И каждая конечность была искусно сделана из металла, поражая продуманной сложностью механизмов. По стенам были развешаны чертежи, а также рекламные плакаты известных концернов, восхавляющие новые модели рук — со встроенными зажигалками, инструментами, и даже пружинными самострелами («Gadget Prim: защити себя! Требуется разрешение полиции»). Эрцлав поморщился от пошлости рекламы.

— Какие-нибудь проблемы, мой господин? Или плановый осмотр?

— Плановый. Ну, и колено немного скрипит…

— Разберём и разберёмся! — заверил доктор Грэм, лучший мастер мехапротезов в столице.

Тут наверху скрипнула дверь, и по лестнице сбежала молодая женщина в белом халате.

— Папочка! Ты не видел мой блокнот?.. — Она остановилась на площадке, завидев посетителя. — О! Моё почтение, мастер.

— Видел в спальне, милая. Господин, позвольте представить: моя дочь, Лейса!

Девушка приветливо улыбнулась гостю. Невысокая и крепенькая, она походила на отца разве что цветом волос — пышные рыжие кудри спадали на плечи, обрамляя круглое, веснушчатое личико с зелёными глазами.

— Очарован, — проворчал Эрцлав, и отвернулся, чтобы девушка не разглядела его лица. Он сторонился женщин: жалостливые и брезгливые взгляды были ему одинаково неприятны. Проводил взглядом искоса Лейсу, упорхнувшую вверх по лестнице, и выразительно взглянул на Грэма.

— Она не знает, кто вы, — поспешил заверить его мастер. Мехапротезист знал, что Эрцлав не любит афишировать свои визиты.

— Кажется, мы с ней раньше не встречались.

— О, теперь она открыла частную практику, — пояснил Грэм. — Заняла второй этаж под приём пациентов. Она ведь врач, моя дочурка. Одна из лучших, — в голосе его прозвучала отцовская гордость. — Ладно, пойдёмте.

Они прошли в процедурную — светлую комнату, облицованную белой плиткой. Кроме операционного стола и стоек с инструментами, здесь был застеклённый шкаф, в котором под лампами были расставлены стеклянные сосуды. Внутри них в голубоватом растворе росли странные чёрные формы, вроде ветвистых кораллов; их ветви чуть заметно подрагивали и шевелились.

— Прошу! — Грэм накинул халат и повязал на лицо маску. Эрцлав стянул перчатку, обнажив правую руку, мало похожую на человеческую — пятипалую клешню из рычагов и тяг, в пластинчатой защите; потом неторопливо разделся до подштанников. Часовщик обернулся к нему, и в который раз окинул взглядом дело своих рук.

Белую кожу мускулистого тела Эрцлава Батори пересекали розоватые шрамы: самый длинный тянулся под правыми рёбрами через пол-живота. Синие болотницкие татуировки украшали грудь, шею и левое плечо. Правое скрывалось под мощным стальным наплечником, от которого начиналась механическая рука. Левая нога была искусственной от колена, и без сапога тоже походила скорее на опорную лапу шагохода: сплошные пружины, поршни и амортизаторы. И, самое главное — в кожу груди слева была вделана металлическая пластина с выпуклой крышкой, прихваченной болтами. Маленькое, круглое застеклённое окошко в крышке ритмично мерцало жёлтым светом.

— Ну, сперва ножку, — доктор Грэм вооружился отвёрткой, и открутил наколенник. — Так, тут всё просто, немного почистим — и будет игрушечка! — Что-то мурлыча сквозь маску, он шуровал в коленном шарнире пинцетом, потом чистил крошечным ёршиком на проволоке, побрызгал маслом — всё это привычными движениями механика, работающего с машиной. — Вот и готово. Пробуйте! — Эрцлав покачал ногой взад-вперёд, и кивнул.

— Теперь ручку! — Грэм развинтил и снял защитные пластины, обнажив начинку протеза. Тяги «костей» были увиты необычными, глянцево-чёрными волокнистыми мускулами. Тонкие серебряные проводки тянулись из плеча и уходили в толщу мышц. — Суставы в норме. Проверим мускулатуру… — Доктор подтянул к столу микроскоп на подвижной лапе штатива, навёл его на руку, прильнул глазом к окуляру и принялся дотрагиваться до мышц заострённым щупом.

— Реакции в порядке, — доложил он. — Лёгкое истощение волокон: рекомендую заправлять раствором, обогащённым кальцием! — Грэм постучал щупом по стеклянной капсуле, вделанной в плечо меж мыщц и наполненной голубоватой жидкостью: питательным раствором для мускулов. — И, наконец…? — он выжидательно взглянул на Эрцлава. Альбинос молча кивнул. На шее у него висел на шнурке ключ с головкой в виде сердечка. Им он поочерёдно открутил винты на грудной пластине, и снял крышку.

Открылась небольшая полость в грудной клетке — и в ней билось сердце. Чёрное, как и мышцы руки, опутанное серебряными проводками: сосуды от него уходили в стенки камеры. Вделанный в мышцы часовой камень горел жёлтым, и от этого сердце походило на морское чудовище, одноглазого спрута из пучины.

Тук-тук. Тук-тук…

— Прекрасно. — Грэм вставил в глаз монокль и пригляделся. — Часовой камень в идеальном состоянии. Перезарядка пока не нужна, хватит ещё на добрый месяц. Если, конечно, будете беречь себя!

— При моей работе не обещаю, доктор, — без улыбки отшутился Эрцлав.

— Понимаю. — Доктор склонился ближе, сменил линзу на монокле. — Механика работает отлично, ни малейшего износа. Я даже думаю иногда — что, если бы удалось заменить ещё и дыхательную мускулатуру? Великолепный эксперимент вышел бы! Всего один генераторный пружинный элемент под лопаткой, и… — Тут он осёкся.

— Простите, мой лорд. Каждый раз не могу удержаться. Всё же, какой поразительный каприз судьбы, не находите? Рука, нога и сердце!

Эрцлав криво улыбнулся. Конечно, доктор имел право восторгаться своей работой — ведь именно он когда-то сделал Эрцлава таким. И всё равно, каждый раз в памяти воскресало…

…Небо над головой, подёрнутое клубами дыма: и больше ничего. Хочется повернуть голову, но тело не слушается. Силы утекают из него вместе с кровью — как цвета из мира, даже небо какое-то тускло-серое. И боли нет, только холодно. Сквозь звон в ушах пробиваются чьи-то стоны, и обрывки голосов:

«О, Змей!»

«…бросал?»

«…в карету!»

Карета, вяло вспоминает он. Да, эта круглая штука, которая влетела в окно кареты. Стрелочная бомба, подсказывает память. И он успел поймать её на лету — и выбросился наружу, распахнув собой дверь. А потом…

«Кто ещё пострадал?»

Этот голос… Сквозь дымку он различает склонившийся над ним силуэт, белый мундир с алыми эполетами, а затем и лицо. Мужчина с окладистой русой бородой и закрученными кверху усами. В глазах у него тревога:

«Эрцлав! Ты слышишь меня?»

«Мой государь…». Язык еле слушается. По всему телу разливается странная усталость. Эрцлаву лишь хочется, чтобы его оставили в покое и тишине. «Государь, простите… Я умираю».

Человек колеблется лишь секунду, затем решительно хмурится.

«Нет, Эрцлав». Голос его твёрд. «Ты не умрёшь!»

Он простирает над Эрцлавом руку. Вокруг пальцев вспыхивают золотые искры, взвихряются метелью…

И всё исчезает.

Эрцлав отогнал непрошенные воспоминания.

— Ну, да, — хмуро сказал он. — Рука, нога и сердце. А ещё кусок печени, полметра кишечника и пластина в челюсти. Звучит не так романтично, правда?

— Извините, мой лорд. — Грэм дождался, пока Эрцлав запрёт сердце на замок, потом вернул на место пластинчатую защиту руки. Как обычно, ковырнул ногтём неглубокую зарубку на металле предплечья, и огорчённо покачал головой. Каждый раз он предлагал исправить дефект, а Эрцлав отказывался, и это уже превратилось в ритуал.

Эрцлав считал, что не только шрамы плоти достойны хранить память о подвигах и ошибках. Чем хуже шрамы металла?

— …Ну, вот! — Когда Эрцлав оделся и вышел в кабинет, доктор уже заполнял бумаги. — Беспокоиться не о чем. — Наместник лишь молча кивнул.

— Угодно ли чаю? — Доктор взял с плитки в углу чайник и разлил по двум стаканам в красивых подстаканниках с узором из шестерней. — Лейса говорит, лечебный сбор. Полезен для сосудов, и успокаивает нервы.

— Спасибо, доктор, — Эрцлав взял стакан. — Немного спокойствия мне сейчас не повредило бы.

— Проблемы, мой лорд? — озабоченно спросил Грэм. Постороннему человеку праздное любопытство дорого стоило бы, но наместник и протезист слишком давно знали друг друга.