Бывшая директриса сдержанно улыбнулась:

— Зря точно не обидит. У него просто гипертрофированное чувство справедливости.

— Понятно, — кивнул майор. — Но я хотел бы расспросить вас не о нем, а о другом вашем воспитаннике. Серов Александр шестьдесят четвертого года рождения. Помните такого?

Женщины переглянулись.

— Помним, — сказала, нарушив затянувшуюся паузу, Октябрина Владленовна. — А что с ним?

— Расскажите мне о нем, — попросил Макс, сделав вид, что не услышал вопрос.

— Нечего рассказывать, — отрезала женщина, снова обменявшись взглядами с подругой. — Мальчик, как мальчик.

Удивленный такой категоричностью, майор молча смотрел на хозяек, пытаясь понять, что их так напугало. Свидетели замкнулись и всем своим видом демонстрировали, что отказываются идти на контакт. Взгляд в сторону, скрещенные на груди руки, словно окаменевшие лица…

— Что вам скрывать? — осторожно закинул удочку оперативник. — Я ведь могу запросить архив.

— Запрашивайте, — едва заметно пожав плечами, хмыкнула бывшая директриса.

— Списки тех, кто в одно время с ним был в детском доме, тоже доступны до сих пор… — продолжил он, и по тому, как одновременно расслабились обе женщины, понял, что искомая рыбка явно далеко от его крючков.

— Бог в помощь, — фыркнула пенсионерка-пионерка.

— Если вы боитесь за Серова, — зашел с другой стороны Макс, — то зря. Вряд ли кто-нибудь теперь может ему повредить.

— Добрались-таки, — буркнула Октябрина Владленовна, сдвинув брови. — Вот что, молодой человек. Нам нечего Вам сказать. Уходите!

— Кто добрался до Серова? — подался вперед оперативник. — Ему угрожали? Кто?

— А то вы, гэбисты, не знаете, кто?! — возмутилась более импульсивная Ушкуйко.

— Я никогда не служил в КГБ, — спокойно возразил майор. — Да и нет такой организации давно.

— НКВД, КГБ, теперь вот ФСБ, — проворчала бывшая директриса. — Перекрасил волк шкуру…

— Октябрина Владленовна, — Макс старался говорить со всей доступной убедительностью, — Серова уже не достать никому. Даже ФСБ. Его убили. И я ищу его убийцу.

— Как?! — не поверила женщина, ее подруга смотрела на оперативника широко открытыми глазами, закусив костяшки пальцев. — За что?!

— Не знаю, за что. Но надеюсь с вашей помощью понять.

— Он действительно умер? — спросила хозяйка.

— Да, — подтвердил майор.

— Тогда уже все равно, — она опустила голову.

— То, что вы скрываете, возможно, поможет нам найти убийцу, — слегка надавил Макс.

— Вряд ли…

— И все-таки…

— Хорошо, — решилась Октябрина Владленовна. — Но, молодой человек, имейте ввиду, многого я не знаю. А кое-что — просто мои догадки и домыслы.

— Не страшно, — подбодрил женщину Макс.

— В семьдесят втором, за неделю до ноябрьских праздников, нам прислали нового мальчика. Привез молчаливый капитан, вручил мне ребенка, казенную папку и ушел. Уже то, что мальчишку доставили посреди учебного года, да еще военный, было необычно. Каково же было мое удивление, когда в папке вместо личного дела и прочих сопроводительных документов я нашла только две бумажки. Документ, предписывающий мне явиться в московский отдел КГБ для беседы, и свидетельство о рождении мальчика. Одна дата, когда якобы на свет появился Александр Александрович Серов, вызывала нервный смех. Первое января тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. Кроме того, вместо имен родителей стояли жирные прочерки. Попытка выяснить у ребенка, где он находился до того, как его привезли к нам, вызвала только истерику. Больше расспрашивать мальчика никто не пытался. Неделю спустя я сидела в приемной какой-то шишки из госбезопасности.

Бывшая директриса умолкла и глотнула кофе, собираясь с мыслями. Макс не торопил ее.

— Разумеется, всего мне никто не рассказал, — продолжила она, наконец. — Сашу и еще троих детей его возраста нашли на полузаброшенном хуторе в Карпатах. Сумасшедший ученый ставил на ребятах какие-то эксперименты. Когда он понял, что его окружили люди из органов, то взорвал свою лабораторию вместе с собой. Его жертвы спаслись только потому, что сидели запертые в погребе. Как этот негодяй там оказался и где украл детей, узнать не удалось. Хотя… Может быть, мне просто об этом не рассказали. Но Саша ничего не помнил, даже как его зовут. Имя ему дали в закрытом санатории КГБ, где ребят продержали полгода.

— Наверное, доктора пытались вернуть детям память, — сказал майор, когда женщина вновь надолго замолчала.

— О, да! — сверкнула глазами Елена Петровна. — Как они старались помочь бедным деткам! И как их волновала дальнейшая судьба Саши!.. Расскажи ему, Рина, как эти стервятники беспокоились!

— Сильно беспокоились, — невесело улыбнулась та, в ответ на вопросительный взгляд оперативника. — Я и Лена обязаны были каждый месяц отсылать в Москву подробные отчеты о состоянии ребенка и любых отклонениях от нормы, будь то хоть кошмарный сон! Раз в полгода приезжал врач «от них». После этих визитов Саша спал сутки, а потом еще недели две дергался от каждого шороха…

— Им нужно было не благополучие ребенка, а результаты экспериментов ненормального ученого! — перебила бывшая воспитательница. — А как мы перепугались, когда…

Она осеклась и прихлопнула рот ладошкой, словно пытаясь вернуть неосторожное слово. Макс выжидательно смотрел на бывшую директрису:

— Когда…

— Когда поняли, что им есть чего дожидаться, — с трудом выдавила из себя женщина и с вызовом посмотрела на оперативника. — Саша умер. Нас теперь наказывать поздно!

— Никто не собирается вас наказывать, — мягко возразил майор. — Что этот псих сотворил с мальчишкой?

— Откуда нам знать, что? — вяло отмахнулась та. — Когда Саше было десять лет, он по секрету рассказал Лене, что всегда знает, когда ему лгут…

— «У людей цвет меняется», — объяснил он тогда, — продолжила Елена Петровна. — Я сначала решила, что мальчишку довел этот «доктор», и он напридумывал себе Бог знает что. Но, пару раз ненавязчиво проверив, я убедилась, что он действительно безошибочно определяет ложь. Мы посоветовались с Риной и решили ничего не писать об этом в Москву.

— И Саше сказали, чтобы ни в коем случае не говорил о своем умении приезжему доктору. И вообще кому бы то ни было, потому что это может быть для него опасно, — добавила бывшая директриса. — Мальчик послушался, и мы успешно скрывали его необычность до самого выпуска. Думаю, именно из-за этой своей особенности Саша рос нелюдимым, тяжело сходился с товарищами, предпочитал одиночество.

— За неделю до выпускного вечера, сразу после школьных экзаменов, в последний раз приехал этот проклятый гебешный доктор. Не знаю, что он сказал Саше, но мальчик прибежал ко мне весь в слезах, даром что ему уже было семнадцать, и он на две головы меня перерос. Саша прямо спросил, правда ли, что мы все эти годы писали на него доклады в КГБ. Мне пришлось признаться. Больше он со мной не общался, разом записав и меня, и Рину в предатели.

— О его жизни после детского дома вы ничего не знаете? — спросил Макс, выслушав эту исповедь.

— Только со слов ребят. Вроде, как после армии у него появилась девушка, но ненадолго — быстро пропала неведомо куда. Пить он стал сильно… Его жизнь так и не сложилась. Но это и неудивительно с такими-то способностями чувствовать фальшь… — качнула головой бывшая директриса, тяжело вздохнув.

Задав еще несколько ничего не значащих вопросов, майор попрощался с женщинами и вышел на улицу. Еще несколько месяцев назад он отнесся бы к такому рассказу очень скептически. Но теперь опыт общения с Агафьей мешал ему так поступить. Оперативник прекрасно помнил, почему за его девушкой давно закрепилось прозвище «Колдунья из УГРО». Но магичка пришла к ним из другой Вселенной. Неужели потерявший память мальчик тоже явился оттуда? Макс потер виски, чувствуя, как, в дополнение к ноющей спине начинает болеть голова. В кармане завибрировал поставленный на беззвучный режим мобильник.

— Привет, Коль, — отозвался майор, мельком взглянув на экран.