— Спроси чего полегче, Братка. В мое время они шли через восемьдесят секунд.
— В твое время электричества было больше. Если они все-таки остановили движение, то нас должны искать, а мы ничего не слышим. Может, пойдем сами, это короткий перегон… эй! Эй, Батя!
Его пальцы словно перебирали что-то, он сидел в той же позе, голова резко дергалась в сторону. Тяжелые кисти падали, обессилев.
— Эй!
Михаил не знал, что делать.
— Братка…
— Что с тобой было?
Павел не ответил. Опершись о стену, выпрямился.
— Часто у тебя такое? Что это? Ты что-то видел?
— Что видел… Это не объяснишь, Миня. А случается?.. Случается, да.
— Последнее время — все чаще, — утвердительно сказал Михаил.
— Верно. Чаще. Откуда ты… А я особенно и не считал.
— Ты ничего не понял, Паша? Тебя зовут. Туда, где ты должен быть.
— Угу. — Павел шагнул вперед, плеснув ручьем под ногами. Внешне он остался совершенно спокоен. — Понятно. Я что-нибудь делал?
— Руками и головой. Вот так. — Михаил показал.
— Ишь ты. Никогда не знал, как это выглядит со стороны. Не у кого спросить было. Пошли, что ли? В когти льва. В какую сторону предпочитаешь, где тебе больше нравится быть повязанным — на воле или под прочным потолком?
— Не такой уж он и прочный, — проворчал Михаил, выбираясь из ниши.
Они пошли к станции. Вскоре увидели зарево от освещения и сразу — бело-красный кафель стен и черноту под платформой, уходящей к дальнему жерлу тоннеля на том конце. Вид снизу был непривычен. Прошли к лесенке, ведущей на перрон, таясь и пригибаясь у нескольких дверей, выходивших в тоннель. За некоторыми горел свет. Они вели к станционным службам. Никого нигде, лишь за одной из дверей неразборчивый женский голос.
Поднялись по железным ступеням, открыли простой шпингалет, запиравший металлическую дверцу в серебряной краске — сестрицу той, что вынес «Судзуки». Почему-то перрон оказался пустым.
Короткий поворот — эскалатор. Полное безлюдье на всей станции, только вдалеке два оранжевых жилета катают глыбы поломоечных машин. Эскалатор работает.
Ничего не понимая, Михаил пристроился за Батей, они чинно поднялись, повернули и, миновав пустые угловые крепления, где когда-то висели разменные автоматы, вышли на проспект.
Над проспектом горели рыжие фонари. Небо было черным, ночным.
— Батя…
Павел сильно толкнул его. Быстрым шагом они ушли налево, за павильон метро. Перелезли через какой-то забор, почти бегом миновали здание школы, спрятались в кустах между корпусами по ту сторону школьного участка.
— Батя…
— Очнись! — Голос у Павла был злой. — Сколько было на часах, когда мы начали крутить?
— Девятнадцать-пятнадцать. Как уговаривались.
— Сколько всего продлилось?
— Ну… полчаса. Меньше.
— Сколько в тоннеле просидели?
— Ну пусть столько же. Батя, сколько сейчас?
— Ноль один-тридцать шесть, я на станции еще посмотрел. Что же получается, ОНА у нас почти пять часов украла?
Глава 12
Добрая Маринка, увидя, как подруга измучена, недолго приставала с задушевными вопросами. Она вручила Елене Евгеньевне свой безразмерный мохнатый халат в черно-желтую полосу и пошла готовить постель.
«Хорошенькое я произвожу впечатление, — думала Елена Евгеньевна. — Явиться среди бела дня, чтобы лечь спать. Маринка — свой человек, к ней можно».
Полосы на халате были не продольными, а поперечными, и, посмотрев на себя, Елена Евгеньевна решила, что похожа на осу. Наверное, тот, кто выдумывал этот халат, предполагал нечто подобное, но Маринка все равно оставалась в нем похожей на гиппопотама. Правда, на раскрашенного.
— Будешь что-нибудь? — спросила Маринка. — Может, кофе?
— О, нет. — Елена Евгеньевна содрогнулась от одной мысли о кофе. — Только не это, хватит с меня кофе на сегодня. И вообще…
— Понятно, понятно. Иди, Лелька, ложись, на тебе лица нет. Я разбужу.
Но ее разбудил телефон. Хоть звук был совсем тихий, она его услышала. Маринка отвечала еще тише.
— Нет… нет, повторяю, вы ошибаетесь. Какой знакомый? Нет, ее нет, с какой стати она вообще здесь должна быть… ну и что! Нет, она не подойдет, она отдыхает. Хорошо, я так и передам — Андрей Львович. А сейчас я вас попрошу не звонить больше.
— Маринка, дай мне…
Она протянула Елене Евгеньевне аппарат с видом одновременно загадочным и любопытным. Маринка, разумеется, не знала Андрея Львовича.
— Слушаю. — Трубка была теплой от раскрасневшейся Маринкиной щеки. — Я слушаю тебя.
— Прошу извинить, Елена Евгеньевна, что прерываю ваш отдых. Нам необходимо встретиться как можно скорее, я предлагаю — у вас. Почему вы не поехали домой?
— Ох, Андрюш, у меня просто сил не было. Да и что такого? — Елена-вторая просыпалась. — Заехала к подруге. В конце концов я не обязана…
— Хорошо, обсудим и это. Через сколько вы можете быть?
«Ого, — подумала она без волнения, — он сердит».
— Будет лучше, Андрей Львович, — сказала она, — если вы подошлете сюда машину. Телефон нашли, значит, и адрес вам узнать несложно. Через полчаса я смогу выйти.
— Так и договоримся. И еще я попросил бы вас соблюдать сдержанность, Елена Евгеньевна, хоть бы по дороге. — И, не прощаясь, отключился.
— Дважды уже звонил, — сообщила Маринка. — Бусыгин приятелей подсылает или это твой новый?
— Это по делам, — сказала Елена Евгеньевна, но прикусила язык.
— По каким таким делам? Хотя постой, чем это ты таким занялась? Ой, Лелька, смотри…
На Маринку звонок произвел большое впечатление, хотя к каким только звонкам она не успела уже привыкнуть, будучи «надежной тихой гаванью» как для замужних подруг, так и — Елена Евгеньевна знала — женатых друзей.
Все двадцать минут, пока она одевалась, причесывалась и подкрашивалась неописуемой Маринкиной косметикой, которую надо было выбирать из общих куч в трюмо, тумбочках и ящичках, Маринка как привязанная ходила следом и только повторяла: «Ой, Лелька…» Пыталась заглянуть в глаза. Качала головой. Бог уж знает, что она себе там вообразила.
Елена Евгеньевна, скрепя сердце, молчала. Ну что тут скажешь? Да и мысли заняты не тем.
Она проспала три с половиной часа, но чувствовала себя отдохнувшей. «Ты готова к грядущим боям, голуба моя? — задала она себе вопрос, обмахиваясь Маринкиной лысой пуховкой. — Что они грядут, можешь не сомневаться. И первый из них не далее чем через несколько минут… А все-таки лучше, если бы ничего не было. Совсем».
С Маринкой она расцеловалась на пороге и с благодарностью пожала Маринкину руку, похожую на недопеченный калач.
— Ох, Лелька, смотри…
Поджидала ее большая черная машина с притененными стеклами, а за рулем был водитель, который приносил розы. Василий Васильевич его, кажется. Где она все-таки его видела? Тоже весь в черном. Он открыл перед ней дверцу.
— Прошу, Елена Евгеньевна, — услышала она знакомый голос.
«Все-таки не удержался, сам прилетел», — подумала она.
Несколько неприятно было обнаружить в машине еще одного — бесстрастного, как каменное скифское изваяние, охранника на переднем сиденье.
— Зачем? — спросила она, имея в виду стриженый затылок перед собой. В салоне было полутемно из-за стекол. Андрей Львович пожал плечами:
— А чего бы ты хотела? Теперь всегда так будет. Ты же не хочешь нормальных рабочих взаимоотношений. Ночи напролет просиживаешь в сомнительных компаниях. А ночами теперь опасно, я должен заботиться о твоей целости и сохранности.
— Неужели ты думаешь, что я это потерплю?
— Твоему отцу приходилось терпеть и не такое.
— Что-то я не припомню. Где угодно, но только не дома.
— А ты Василь Василича спроси. Верно, Вас иль Василич?
Не поворачивая крупной головы с гладкой лысиной, тот отозвался:
— Точно так. Я от батюшки вашего, помню, на шаг отойти не смел. Даже, прошу прощения, в уборную вместе ходили. Теперь вот руководство ваше сподобился возить и вас.
