Почти упав в кресло в кабинете за столом. Роман стиснул лобастую голову. Отнял руку, просунул под халат к сердцу, надеясь так унять его страшное биение.

Прикосновение к кошмару, который на миг открылся ему, оказалось на редкость болезненным и сильным. Пока работал с девушкой, он не испытывал почти ничего, кроме обычного напряжения. После того как внушение удалось, вышел из ее образа и уничтожил возникший в пространстве Залы кластер.

К созданию кластера, мыслеформы, возникающей при воспроизведении образа человека, он всегда прибегал, когда требовалось особо сильное и мгновенное внушение. Роман формировал нужный позыв в кластере, а затем отсылал его в клиента.

Его кластеры были искусственными. Конечно, Роман пользовался определенными техническими системами, и некоторые из них разрабатывались в лабораториях фирмы Андрея Львовича, чему последний весьма бы удивился. Промышленный шпионаж обладает особенностью проникать во все сферы человеческой деятельности, даже связанные с запороговой психоэнергетикой.

Одной из таких систем был генератор микролептонного газа, необходимого для построения кластера. Его схема обошлась Роману, помимо круглой суммы, перелетевшей со счета на счет в свободной банковской зоне Каймановых островов, в две услуги личного характера.

В результате оказанных услуг контрольный пакет акций приватизированного большого рудоперерабатывающего комбината в Башкирии перешел из одних рук в другие, а некий пункт таможенных правил был выброшен из очередного принимаемого закона, и импортеры весьма популярного в народе продукта еще полгода дышали спокойно, как и те немногие, к кому в конечном счете стекались ручейки от их прибылей.

Позже данные о проведенных акциях и их последствиях, разумеется, легли в досье на Романа, которое скрупулезно набиралось соответствующей службой Андрея Львовича, но до всей подоплеки, включающей в себя оборудование Залы МЛ-генератором, там так и не доискались.

Сейчас Роман старался унять разошедшееся не на шутку сердце.

Его словно окатило тьмой и страхом, стоило лишь на мгновение впустить в себя поток, исходящий от изображения приятного светловолосого мужчины.

«Что бы от меня осталось, откройся я совсем?»

Кроме самого себя, Роману были известны еще четверо на территории России, обладающие его уровнем восприятия и воздействия. С одним из них, жившим в Южной Сибири, у него сложились теплые, почти доверительные отношения, насколько это вообще возможно в их среде.

«В Омске сейчас половина восьмого утра. Ничего, пусть тоже поднимется пораньше. Надо поговорить. Неужели это то, чего все мы всегда боялись? О чем не говорили вслух? Говорить об этом считалось дурным тоном. Неужели оно все-таки пришло?..»

… - Перекрыть кислород ему давно пора, — повторил Василь Василич и поглядел в зеркальце назад. — Да только голыми руками тоби цего карпа нэ зробыты.

— Сазана, — поправил Андрей Львович, улыбнувшись. — А ты бы смог?

— Та мы ж усих сазанов карпами клычим! — И по-русски: — Один бы не взял. Ваш Вадик уж на что был парнишка умелый — и то… Против твоих, Андрей Львович, пациентов армия нужна.

— Прямо-таки целая армия?

— Целая не целая… Может, батальоном бы обошлись, а может, и дивизии бы не хватило — смотря кого брать. Но, в общем, армейские части.

— Почему это?

— А потому, что по армейским бы они не попали.

— То есть как? — совсем всерьез не понял Андрей Львович.

— Ну как же. — Хитрый глаз в зеркале. — Они все больше по чему бьют? Я так понимаю, по мозгам. Вот армии бы… и не попали.

— А… — До Андрея Львовича дошло, он принужденно рассмеялся. — Понятно. Старо, Василь Василич. Извини, но шутка сия позеленела от времени. Да и чтобы по мозгам получить — на это их у нашей армии всегда хватало. А подопечные мои — они снайперы. Мухе… нос, понимаешь, за версту отстрелят, она и не догадается.

Андрей Львович поймал себя на том, что болтает. — Ты куда меня везешь?

— Куда раньше ехали. На «Ближнюю». По-сталински дачку-то назвали.

— А я думал — не сказал.

— А вы и не говорили ничего, я сам догадался. Андрей Львович только головой покачал.

Обходить посты ГАИ пешим ходом придумал Гоша. «Альфа-Ромео» ставилась к обочине, они вчетвером принимали вид грибников у края посадки или просто шли бровкой. Проходили по другую сторону поста метров пятьсот, а там, улучив момент, когда машин близко не шло, Гоша переносил их белую красавицу прямо к ногам.

Движение к полудню росло, Михаил нервничал.

— Дураки и дороги, — задумчиво проговорил Павел, когда им в четвертый раз удался их маневр. — Все-таки, Братка, как ни крути, а удирать — дело прежде всего нудное. Ни тебе приключений, ни чего-нибудь этакого.

— Типун тебе на язык, — сказал мрачный Гоша.

Его мрачность объяснялась тем, что открылось одно важное обстоятельство. Где-то за пятидесятым километром он пожелал достать себе очередные «граммчики», и у него ничего не получилось.

Он не мог сосредоточиться, вспомнить, ясно представить, откуда он их берет. Вместо точно определимых в пространстве и окружении витрин ему чудились какие-то абстрактные, наплывающие друг на дружку картины «вообще», и это оказалось совсем не то.

Гоша страшно перепугался, что дар иссяк, и сейчас же произвел эксперимент: переместил из кармана куртки завалявшуюся там зажигалку — она послушно брякнула о подголовник перед Гошей и свалилась ему на колени.

Тогда Гоша помрачнел. Его дар, оказывается, имел ограничение по расстоянию. Для Гоши необязательно было видеть предмет в самый момент перемещения, но хотя бы раз до того; так, например, Гоша набрал свой арсенал в квартире, когда ждал там один.

А теперь, значит, его увезли в места, где он ничего не знает, а до известных материальных благ стало не дотянуться. Чего тут увидишь? Елки вдоль дороги? Кому от них толк? Гоша надулся и стал выдумывать подходящий ультиматум:

— Братка, правду говорят, что в Англии фотокарточку на водительское удостоверение не клеят?

— Правда. Посягательство на права человека. И в Ирландии, кажется, тоже.

— А ты бывал?

— В Англии бывал. В Лондоне.

— Ну, и как там?

— Как по телевизору показывают, в точности. Биг Бен, туман, Тауэр, двухэтажные автобусы, левостороннее движение. Я там недолго был.

— Вот бы нам туда, — протянул Гоша. — Или в Австралию. Кенгуру, страусы, эвкалипты, коалы… Я хотел.

— Особенно страусы. Чуть что — голову в песок, и все проблемы — до фонаря. Сколько еще постов будет, Батя?

— Один, за Сельцовом, там сворачивать. Хотите, братцы, скажу, чего я однажды вспомнил, еще в самом начале жизни своей подпольной? Книжку пионерскую про юных партизан. Там один другому наставления делает. Ты, мол, когда по улице идешь, им в глаза не гляди, ты в землю гляди. Остановят, спрашивать начнут — главное, четко отвечай, без запинки. Ошибешься, запутаешься — заберут наверняка.

— Кому — отвечай? — переспросил Гоша.

— Гадам-оккупантам, кому ж еще. Они ж такие наивные были, на слово верили. А нас остановят, так даже рот открывать не придется, потребуют документ — и все, сливай воду.

— Очень смешно, — сказал Михаил.

— Смешно, не смешно, — тут же отозвался Павел, — а на шикарную охраняемую зону Москва похожа стала. У вас, может, глаз, как это говорят, замылился, а мне, на свежий, — видно.

— Тебя это до сих пор волнует? — спросил Михаил, и Павел опять не нашелся, что ответить.

Зиновий Самуэлевич молчал. Он прекратил раскачиваться и бормотать, делал, что ему велели, и шел, куда говорили, останавливался, если надо было остановиться. Не задавал никаких вопросов. Взгляд оставался осмысленным. На попытки заговорить не отвечал. По его поводу Михаилу было особенно тревожно.

На заднем сиденье ненадолго воцарилось молчание, потом Павел сказал: