Третий молодой человек с переднего сиденья сказал, не оборачиваясь:

— Слушай сюда, нечисть. Сейчас мы тебя отвезем в одно место. Там будет разговор. Скажешь правду — будешь жив. Соврешь полслова… — Молодой человек издал отвратительный звук. — Понял, нечисть? Оглох или уши прочистить?

— Да. Да, да, я понял, я скажу, — кивал сквозь слезы ничего не понимающий, ошеломленный, напуганный Зиновий Самуэлевич.

«А как же мама? И Женя?»

— Черт, надо было снизу позвонить, там автомат. Она недалеко живет, уже бы вышла.

Говоря, Михаил вдруг с маху налетел на замершего Павла.

— Похоже, тебе не придется беспокоить домработницу, Братка.

Между черной кромкой двери и косяком приоткрывалась узенькая, в полпальца, щель. Тезка-Мишка зачем-то оглянулся по сторонам. Прийти в себя Михаилу помог чувствительный удар, с которым Павел припечатал его к стене по правую сторону двери. Сам прижался рядом.

— Заходим? — И «стечкин» в лапе. И опять ухмыляется. Вот же бородатый дьявол, все ему игра!

Михаил не успел ответить. Тезка-Мишка спокойно толкнул, распахнув, дверь.

— С прибытием, начальник, — донесся изнутри его голос. — С приятными визитами, с сюрпризами. Заходите, здесь уже никого нет. Кто был, тот ушел.

На пороге Михаилу вновь пришлось невольно остановиться.

Вещи из стенного шкафа вывалены на пол. Белая канадская дубленка, куртки, очень красивое пальто, которое он покупал в турпоездке в Лондоне, — все скомкано, смято, украшено безобразными неровными дырами с обугленными краями. От них поднимался тяжелый запах. Чудесное богемское зеркало, наборное, из сорока восьми фрагментов, расколото — сверкающая россыпь поверх вещей. Обивка распорота вкривь и вкось, лампион висит на чудом уцелевшем проводе. Картину довершал потолок, изгаженный красными и черными струями из баллонов-распылителей.

— Пока занимались в квартире, дверь открытой не оставили бы, — назидательно сказал тезка-Мишка и заглянул в ванную. — Ух, ты.

— Кислота. — Павел пошевелил ворох на полу мыском своей драной кроссовки. — Не с бухты-барахты ввалились, снарядились для работы.

— В комнате еще веселее, — сообщил тезка-Мишка, появляясь оттуда.

Михаила сбивала с толку очевидная бессмысленность акции. Да, но бессмысленной работы не бывает, а тут, как ни крути, работа, и немалая.

— Мя! — вдруг требовательно донеслось с кухни, от сваленных переломанных шкафчиков.

«Как только этот дурачок спасся? — подумал Михаил, извлекая кота из груды. — Карельский гарнитур «Сортавала». Вопрос: квартира входит в производственные расходы?»

— Значит, говоришь, еще веселее?

Михаил с Мурзиком на руках прошел к уцелевшей части стенки с секретером. Когда ступал, под ногами хрустело.

— Паша! Батя, я тебе задолжал. И тебе, — сказал он, потому что физиономия тезки-Мишки, состроенная подобающим образом, вновь попала в поле его зрения. — Ты не верил, Паша. Покажи пальцем, откуда я должен взять деньги.

— Да брось, Братка, не до того сейчас.

— До того. Покажи.

Исковерканный палец Паши Геракла уперся в горку земли, оставшуюся от горшка с азалией поверх растерзанных книг на полу. Книгам тоже досталось: листы выдирали пачками.

— Тебе, тезка, за «Чероки» — раз, мне за квартиру — два, Бате вперед, чтоб с документами жить — три. — Михаил поперхнулся.

А Павел, ничуть не смутившись, вынул и показал издалека книжечку.

— Все с собой. Терять нет привычки.

— Ага. — Михаил прокашлялся. — Значит, только у меня есть. Ну-ка. Сюда подложить просто невозможно.

Его охватывало веселое возбуждение, как с Аликом, когда готовился его разыграть ночью в лесу на заброшенной дороге. Разворошил тонкий слой торфа. Под ним были уложены пачки денег.

— Сколько всего? А, не важно. Вот, берите.

— Мя! — сказал Мурзик, дорвавшийся до него, тычась мордочкой в губы. Он истерично мурлыкал, бока вздымались.

— Миша, — раздался голос, от которого обмерло сердце. — Миша, что это? Почему?

В дверях разгромленной квартиры стояла Елена Евгеньевна с ничего не понимающим видом.

— Здравствуйте, — растерянно проговорила она. — Извините. — И поправила волосы.

В такси по пути к ней они молчали. Кто знает, почему молчала Елена Евгеньевна, женщины в таких случаях считают своим долгом сыпать возмущенными вопросами. Скорее всего она вновь затруднялась понять, которая из двух она сейчас.

Михаил просто смотрел на нее. Тезка-Мишка, радостный, удрал к себе, в квартире остались Павел и кот.

— Как поживали вы, мой принц, все эти дни? — наконец сказал Михаил.

— Лучше, чем ты.

— Надеюсь.

— У тебя частенько случаются такие сюрпризы?

— Чаще, чем хотелось бы. Правда, как правило, они происходят, когда там нахожусь я, — усмехнулся он. Елена-вторая поджала губы и недобро сощурилась.

— Больше не повторится. У меня есть кому положить такому конец. А если и он не справится, я сама возьмусь.

— Ух, как страшно. Ты похожа не на Елену Прекрасную, а на разгневанную эринию — богиню мщения. Он — это муж?

— Нет, — сказала она не колеблясь, — не муж.

— Коллекционируешь мужчин, у которых много власти? Сильных мира сего? Тогда со мной ты промахнулась.

— Почему коллекционирую? И с тобой я не промахнулась.

— Так уверенно говоришь.

— Да. Теперь я уверена, — сказала она. Елена Евгеньевна указала, где остановиться. Увидев купюру, шофер сказал:

— У меня не будет сдачи с такой.

— Возьмите себе, — сказал Михаил.

Шофер присвистнул, хмыкнул, но взял. Елена Евгеньевна заломила красивую бровку. Они вышли. С тротуара было видно, как шофер смотрит купюру на свет, мнет, осторожно перегибает пополам.

— Ты что оглядываешься?

— Там должно быть кое-что, на том углу. Примерно где пятно, видишь?

— Ты это видел во сне?

— Именно видел и именно во сне. Уродливый светофор. Или он там был?

Елена Евгеньевна-вторая заставила себя говорить ровно:

— Если и был, то теперь его там, как видишь, нету. В подъезде она оказалась рядом с ним совсем близко.

— Ты долго собираешься заниматься ерундой? Консьержку сняли год назад, охранника до сих пор не поставили. Перед соседями ты меня не скомпрометируешь. Чего ты ждешь?

— Вот в подъезде, грешен, еще не пробовал. Мы успеем? Или все-таки стоит подняться? Этаж третий, по моим расчетам, не так трудно потерпеть, а?

Тогда Елена Евгеньевна сама обвила руками его шею. Сильные нежные ладони оказались у нее на спине. Скользнули ниже. Поцелуй безмерно сладок, но не обжигающ, как в тот раз. Она не захотела сдерживать стон удовольствия.

— Если бы ты знал, как мне хорошо с тобой, — сказала она, отрываясь от твердых губ. — Это наваждение, я себя не узнаю, голова кругом, Мишенька.

Он вновь потянулся к ней, но она вдруг отстранилась и строго взглянула в его светлые зрачки.

— Ты мне должен все рассказать о себе, слышишь?

Обещаешь?

— Да, — сказал он. — Обещаю.

— А этаж у меня четвертый, неправильные твои расчеты, — сказала она.