Ему хватило полминуты, чтобы сориентироваться. Да, они на углу бульвара. А значит, эстакада монорельса вон в той стороне… Схемы улиц в голове у Коула сложились с перекрестьями монорельсовых линий: и, как это бывало при работе с механизмами, он увидел решение — и ощутил спокойную уверенность.

«Это мои крыши. Им здесь меня не поймать».

— Всё, я знаю, как до Свалки добраться. Правда, надо договориться кое с кем.

— С кем? — Рину сразу представились зловещие темные переулки, страшные бродяги с гнилозубыми ухмылками, а потом — подземными «крысиными тропами», по колено в воде…

— Увидишь. Пойдем!

Теперь Коул выбирал знакомые маршруты, где никто не заметил бы их снизу с улиц. Они перебежали через несколько крыш, спустились по лесенке из шатких железных скоб, и очутились на пятачке плоской крыши, зажатой с трех сторон стенами более высоких домов. Рин не сразу заметил у стены груду кусков шифера и гнилых досок — и вздрогнул от испуга, когда Коул трижды свистнул, и из-под навеса вылезла согбенная фигура.

— Чего те, мальчик? — просипел человек. Он был грязен и лохмат: одет в два пальто, одно поверх другого, на голове вязаная шапочка. За ухо были заткнуты два чёрных пера.

— Чистого неба, Трикс! — поздоровался Коул. — Я прошу помощи.

— Просишь, знач'… - Незнакомец поскрёб небритую щёку. Коул молча сотворил из воздуха прозрачную монетку-день и бросил ему. Бродяга ловко поймал монету и спрятал в ладони.

— Во, дело. Ну?

— Мы пойдём через владения Грача, — Коул показал рукой куда-то сквозь дождь. — Нам нужно, чтобы нас никто не видел. Понял?

— Бежите от кого-то, — проницательно заметил бродяга. — Худое дело. Ежли погоню на нас наведёшь…

— За нами следа нет. Трикс, мы спешим!

— Лады, лады. Не бойсь, люди крыш не выдадут. — Бездомный прошёл к краю крыши, где торчала палка-рогулька. К ней были привязаны несколько верёвок с навязанными на них пустыми жестянками и колокольчиками. Руками в перчатках без пальцев Трикс взялся за верёвки и подёргал особым образом. Подождал с минуту, и вот верёвки затряслись в ответ: кто-то на другом конце верёвочной «дорожки» передавал ответ. Трикс прислушался к перезвону банок, и кивнул.

— Грачата вас пропустят. Бросишь птичкам пару семечек, и все дела.

— Спасибо. Пошли, Рин! — Коул дёрнул друга за руку. Они перескочили на соседнюю крышу, вспугнув стайку голубей, и побежали дальше.

— «Семечка» — это семь дней, неделя, — пояснил Коул на бегу. — За две недели нас пропустят. Грач с семьёй вообще ребята нормальные, если с ними по-доброму: а нет, так и с крыши скинуть могут.

— Кто они вообще? — Рин обернулся, но жилище Трикса уже затерялось среди крыш. Наверное, он бы теперь не нашёл его.

— Крышники. «Птичьи люди»: на крышах, на чердаках живут.

— Почему?

— Ну, под землёй — морлоки, на крышах — крышники. Они это, — Коул припомнил рассказы Гая, — беглецы от системы, во. Кто должники, кто беглые искупленцы. Здесь, наверху, их никто не найдёт. С людьми не ссорятся, у них вроде договора: одни другим не вредят… осторожно, не споткнись! От них даже польза кое-какая: за крышами следят, чинят всякое по мелочи, да и ворьё их боится.

— А что они едят?

— Выменивают еду, объедки собирают. Иногда плату за услугу просят — окна там помыть, или что. Ну, и птиц, конечно, ловят и едят. Кошки опять же…

— И кошек? Ой, фуу…

— Не, крышнику кошку убить — табу! Бродячих прикармливают, а те им птиц таскают.

— Так ты с ними дружишь?

— Они никому не друзья, и не враги. Но знаком немного, было дело. Я у их ребят по крышам бегать научился. У них свои территории, все крыши поделены. Вон там Грачата хозяйничают. В северных поннерах, в заброшенной башне, Сыч живёт — он совсем чокнутый, говорят, даже людоед. А за Рычажным проспектом Мамка Сойка со своими девчонками…

Коул осёкся и сжал губы. Снова вспомнил маму, сочувственно понял Рин.

На одной из крыш к трубе была прикручена ржавой проволокой почерневшая птичья кормушка. Коул бросил в неё две монеты-недели, посвистел особым образом, и поманил Рина за собой — «Не задерживаемся!».

Больше им никто не встретился. Зато в паре мест, где переулки были слишком широки для прыжка, обнаружились заботливо перекинутые мостки из досок. (Рин не сомневался, что если бы они не заплатили — их бы не было).

Пейзаж крыш стал меняться: начало попадаться больше двускатных, черепичных, некоторые даже с раскрошившимися каменными горгульями. Рин к удивлению своему узнал местность — Бумажные Доки, деловой район Тёмного города на набережной: он не раз видел его по ту сторону реки с крыши особняка. Здесь размещались конторы и представительства всех компаний и концернов, имевших интересы в Анкервилле. И хотя большинство закрылось, когда миновал золотой век города — на многих крышах по-прежнему красовались громадные металлические макеты корпоративных гербов.

Мальчишки спрятались за скрещёнными молотами «Горнолитейного Треста»: проржавевшая вывеска поскрипывала на ветру. Коул высунул голову и взглянул на улицу внизу:

— Успели. Давай сюда!

Эстакаду монорельса проложили вдоль узкой улицы не так давно. Все дома на улице были четырехэтажные, и рельсоходы проезжали на уровне верхнего этажа, будто плыли меж крыш — так, что из окон контор до них было рукой подать. Впрочем, светом горели лишь окна первых этажей, разгоняя уличный полумрак.

— Через две минуты «двадцать второй» рельсоход проедет, — объяснил Коул. — Он от складов до станции идёт, за грузом с западных пищефабрик. Зацепимся за него, и аж на Свалке соскочим.

— Ты все маршруты так помнишь? — Рин поглядел на друга с восхищением.

— Те, что нужны — да. Вот он, приготовься!

Из-за поворота блеснули огни. Тягач с заклёпанными окнами тащил за собой пару открытых платформ. Мальчишки встали на краю крыши, держась за руки. Если вдруг кто-то на улице взглянет вверх, подумал Коул… Да нет — редкие прохожие склонили головы под дождём, все торопятся по домам.

— Я боюсь, — прошептал Рин.

— Все нормально, — Коул ободряюще сжал пальцы друга в ладони. — Когда скажу «давай», прыгаем вместе. Я так сто раз делал! — приврал он.

— А он надолго остановится?..

— Он не остановится.

— Что?!

— Давай!

Они прыгнули, молотя ногами по воздуху — и на одну кошмарную секунду сердце у Рина ухнуло вниз. Ему живо представилось, как они падают на дно улицы, рука в руке… А потом оба грохнулись на платформу и повалились друг на друга.

Рельсоход миновал улицу, пронесся под аркой с двумя каменными ангелами, отмечавшей границу делового района, и умчался на север.

На платформе у Свалки состав не остановился — команды, заложенные в мозг его точного механизма во мраке машинного отделения, не предусматривали остановки. И некому было увидеть, как с грузовой платформы спрыгнули две мальчишеские фигуры и скатились по насыпи.

В серой дождливой мгле ущелье казалось ещё более жутким, чем раньше. Дождь бил по броне железного рыцаря, обрамляя его светлым ореолом брызг — и казалось, будто монстр сейчас оживёт и зашевелится. Люк в броне был откинут, и сквозь закрывающий вход полог пробивался свет.

— Гай! — Коул откинул полог в сторону.

— О, ребята? — Гай, штопавший рабочий комбинезон, поднял голову. — Не ждал вас… Что случилось? — Голос мастера резко изменился, стоило ему увидеть лица мальчишек.

— Гай, — повторил Коул сдавленно. Пока они бежали, пока нужно было действовать, он держался — но теперь, при виде растерянного лица учителя, что-то в нем надломилось. — Мама… — И Коула прорвало. Он упал на колени и прижал ладони к лицу.

— Ты что? — вскочил Гай. — Этель? Что с ней?

— Там был Часовой, — жалобно отозвался Рин. Он положил руки на плечи Коулу — тот раскачивался взад-вперёд и глухо стонал сквозь зубы. — Он напал на неё, и… — Рин отвёл взгляд.

Лицо Гая враз затвердело.

— Так, — процедил он. — Ну-ка! — Он поднял Коула на ноги, стащил с обоих мальчишек мокрые куртки и усадил их поближе к печке. Затем снял с печки чайник, заварил две кружки чаю и дождался, пока парни выпьют всё до дна.