем он по этому поводу пооткровенничал, рассудил, что тот, видимо, или когда-то был сбит, или просто потерпел не имеющую с военными действиями общего катастрофу.

Федор на тот час не был женат, хотя, по летучему признанию, имел где-то дочь, которая уже приняла на себя статус невесты.

Малых писал стихи и музыку и, что вполне естественно, пел, сопровождая все это не очень умелой игрой на гитаре.

В его обществе Максим себя чувствовал, как рыба при делении ее на ту, что пойдет на жареху, и на ту, что стоит выбросить в воду, чтобы подросла, ибо к искусству, даже самому примитивному не имел ни малейшего отношения.