Падёшь и сгинешь сам!».

Ждут Короли назад гонца,

И он принёс ответ:

Пылает поперёк лица

Клеймо в три буквы — «НЕТ».

Эрцлав заклеймил гонца, и отправил назад. Это было объявление войны, и Короли его приняли. На верфях Старого Порта перестраивались грузовые баржи, обшивались бронёй борта, на палубах монтировались катапульты и стреломёты. Рождался грозный Железный Флот.

Армия не могла вмешаться: это бы означало гражданскую войну. И Эрцлав делал все, что было возможно. В горных кузницах ковалось оружие — на Севере не было плавильных заводов, так что в перековку шло любое железо, вплоть до инструментов. Наместник призвал союзников, и лишь один делец в Империи, молодой наследник некрупного промышленного картеля, поддержал его…

И Эрцлав кинул клич: «За мной

Все те, кто духом смел!».

Но зал, напуганный войной,

И глаз поднять не смел.

Тогда Огастус Мулер встал

И молвил: «Я с тобой.

Тебе, мой лорд — и кровь, и сталь.

Веди же нас на бой!».

Музыка переломилась, зазвучала тревожным маршем. Экран замерцал сполохами красных светофильтров, и по нему поползли силуэты кораблей. Над палубами взлетели снаряды из катапульт. Сшиблись две шеренги солдатских фигур, замелькали штыки и сабли.

То была странная война за Север. Война, где обе стороны сражались самодельным оружием, непризнанная — но оттого не менее кровавая. Болотные суда сходились в проливах, закидывали друг друга снарядами. Канонёрки Королей обстреливали острова, сжигали деревни болотников — а беловолосые мстители под покровом вечной ночи взбирались на палубы и резали экипажи. Мрачной славой были овеяны подвиги «цепных полков» — каторжников в шахтах расковали, пообещав свободу за победу, и они дрались страшнее всех…

И запылал огонь в ночи.

Всё в дело — гвоздь, медаль:

Ковались острые мечи.

Нам никого не жаль!

Восстали на Железный Флот

Рыбарь и рудокоп…

Горела сталь, горела плоть,

Огнём горела Топь!

И Эрцлав победил. Железный Флот был разбит, а вскоре запылал и Старый Порт. Короли пали, и сами их имена были забыты навек. (Музыка вновь сменилась на печальную, и силуэт Эрцлава преклонил колено перед фигурой на престоле — это мог быть лишь Вечный).

Так Эрцлав стал владыкой над всем Севером. А Мулер получил свою награду. На месте Старого Порта возник вольный город Бомтаун, перевалочный пункт меж Севером и Западом — и Мулер стал его хозяином, сравнявшись в могуществе с Наместниками. (На экране поднимались трубы и стены, мерцали печи: тянулся в столицу Огненный Путь).

Последней картиной стали фигуры Эрцлава и Мулера бок о бок, на фоне гор и заводских труб. Экран был залит красным, и лишь вокруг голов победителей горело жёлтое зарево, будто нимбы. И под финальные аккорды занавес сомкнулся. Раздались аплодисменты.

— Вот это да! — Коул давно не был в театре теней, и размах постановки его впечатлил. — А в конце-то, видел?

— А? — Рин, поправлявший ботинок, высунулся из-под стола. — Ага, нимбы им сделали. Как у Бессмертных.

— Ничего так подлизались! — усмехнулся Коул. Кроме Вечного, с нимбами изображали только Бессмертных — великих людей, особо прославившихся своими деяниями и навсегда вошедших в историю. Их почитали, как мудрецов-гуру на Солнечном Берегу, или Святых в Горной Марке.

— Ну, да. Вообще, странно. — Как раз в этот момент заиграла новая, весёлая музыка, и на сцену выбежали три девушки-танцовщицы в скудных нарядах с блёстками и пышных уборах из перьев. Публика захлопала, засвистела в пальцы. — Я много песен про Эрцлава слышал. Но Мулер в них никогда не упоминался.

— Ага, — Коул с интересом уставился на девушек. (Те уже отплясывали и строили публике глазки). — Как будто они прямо лепшие кореша! А ты вообще про этого Мулера слыхал раньше?

— Нет, — Рин пожал плечами. — А много ли мы о других округах знаем?

И то верно. Переезды в Империи были ограничены и связаны с кучей правил и бумаг. Обо всём в соседних округах узнавали либо из новостей, либо со слов приезжих — которым верили мало, боясь нарваться либо на провокатора бунтарей-«ломщиков», либо на доносчика тайной полиции. Знания и вести могли быть опасны, кроме тех, что распространялись легально.

— Знаешь, Коул, — Рин огляделся, — может, пойдем?

— Так дождь же.

— Ну и пусть. Что-то мне тут не по себе, — друг выглядел странно встревоженным.

— Ладно, — хотя Коул ещё поглазел бы на танцовщиц. Вот только, не успели они встать из-за стола, как отворилась дверь — и в зал, не торопясь, вошли друг за другом человек десять.

При виде их посетители торопливо отвернулись, разговоры вдруг умолкли; одна из танцовщиц сбилась с ритма и споткнулась. Даже музыка, казалось, стала тише.

Гости все были молодыми мужчинами, одетыми очень похоже. Все в тяжёлых ботинках и узких брюках с щитками на коленях, как у спортсменов. При этом — в белых рубашках и щегольских узорных жилетах. На головах котелки, как у учётчиков, но с несуразно яркими лентами и приколотыми значками. У некоторых в руках были трости, самый дюжий — небритый бугай с закатанными рукавами — нёс на плече длинный свёрток.

Пришельцы неторопливо прошли к барной стойке. Двое опёрлись о неё, а один заговорил о чём-то с вмиг побледневшим барменом. Тем временем часть посетителей торопливо встали и покинули заведение. «Жилеты», будто так и надо, спокойно расселись по свободным местам.

— Так, — шепнул Коул, встав из-за стола. — Рин, давай-ка правда на выход. И ничего не говори!

— Эй, мальчики! — догнал их ленивый окрик в спину. — Вы, двое. Подойдите-ка! — Коул ускорил было шаг, но у самой двери им загородил путь тот самый громила со свёртком на плече.

— Сказано было, стоять! — прохрипел он так, будто рот у него был набит камнями. Коул и Рин замерли.

— Ну, куда же вы? — Один из пришельцев, в самом пёстром жилете, махнул им рукой из-за стола. — Присядьте, поболтаем! — Выхода не было, и друзья обречённо подошли ближе.

— Садитесь, — «пёстрый» улыбнулся. У него было румяное лицо с насмешливо сощуренными глазами, и модные усики «часовыми стрелками» — один короче другого. — Пить будете?

— Мы…

— Эй, Порджи, лучшего джину моим гостям! — вальяжно велел «пёстрый». Бармен мигом приволок поднос с бутылкой и тремя стопками; усатый понюхал одну, и скривился. — Дрянь. Видать, не врёшь, что ты на мели.

— Я!.. — бармен вздрогнул. — Финн, клянусь — я отдам долг, всё отдам!

— Ладно, вали-вали. Ну, ребята, давайте за знакомство!

— Спасибо, — выдавил Коул, а Рин испуганно кивнул.

— Ох, где мои манеры! — как будто только что вспомнил усатый. — Меня кличут Пижон Финн. Будем знакомы! — Спросить имена «гостей» он даже не подумал.

Коул и сам уже понял, что они попали так, как никогда прежде. Что все эти рожи — настоящие тик-такеры. Самые опасные из бандитов, организованная преступность. Раньше Коул читал о них только в романах. Только тик-такеры ставили кличку перед именем — само их название пошло от аббревиатуры «Т.И.К.», «также известный как», на плакатах о розыске. Значит, это настоящая капона, банда; а Финн — их главарь, «капоре». Ох, мать…

— Пейте, не стесняйтесь! — Финн осушил стопку. Друзья пригубили по чуть-чуть; питьё обожгло губы и рты, Рин закашлялся, и несколько громил ухмыльнулись. — Фух! Вкус большого города. Вы же, гляжу, неместные?

— А откуда вы?.. — Рин запнулся.

— Всё просто. Плащики на вас недешёвые — а сами одеты так, будто с Запада явились. Здешние сроду так наряжаться не будут. Что, накрутили дома деньжат, да в большой город подались? — Финн подмигнул. Коул мысленно проклял себя. Надо же было так попасться!

— Типа того, — неохотно кивнул он.

— Ц-ц, — поцокал языком Пижон. — Зря. С большими деньгами, малец, в Бомтауне опасно… Как устраиваться-то думаете? — почти дружески спросил он.

Коул промолчал. Разговор не нравился ему всё больше и больше. От Финна и его дружков прямо-таки несло гнилью… И кровью.