Хочу что-нибудь сказать, но получаю нехилую пощечину, хлопок от которой сотрясает воздух. Спокойно, я это заслужил. Потираю ушибленное место, видя, как девушка удивляется своей смелости, кинув растерянный взгляд на свою ладонь.

— Вик, я, — начинаю я, но она хмурится и повторяет удар уже по второй щеке. Говорят же, не подставляй другую сторону! Слегка морщусь от неприятного жжения.

— Ты конченный мудила, открой эту чертову дверь! Сейчас же! — Крайний раз видел этот яростный взгляд, когда она подумала, что я с кем-то спал. Я слегка приподнимаю один уголок губ от мысли, что она злится, когда я ей не безразличен. — Что ты лыбишься? Дверь открой, козел! — Вика толкает меня в грудь со всей своей возможной силой, и я делаю шаг назад, убирая полуулыбку.

— Вик, я лишь хочу поговорить, — негромко говорю я.

— А я нет! Я не хочу, — сжимает она руки в кулаки. — Видишь, как просто? Как просто быть честным и сказать «нет»! А ты, — она снова толкает, но я хватаю ее за руки. — Отпусти, мудак! — Делает упор на левую ногу и пытается выдернуть руки.

— Вик, пожалуйста, выслушай, — я притягиваю ее к себе, пытаясь сохранить самообладание, потому что ее недовольство очень сильно бушует.

— Знаешь, я беру свои слова обратно, — я приподнимаю бровь. Не отпускать? — Все-таки я считаю тебя мудаком и гребаным извращенцем, а теперь отпусти меня.

Вика делает еще одну попытку освободиться от хватки, и я отпускаю ее со смешанным чувством горечи, потому что, действительно, мудак!

Девушка гладит свое запястье и отворачивается. Медленно идет в противоположную сторону от меня и садится на скамейку, хватаясь за голову. Она хотела бы, чтобы я честно сказал «нет», но я не хочу говорить это. Не теперь.

Я подхожу сзади и присаживаюсь рядом только спиной к виду, что открывается с крыши. Кладу руку на плечо Вики, она его одергивает и тихо просит убрать. Лишь опускаю руку на предплечье. Я не вижу ее лица, но по ее вздрагиваниям понимаю, что она плачет. Нет, не надо, прошу. Я пододвигаюсь ближе, крепко обнимая ее и утыкаясь ей в плечо.

— Прости, — говорю я очень тихо только для нее.

Вика всхлипывает, разрывая мне сердце. Я уже и забыл, что хотел сказать на самом деле. Одного «прости» будет ой как недостаточно. И я даже не знаю, для кого именно это будет недостаточно.

Только сейчас ощущаю, как на самом деле мне не хватало Вики. И это для меня невероятно странное чувство. Это не какое-то сверхмощное желание, которое преследует каждую секунду. Мне хочется просто знать, что с ней все в порядке, видеть ее радостное лицо, слышать ее смех (пускай, даже с недоверчивым взглядом), так мне гораздо спокойнее. Особенно, когда видишь абсолютно противоположное, например, как сейчас.

— Я тебя ненавижу, — очень грустно шепчет Вика, и меня всего прямо передергивает. — Я ведь даже ничего не просила, ничего, — срывается она и всплакивает. Не надо, прошу тебя. Я прислоняюсь лбом к ее голове.

— А должна, слышишь? Ты достойна гораздо большего, ты можешь требовать все что угодно. Другие взаимоотношения тебе не нужны, — особенно выделяю слово «другие».

— Могу я сама решить, что мне нужно? — Произносит она с ноткой злости.

— Тебе нужны отношения, адекватные отношения, — но она мотает головой, все еще закрывая лицо ладонями.

— Мне нужен ты. По крайней мере, был нужен.

Приехали, остановка — верхняя мудатская. Я себя чувствую слишком виноватым, и одновременно с этим непонятно: нужен ли я ей сейчас, потому что она нужна мне. Почему это так сложно произнести вслух?

— Поверь, если я не говорю тебе то же самое, это не значит, что это не так, — отстраняюсь я, поправляя ей волосы. Вика поворачивает голову в мою сторону, и меня прошибает током от ее заплаканного лица.

— Тогда почему ты ушел? — Слегка мотает она головой, сдвигая брови. — Я не понимаю, это так сложно просто быть рядом? Это ведь единственное, что я просила, — что она несет? Она в своем уме?

— Знаешь, как это называется? Свободные отношения, или отношения без обязательств.

— С каких пор ты против отношений без обязательств? — резко выдыхает она.

— С каких пор ты за? — Хмурюсь я. — Вика, это неправильно, — она округляет глаза. У нее должно быть по-другому, с моей стороны было бы очень эгоистично согласиться с ней на это.

— А правильно, когда парень испаряется из твоей не то, чтобы спальни, из жизни, не сказав ни слова?

— Я хотел оградить тебя от тех разочарований и той боли, которые точно были бы, если бы я остался.

— И решил сделать больно по-другому? Просто снимая с себя всю ответственность и сбегая, как ты это обычно делаешь.

Я не знал, что сказать. Ушел и в итоге сделал только хуже, причем не только ей, но и себе. Я думал, что таким образом я буду честным с ней, а на самом деле скрыл всю правду.

— Ты даже не объяснил, ничего не сказал, — по ее щеке катятся слезы, одна за другой. — Я думала, ты единственный, кто не врет мне, — я смотрю ей прямо в глаза, и все в животе скручивается от неприятного ощущения. — Но ты даже не удосужился сказать мне правду прямо в лицо.

Именно, я не смог и даже не подумал об этом. В голове было только одно: уходи, не бери трубку, не отвечай на ее звонки, некогда объяснять, заводи мотор и выключи телефон, лишь бы не сорваться и не взять трубку. Уезжай, уезжай.

Вика опускает взгляд в пол. Я возвращаю ее взор снова на себя, приподнимая за подбородок и смахивая ее слезы.

— Сейчас ты делаешь лишь больнее, — всхлипывает она. В ее глазах не осталось ни упрека, только тянущаяся печаль.

— Прости, — я пытался ее забыть, но чем больше пытался, тем меньше получалось.

— Я верю, что тебе жаль, — ведет плечом после недолгой задумчивости как-то равнодушно и обессиленно. — Но есть ли в этом смысл?

— Прекрати, — хмурюсь я.

Вика снова обрывает контакт глаз. Я абсолютно без понятия, что еще добавить. Проблема известна, цель ясна, средства есть, но нет методики. Как этими средствами воспользоваться?

Самым тупым способом было бы признание. Признание в том, что я не знаю, что сказать.

— Я сама виновата, — вдруг произносит Вика, и я резко фокусируюсь на ней, ожидая объяснений. — Я знала, на что иду, это не было секретом. Тебе не следовало приходить, нам вообще не стоит видеться.

— Хочешь, чтобы я ушел? — Еще в нашу крайнюю встречу она бы ни за что так не сказала.

Девушка не выдает никакой реакции, и через некоторое время кивает. Но я ей не верю.

— Скажи мне это в глаза, — добавляю я.

Вика недоверчиво и в растерянности поворачивает голову ко мне. Да даже если она скажет, я не уйду так просто.

— Прежде выслушай меня, — не стал я дожидаться ее ответа. Как-то не хочется знать правду прямо сейчас. — А потом, — я достаю ключ из кармана ветровки — запасной ключ от двери на крышу, — можешь сама уйти, если захочешь, — беру ее руку и зажимаю в ней ключ.

Сначала я должен попытаться хоть как-то объясниться, а дальше будь что будет. Понимаю, что должен быть предельно честен перед самим собой. И если уж честно, я тупо испугался, поэтому ушел. Чего именно, сам не понял, да и сейчас могу руководствоваться только догадками.

И опять же с чего начать свою речь? Вика уже смирилась с тем, что ей придется выслушать меня и не спешит открывать дверь, хотя ключи уже у нее. Кажется, мы повторяем наше знакомство и историю с ключами с точностью наоборот. Девушка смотрит, иногда глубоко вздыхая с содроганием и всхлипывая.

— Ты мне нравишься. Правда, нравишься, — рискую начать я. — Несмотря на все противоречия, этот факт для меня уже ясен и очевиден. Но я абсолютно не знаю, как тебе объяснить, почему все произошло именно так. Это было, как в состоянии аффекта. С уверенностью могу сказать только, что за все время, что я живу в этом городе, такое впервые.

— Что «такое»? — Спрашивает Вика, и я поднимаю на нее взгляд: она сосредоточенно слушает. Большим пальцем я вытираю мокрые следы под ее глазами.

— Такое… — (что «такое»-то?) — В общем, ты такая искренняя и понимающая. Всегда о чем-то волнуешься. И твой интерес ко всему и особенно ко мне я всегда считал странным, потому что всем обычно нет дела, и меня это устраивало. Близко никто не подходил, да и мне незачем было подходить. Не в буквальном смысле.