Женщина остервенело дернула мальчишку вниз. Провела по Михаилу рассерженным взглядом. Глаза ее смягчились.

«Нет, — думал он. — Это не так. Не наговаривай на себя и на Лену. Пусть сперва были лишь влечение и неизвестность, но ведь и влечение было не как обычно, и неизвестность не была совсем неизвестностью. Я же не голодный мальчишка в двадцать лет, да и ничего особенного, способного удивить новизной приемов, у нас не было, никакой «нетривиальной» любви.

Но ведь ты рассказал ей. Тебе пришлось. Из неведомо каких далей и пространств тебе протянули соломинку, и ты поспешил за нее ухватиться, чтобы перегнать Силу.

И у тебя все-таки не укладывается в голове, как эти люди поверили, как решились пойти за тобой.

Чем ты смог убедить их? Ты, охотник, превратившийся в дичь?»

Приличное поведение мальчишки было куплено за чупа-чупсину. Белая трубочка торчала из его рта, а он разглядывал Михаила с головы до ног. Мать что-то выговаривала злым шепотом, наверное, о том, что неприлично так пялиться. Сама на Михаила больше не смотрела.

— Страшный! — вдруг на весь вагон заверещал пацан, но не с испугом, как можно было ожидать от такого заявления, а с какой-то радостью и даже торжеством. Чупсина при этом полетела Михаилу в туфлю и наверняка попала бы, не отдерни он ноги.

Михаил отложил цветы, поднял леденец, кинул его с прохода в угол к правым, редко открываемым дверям. Укоризненно покачал головой.

— Мамуль, погляди, какой дядя страшный, погляди, погляди, мамуль!

Мамуля, не поддаваясь на уговоры поглядеть, дергала сына за руки и за уши, шипя неслышное за грохотом поезда. Из других пассажиров никто не оглянулся.

Михаил вдруг заметил, что места пустуют только в их секции. По обеим сторонам от нее люди сидели и стояли, как это обычно бывает в метро, почти вплотную, в пространство же между скамьями, где сидели он и женщина с мальчиком, почти никто не заходил.

— Мамуль же! Смотри, все его боятся!

Женщина все же подняла голову, принужденно улыбнулась. По движению губ Михаил понял: «Извините». Она не была похожа на Лену.

— Как из мультика!..

Мать особенно сильно и, наверное, больно дернула мальчишку, так что тот чуть не слетел в проход. Не отрывая глаз, наполненных восторженным ужасом, от Михаила, он привел рот в положение для рева. Михаил подмигнул ему и улыбнулся женщине.

Ее реакция была странной. Сначала ресницы широко распахнулись, рот приоткрылся. Несколько секунд она смотрела на него, потом обвела взглядом вокруг, потом снова на него. Очень сильно побледнела.

Поезд вырвался на «Октябрьскую». Здесь нужно было делать пересадку. На какое-то мгновение, проходя рядом, он поравнялся с матерью и сыном, которого она прижала к себе.

— Мамуль, он ящур? Видела, у него змей? Он завр?..

На платформе, обернувшись, Михаил погляделся в окна отходящего поезда, что мелькали перед ним. Отражение как отражение, все в норме. Люди вокруг любопытства не проявляли. не стоит обращать внимания

Спохватившись, он посмотрел на свои пустые руки. Забыл цветы в вагоне. Пятнадцать садовых ромашек уезжали вместе с той, которая оказалась совсем не похожа на Лену.

Разговор с Омском не принес облегчения. Потому, наверное, что Роман все время представлял себе того, с кем говорит — маленького, сухого, желчного, похожего на старую больную обезьяну-резуса.

Резус сидит, развалившись, курит первую утреннюю сигару, которых потом еще будет множество. На вынужденные недомолвки и намеки Романа отвечает ехидными репликами и вопросами с подковыркой. Особенно раздражало почему-то, что он обращался к Роману «коллега».

— А вы совершенно уверены, коллега, в точности своих наблюдений и их интерпретации? Незначительное отклонение…

— Я не ребенок. Могу отличить, кто передо мной! — выйдя из себя, огрызнулся Роман. Ему слышно было, как за три с лишним тысячи километров резус пыхнул своей сигаркой:

— Вы работали…

— По фотографии. Но не его. Клиент стоял на фото рядом. Напрямую по нему я бы не смог. Просто не выдержал бы.

— Почему?.. Впрочем, понятно. — Сигарка: пых! пых! — То есть нет никаких сомнений?

— Никаких. Олег, дослушай, это… это то самое, верь мне. Если бы тебе самому привелось столкнуться, ты бы не спрашивал. Я до сих пор успокоиться не могу.

— Что ж, можем себя поздравить. Вы, прагматики, посрамлены. Впрочем, я всегда верил. Если природа — или что там? — допускает существование нас с вами, почему бы ей не пойти дальше? Что вы намерены предпринять, коллега?

— Не думаю, что тут вообще что-либо стоит предпринимать. Если он… явился не по мою душу, зачем мне дергаться? Делать какие-то шаги?

— Ко мне же вы обращаетесь, а это уже — шаг. Но я плохой советчик в данном случае. По-видимому, вы имеете опять какие-то неприятные осложнения, как это обычно у вас бывает, коллега?

Ядовитый резус в редких разговорах и при еще более редких встречах не давал себе труда держать при себе свое отношение к образу жизни Романа и его способу эксплуатировать свой дар.

В их среде было мало тайн друг от друга. Тайны попросту не успевали создаться, все становилось известно почти сразу. Для своих. За пределы этого чрезвычайно узкого клана ничто никогда не выбиралось. Такие, как Андрей Львович, были максимально приближены к ним, но и они не знали очень и очень многого. Служили своеобразными посредниками и соглядатаями, и только.

И уж гораздо ниже находились власти, мафии, правительства, армии и прочие «сильные» мира сего. Пусть Роман и другие прикоснулись едва-едва, овладели лишь малой толикой настоящих сил, которыми движется мироздание. Они уже имели возможность интересоваться все этой мышиной возней внизу лишь постольку-поскольку.

И вот теперь появился превосходящий их.

— Коллега, — пыхнула далеко-далеко сигарка, — я бы все же рекомендовал вам задействовать ванта обширные связи во всех сферах и на всех уровнях. Вы понимаете? Возможно, решение окажется совсем простым.

— Я рассчитывал на вашу помощь. Простого решения здесь мало. Необходимо выяснить его намерения, его задачу. Может ли это создать… трудности?

Роман хотел сказать: «Может ли это создать для нас угрозу?» — но не решился по междугородному телефону. И без того необходимость связываться так была вынужденной: ничего «передать» друг другу никто из них не мог, каждый тщательно отгораживался и защищался от остальных. Олег, старая обезьяна-резус, хотя бы оставил открытой телефонную связь, другие и от этого отказались.

— Надо узнать, долго ли он находится здесь в этом своем качестве? Что успел? Почему до сих пор оставался вне поля нашего зрения? Через какие приемы осуществляет свою миссию и что… что стоит за ним? — выговорил Роман запретные слова.

В их среде имелись определенные табу.

Никогда не рассуждалось о том, что могло находиться в основе тех или иных способностей каждого из них, об их истинном источнике. Теории числом легион существовали только для несведущей публики. «Мы те же охотники с дубинами, которые не называли мамонта вслух, собираясь выпускать ему кишки!» — смеялся и кашлял от сигарок саркастический Олег.

Каждый даже наедине с самим собой бежал от этих мыслей. Их способности красиво назывались «даром», но так ли уж даром этот «дар»? За все надо платить, и в глубине души всегда таилась боязнь, что когда-нибудь явится сборщик податей.

Он явился? Это он?

Страшный вопрос.

— Пожалуй, я подскажу, коллега, кто лучше всех подходит для решения названных проблем. Кому удобнее всего это сделать. Да и по возможностям.

Роман, нервно поглаживая выпуклый лоб, внезапно уловил знакомые признаки «включения», и перед ним, налагаясь на очертания предметов, зависла картинка серо-бурой широкой реки, нового автомобильного моста и двух идущих под ним барж с конусообразными кучами песка.

По панораме берега со старым городом Роман узнал Омск и Иртыш. Это могло означать только одно: Олега известие взволновало по-настоящему, отчего он слегка ослабил свою обычную защиту.