Прежде чем ответить Павел почесал веко ногтем согнутого указательного пальца.

— Нет, Братка, я не спорю, излагаешь ты красиво. Нормальная легенда. Не знаю, зачем тебе, ну да не я тебе судья. А верить… Братка, Миша, ну кто этому поверит, ты же сам говорил.

— А что за сумасшедшая идея у тебя была?

— А, это… — Павел взмахнул лапищей, как комара отгонял. — В продолжение твоей баллады. Я тоже стал фантазировать вслед за тобой.

— Хорошо. — Михаил был обижен. Ему не поверили. И кто — Паша, Батя. Единственный, кому он открылся, и единственный, кто поверить бы мог. Хорошо же. Сейчас он убедится.

— Про что он тебя спрашивал? — обратился он к тезке-Мишке. Того вопрос застал врасплох.

— Н-ну… про то, кто мы, от кого, кто послал. Про вас спрашивал, шеф.

— Ты ответил?

Тезка-Мишка криво ухмыльнулся.

— Понятно. Ответил. Он тогда что?

— Да ничего. Хмыкнул, дал по рогам, сюда припер. А тут вы в стельку. То-то мне была радость. Я еще, как порядочный, испугался, что он вас, как Петьку, только прибрать не успел. За вас сперва подумал, за себя — после. Но нет. Просто, шеф был в дупель. В мясо.

— Ну, ладно, ладно.

— Что — ладно? Как было, так и говорю. Михаил повернулся к следившему за ними Павлу.

— Итак, ты ничему не поверил, — сказал в его ухмылку. — По-твоему, все мое — красивая баллада, которой я пудрил тебе мозги. А если получишь доказательство? Прямо сейчас, сию минуту, здесь? Тогда поверишь?

Павел повел могучим плечом в тельнике.

— Не знаю, Братка, зачем тебе это понадобилось… Да и какое доказательство?

— Помнишь, что я говорил тебе о том, как ОНА меня финансирует?

Михаил решил не обращать внимания на тезку-Мишку. Все зашло слишком далеко.

— Предположим.

— Укажи мне место, любое место в свое халупе. Где у тебя похоронка обычно, только чтобы я не мог догадаться заранее.

— Н-ну… — Павел запустил пальцы в бороду, потеребил, сказал: — Ну, хотя бы вон, наверху, за лампой.

Голая лампа на шнуре свешивалась с дощатого потолка, и в месте, где шнур изгибался, переходя из горизонтали в вертикаль, фарфоровый изолятор был ввинчен в неприметную, но отдельную панельку.

— Понятно.

«Итак, я выполнил задание, — стал думать Михаил. — Я еду домой, еду выполнять следующее… что там у меня?… «пятьдесят граммчиков» и «Инвалиды России», вот. Мне предстоит неблизкий путь и большая работа. Я отправлюсь сейчас же. Я здесь, ТЫ знаешь, где, и я готов».

— Как она у тебя открывается? — спросил он, подтаскивая табурет.

— На себя потяни. Да не очень старайся, не сейф берешь.

Михаил выпрямился на табурете, упершись макушкой в потолок. Взялся за изолятор, вкрученный в панельку, потянул. С тихим щелчком панелька отделилась, оказавшись вместе с проводом в его руке.

В открывшемся темном пространстве было много пыли и паутины, а также невесть откуда взявшегося песку. Михаил пошарил еще, но больше ничего там не было.

Он поставил панельку на место, слез на пол и убрал табурет в сторону. Павел смотрел на него сочувственно, но усмехался в бороду, тезка-Мишка, по обыкновению, ждал.

Наконец Павел сжалился.

— Оставим наши опыты на попозже, Братка, — сказал он. — У меня предложение вам сегодня здесь все-таки заночевать. С утра езжайте с Богом, держать не стану. Ты давай пригони свой аппарат, — ткнул в тезку-Мишку, — покопаемся в нем, авось сыщем, что вам сунули. Тогда, может, вспомните — кто. Еще выпьем?

— Самогон у тебя больно крепкий, хозяин, — буркнул тезка-Мишка, — дорогу до баранки, боюсь, не найду.

Павел проследил за его взглядом, уже открыто смеясь. Кинул из кармана на топчан обойму к «стечкину», металл звякнул о металл.

— Забери ты свою пушку, только на виду не таскай. Меня тебе не взять, хоть броневик приволоки. Пойдем мы, Миня, а ты тут побудь, спросит кто — скажи, вернусь скоро. Отдыхай.

Глядя в улыбающееся, ставшее от этого еще страшноватее лицо Павла, он невольно отметил, что тайное недоумение с этого лица не исчезло. Оно лишь упряталось совсем глубоко, но продолжало тревожить каменного Пашу Геракла. Пожалуй, еще и усилилось.

«Отчего ОНА не услышала меня? — думал Михаил, когда Батя и мрачный тезка-Мишка оставили его одного. — Отчего я ничего не увидел, ничего не помню? Что Паша мне влил? На обычный клофелин не похоже, да и дешевка это, не станет он… Неужели я начал освобождаться из-под ЕЕ власти? Паша сильнее? Не может быть, он всего лишь человек, один из многих…»

Михаил налил себе полстакана, выпил, закрыл банку полиэтиленовой крышкой. Ну и зелье. Ложкой, захватывая помногу, стал доедать холодные грибы. Грибы были вкусные.

За последние годы Москва сильно изменилась. Приметой одного из таких изменений можно счесть появление новоотремонтированных, отреставрированных и даже перестроенных зданий, подчас расположившихся меж самых ординарных жилых домов.

Только знающий человек угадает в них, сверкающих импортной отделкой, какие-нибудь бывшие котельные, прачечные, детские сады старой постройки или иные, поменявшие масть и хозяев строения. Они стоят солидно, прочно, с пренебрежением поглядывая снизу вверх на многоэтажные, но обшарпанные изнанки окружающих зданий.

Одни претерпевали метаморфозу поэтапно, на протяжении времени, другие менялись вмиг. Надстраивались этажи и по-особому стеклились окна, менялись стены, врезались новые парадные двери, новые обширные автостоянки обносились высокими, прочными, но почти всегда изящными заборами.

На воротах выставлялась, как правило, собственная охрана, и особнячки становились маленькими Монако на краю Франции или Лихтенштейнами сбоку Швейцарии. А то и Ватиканами посреди Рима — возможно, их хозяевам приходилось слышать, что «Третий Рим» — это не просто название одного из самых дорогих ресторанов в Москве.

Как правило, бывает непросто что-либо узнать о них, о хозяевах, а уж пройти внутрь — и вовсе удел избранных. Однако такие избранные есть, а в изменившейся и продолжающей меняться Москве они даже составляют значительный процент населения. Они очень разные и занимаются очень разными делами.

Все вышесказанное ни в малой мере не относится к особнячку, куда сейчас подъехал черный «Порш» с сильно затемненными стеклами. Хотя все внешние признаки были налицо. Неотечественная чистота и аккуратность, стоянка, забор, охрана. И все-таки этот особняк не был из племени домов нуворишей, возникшего в один миг.

Внутри его обитали люди, которые и в прежние времена сидели в самых лучших кабинетах. Пожалуй, лишь занавеси в окнах заморского разреза их выдавали. Белого искусственного шелка, фестонами, они были перенесены хозяевами с собой как дань прошлому, как память.

Высокий седой мужчина в толстых очках вышел из «Порша» и уверенно миновал двоих охранников, стоящих по сторонам полированной парадной двери. Она мягко открылась и мягко закрылась за ним. Двое не шевельнулись даже.

Этому человеку можно было входить сюда в любое время дня и ночи. Для него единственного было сделано исключение из всех формальных правил, которым подчинялись даже сами хозяева. Елена Евгеньевна Бусыгина знала его как руководителя проекта «Антарес», но этот проект был лишь одним из его чрезвычайно многочисленных занятий.

Андрей Львович быстро поднялся по витой лестнице на второй этаж, подошел к одной из двух массивных двустворчатых дверей. Они были с бронзовой отделкой. Пушистый ковер глушил шаги.

За дверью, как и положено в солидном офисе, помещалась приемная. За широким полукруглым столом с двумя мониторами по сторонам, факсом, несколькими телефонными аппаратами необычного вида сидел широкоплечий молодой человек в сорочке с короткими рукавами и галстуке с булавкой. У него был ровный пробор и сильные руки. Андрей Львович кивнул ему, проходя.

В кабинете Андрея Львовича ждали. Навстречу ему поднялся мужчина около шестидесяти, которому тщательный уход за собой помогал выглядеть на добрый десяток лет моложе.