— Психокореккторы. Ситуация настолько тяжёлая, что мне одному здесь было никак не справиться, — заговаривает Дэниэл всё в том же нахальном тоне, пока его напарник — темноволосый крепкий не по годам мужчина — сохраняет молчание. И всё то же выражение лица, будто все эмоции выключили враз. Для него происходящее является лишь работой, и точка. А много ли впечатлений может вызвать то, что выполняешь изо дня в день? — Ну, как себя чувствуешь? Всё ещё думаешь, что можешь быть с Алексом, прекрасно зная, что по генам вы никак не совпадаете? — усмехается и скрещивает на груди руки. Огибает операционный стол и садится на самый его край, глядя на Энн по диагонали. Та молчит. Молится, чтобы всё это закончилось. Ей нечего сказать, и Дэниэл для неё не враг. Пусть поиграется и отпустит, а у девушки планы глобальнее. Уж их-то он знать не может. Тем временем, парень продолжает. — А знаешь что? Я изучил твои сокрытые воспоминания. Вообще-то, это не запрещено, но забавно, что у тех псикорректоров, на столе которых ты лежала, осталась такая глупость как «совесть». Они очищали память, но не заглядывали в неё. — Он натянуто улыбается. — Как же здорово, что когда-то ты была Эммой, а я был Ричардом. Два голубка из Хаоса, безмятежно верившие в лучшее будущее. Представляешь, мы любили друг друга, — заканчивает тише, медленнее, точно пытается донести до Энн смысл в первозданном виде. Представь, Энн, что перед тобой — тот, кого ты когда-то любила всем сердцем, всей душой. Дэниэл и впрямь словно пытается внимательнее вглядеться в лицо Энн, постараться вспомнить, каково это было — видеть большие карие глаза близко, чувствовать мягкие губы на своих и вдыхать аромат а волос.

А теперь забудь, Дэниэл. Забудь и Энн.

— Теперь всё изменилось. Ты связалась с таким же человеком, как и ты, — Дэниэл выпрямляется, ведёт подбородком в сторону лица Алекса и морщится, — с преступником. А ваши дети разрушат мир. Но ещё не поздно, — парень приглушенно смеётся и обращается взглядом к Энн вновь, наклоняясь и заглядывая в испуганные глаза. — Я могу изменить твои воспоминания. Подменить их. Хочешь, проведу операцию без сна, под местным наркозом? Обычно используется общий, но ты, может, хочешь видеть, как всё это происходит.

Второй врач молчит и всё-таки произносит:

— Дэниэл, ты уверен, что сможешь провести эту операцию именно так? Её давно не проводили подобным образом.

— Уверен, и точка.

Энн бегло оглядывается на второго врача. А он стоит себе и не прилагает никаких усилий, чтобы заткнуть Дэниэла. Так вот как всё происходит? В действительности нет никаких запретов? Лишь только доля сомнения.

— Нет! — выкрикивает Энн. Дэниэл продолжает тоном учителя, объясняющего ученикам новую тему:

— Я, как следует, поработал над всей системой. Теперь уже твой мир не будет прежним. Тебе нужно только дождаться твоей очереди.

— Ты чокнутый! Садист! — выкрикивает Энн. Дэниэл на неё уже больше не смотрит. Ему всё равно, кричит она или нет. Он переводит всё своё внимание на Алекса.

— Да-а, Алекс, — протягивает Дэниэл, поворачиваясь в сторону солдата. Веки того начинают подрагивать. Он просыпается. — Знал бы я, что ты всё это время спасал из Хаоса недостойных, лишь бы выбраться из Баланса, зажить «счастливой» жизнью, — его губы вновь кривятся в ухмылке. Энн не выдерживает и хрипло выпаливает:

— Что с тобой не так? Почему ты против Жизни, почему держишь нас здесь?

В этой комнате множество инструментов, в том числе тех, которые при правильном использовании могут лишить жизни не только Энн, но и Алекса. Страх велит девушке молчать и покорно выполнять всё, что ни скажет Дэниэл, но другая сторона мыслей, неподвластная этому чувству, нашёптывает: «Борись». Энн смотрит на солдата, на то, как он всё же открывает глаза и отсутствующим взглядом смотрит на неё. Бороться. Хватит трусить.

Дэниэл делает паузу, обдумывая вопрос девушки или подбирая ответ. Откашлявшись, он проговаривает:

— Я хочу жить в мире, где можно контролировать среду вокруг, где можно обезопасить себя от нападений, убийства. Разве тебя, Энн, не привлекает мысль находиться там, где всё просчитано заранее? Где ты точно знаешь, что человек с той или иной ДНК будет ликвидирован, а значит, не возникнет никаких непредвиденных ситуаций по вине людей?

Энн низко опускает брови и чуть тише отвечает:

— Вот ты и озвучил всю суть. «Всё просчитано заранее», — настаёт черед девушки чуть улыбнуться, но не от радости, а от собственного превосходства. — Я хочу жить там, где люди вместе заботятся друг о друге. Хочу жить там, где то, кем ты родился, не определяет всё твоё будущее. Хочу жить там, где каждый может быть уверен, что лучшее будущее — это не утопия, а дело рук тебя самого, но никак не того набора материала, с которым ты родился. Который ты не в силах изменить.

Ненадолго в помещении устанавливается тишина. Сквозь неё, заставив сердце вздрогнуть, прорывается обессиленный, но довольный голос Алекса:

— Всё так, Эмма. Всё так.

— Ну а теперь долой все глупые разговоры! — злится Дэниэл, широко раздувая ноздри. Его речь ещё не окончена. — Слишком часто ты, Алекс, спасал тех, кого не надо было спасать. Стремился к собственным целям. Тебе стоило быть осторожнее, ведь то количество людей, которое поступало в Баланс, не могло не вызвать подозрения. Правда, сейчас мы разберёмся с последствиями твоей глупости.

Энн не сразу понимает, что подразумевает под этими словам Дэниэл. Она со всем вниманием наблюдает за тем, как тот подталкивает второго врача к выходу, добавляя что-то вроде: «Я позову тебя через некоторое время, когда понадобится помощь». Девушка не запоминает точных слов. Она хмурится, когда видит, как из белого шкафчика Дэниэл достаёт фонарик и затем подходит вплотную к Алексу. Секундное промедление, а затем вскрик солдата. «Фонарик» утыкается ему в бок, и до Энн доходит, что за предмет в руках у Дэниэла. Алекс дёргается всем телом, инстинктивно уворачиваясь от действия электрошокера, и почти валится на пол, пока Дэниэл не успевает среагировать.

— Нет, мы ещё не закончили, — засопев от натуги, парень вдавливает плечи Алекса обратно в операционный стол. Нажимает на кнопку у изголовья, и тотчас конечности солдата фиксируются верёвками. То же самое, пока Энн не успела опомниться, Дэниэл делает и с девушкой.

Проснувшийся Алекс вскидывает руки, но те оказываются надёжно зафиксированными. Он рычит и сплёвывает в сторону.

— Сукин сын, тебе не пройдёт это даром.

Но Дэниэл его не слышит и делает пару шагов в сторону ступней солдата. Небрежно сбросив с него ботинки и стянув носки, подносит электрошокер ближе.

— Не надо! — Энн с трудом сдерживает тошноту и выкрикивает из последних сил. Но её здесь не существует, никто её не слышит. Дэниэл увлечён пыткой, а Алекс трясёт ногами и пытается подтянуть их к себе. Ничего не выходит. Новый разряд вновь обжигает его ноги. Солдат снова вскрикивает. Дёргает ногой, снося столик, на котором покоится его шлем. Тот падает на пол и покрывается трещиной. Алекс извивается всем телом и крепко стискивает челюсти почти до скрипа.

Энн еле дышит. Глаза застилает пелена слёз, а голова начинает кружиться.

— Это сдержит тебя от походов в Хаос, — комментирует Дэниэл.

Алекс, вероятно, хочет много чего сказать Дэниэлу, но острая боль заставляет его умолкнуть и лишь раз за разом мычать или орать во весь голос. Его ступни полнятся ожогами, но есть ещё и его здоровая рука, до которой рано или поздно садист тоже доберётся.

Энн кричит вместе с ним, но не от боли, а в попытках спасти ему жизнь. Пусть услышит хоть кто-то, пусть придёт хоть кто-то.

— Голоси, сколько можешь. Люк! Можешь заходить.

И из всего чёртового Баланса в эту палату заходит только тот самый врач без эмоций на лице, зато с сухой и безжалостной инструкцией в голове. Алекс теряет сознание. Энн может сквозь туман, сквозь пелену перед глазами, видеть, что и Дэниэл, и врач переключают всё внимание на неё. В животе всё сжимается в тугой узел.