Эмма кряхтит, но всё-таки вытаскивает наружу тяжелый аппарат. Он похож на огромный чёрный кирпич, и из него во все стороны расходятся различные трубки. Все они разного цвета. Некоторые из них подсоединены к аппарату, а часть из них свободно болтается в воздухе. Удержать такую махину непросто — Эмма бережно, как дитя, опускает её на пол. Тихо, аккуратно. Пальцы её сами собой тянутся к экрану, но не спешат проводить по центру. Они огибают края экрана. Эмма смотрит на аппарат заворожённо, словно боясь сломать его одним дуновением воздуха. Короткие волосы частично спадают на лицо и закрывают обзор. Заученным движением она отмахивается от них. Ничто сейчас не способно затмить ей взор в каком бы то ни было смысле.

Аппарат холодит кожу рук, и нельзя сказать наверняка — он такой сам по себе или во всём виновата вечно низкая температура Тоннеля. Эмма видит, что рядом с экраном расположены кнопки, но в миллиметре от нажатия её отрывают.

Дверь, находящаяся чуть поодаль, дёргается, а потом и Эмма, и Рик, и Ричард могут слышать вводимый пин-код на панели. В эту же секунду становится ещё холоднее.

Юноша и мужчина застывают над вещами, Эмма едва успевает затолкнуть тяжёлый аппарат в шкаф и захлопнуть дверь. Гори оно всё огнем!

— Бежим! — восклицает Ричард, но дядя Рик хватает его за руку и быстрым шепотом приказывает:

— Ложись.

Правильно: бежать они не смогут. В этот раз они окажутся слишком близко, и их с лёгкостью убьют одним выстрелом. Вместо этого безопаснее броситься на пол. Лечь, распластавшись криво, будто после жестокого боя. Закрыть глаза и почти не дышать. Мертвы.

Иногда в Тоннель вкачивают усыпляющий газ, который, пусть и действует от силы минут пять, вырубает моментально, если не прикрыть нос и рот мокрой тканью. Вот пусть и в этот раз они думают, что трое из Жизни попались в ловушку.

Дверь еле слышно отъезжает в сторону, напоминая о себе лишь аккуратным писком. Эмма боится лишний раз вздымать грудь, вдыхая воздух. Слышатся тяжёлые шаги массивных сапог. Люди молчат. Хотя как… люди. Бронежилеты, армия Бездны — так зовут их те, кто обитает в Жизни. Мало кто сталкивался с ними нос к носу и выживал. Эмма знает, что название этих полулюдей исходит от того, что облачены они обычно в серые или чёрные бронежилеты, постоянно носят с собой оружие и, что самое главное, людьми в полном смысле этого слова не являются. Транслюди. Каждый из них имеет те или иные модификации тела или даже разума. Хочется хоть раз взглянуть на них одним глазком, понять, что же они из себя представляют, но по виску Эммы быстрее успевает скатиться капелька пота.

Один из них заговаривает, и Эмма понимает, что голоса у них тоже преобразованы — металлические и будто с помехами. Тот, что помягче, произносит:

— Проверь старшего. Я займусь мальчишкой и девчонкой.

Эмма явственно ощущает, как по спине её теперь проходит дрожь, и отчего-то хочется заплакать. Глаза будто сами по себе хотят раскрыться, чтобы увидеть происходящее. Не видя всё это, Эмма только с большей силой ощущает сковавший тело страх. Она не двигается.

Сначала Эмма ничего не чувствует. Лишь секундами позднее понимает, что рядом с ней никто не стоит, ведь пока слышится правее от неё:

— Отличный улов. Двойка.

Эмме хочется глубоко и расслабленно выдохнуть — Ричарда, который лежит именно с той стороны, не убьют. Эмма слышала из рассказов единственного выжившего из ума старика о некоей проверке. Это что-то вроде луча, который Бронежилеты направляют на осмелившегося войти в Тоннель. Затем устройство на голографическом дисплее показывает шкалу от 1 до 5. Шкала ранений, болезней, истощения организма. Бездна не была бы Бездной, если бы не вела строгий контроль над теми, кто по собственной воле оказался на границе.

1, 2, 3 — всё не так и плохо. Можешь жить.

4, 5 — мертвец.

Эмма с трудом подавляет желание зажмуриться, когда ей в глаза бьет кусочек света. Тишина и ожидание превращаются в вязкую субстанцию, которая охватывает тело с ног до головы. Неприятно липнет к коже, заполняет поры, мешая эпителию дышать. И палец левой руки вот-вот судорожно дернется от напряжения. Шея начинает ныть.

Глубокий вздох пока есть только в мыслях на победно сказанное:

— Тройка.

Эмма попадает на самую грань, и считанные дюймы отделяют её от немедленной смерти.

Остаётся ещё один человек. Дядя Рик не может скрыть собственное тяжёлое дыхание. Над ним, Эмма помнит, должен нависнуть напарник говорившего, у которого даже модифицированный голос не может скрыть особую грубость интонации. В этот раз ожидание захватывает в тиски лёгкие, появляется невыносимая тяга прокашляться.

— Здесь пятёрка.

Крик не успевает добраться горла, как выстрел прорезает пространство. Инстинкт самосохранения и вопль, бешеный, разрывающий организм на куски, вступают в схватку за право первенства. Побеждает желание жить. Дяде Рику не помочь. Сердце ухает в пятки, воздух плотно нависает над Эммой. Глаза под веками наполняются слезами, и Эмме начинает казаться, что пол под ней двинулся, и она легонько тронулась и поплыла куда-то. Дует ветерок, и это один из Бронежилетов пригибается к девушке. Иголку шприца в своей шее она замечает позднее, чем раскрываются глаза от неожиданности.

— Настала пора идти, — доносятся слова Бронежилета уже откуда-то из другого мира, ведь сам мир превращается в темноту.

Бежать или умереть?

Кажется, никакого выбора уже не остается. И побеждает она. Смерть.

_____________________________________________________________________

*157–160 см

Проснуться заставляет яркий луч белого света, бьющий в веки. Острый, даже болезненный. Глаза чуть припухли, слезятся. Повиновавшись неясному инстинкту, светловолосая девушка вскакивает на локтях, опираясь костями о холодный операционный стол. Легкие с силой хватают воздух и с той же настойчивостью выталкивают его, будто кислород вот-вот закончится. Голова чуть побаливает, и перед глазами легко плывут белые линии.

Девушка ничего не понимает и, устало нахмурившись, оглядывается. Осознание происходящего ещё запаздывает, оно где-то рядом, но не до конца здесь. Она только и может, что оглядываться, постепенно привыкая к миру вокруг.

Белые стены, белые шкафчики. Сосуды с самой разнообразной жидкостью расставлены по полкам за стеклянными дверцами. Рядом с операционным столом — столик с незнакомыми инструментами, колбочкой синей жидкости.

Возможно, это всё сон. Во сне человек с трудом соображает и не помнит ничего. Есть только та прекрасная или ужасная история, в которой он вдруг оказался.

Девушка медленно хлопает ресницами, стараясь прогнать нежелаемое видение, но оно становится только отчётливее. Секунды тянутся долго, размазываются в мозгу девушки кашей. Светлые волосы под лампами становятся совсем белыми.

Мир странный. Это место — странное. Но самое странное даже не в этом — в голове пустота.

Как будто прочитав эти мысли, прямо перед операционным столом, откуда-то слева выходит мужчина. На вид ему с натяжкой можно дать сорок, и, определённо, ровная борода добавляет ему пару-тройку лет. У него длинное лицо с острым подбородком и пронзительные серые глаза. Тонкие губы сжаты в линию, которая добродушно подрагивает. Человек высок, и девушке приходится чуть запрокинуть подбородок, хоть она и лежит на операционном столе. Она вовремя успевает накрыться простыней, пряча наготу, но затем понимает, что спешка была ни к чему — на теле её бежевая хлопковая рубашка и брюки свободного покроя. На ногах даже имеются ботинки с плоской подошвой того же цвета.

Мужчина заговаривает, и девушка сразу узнает в говорящем представителя Англии.

— Добро пожаловать. Меня зовут Марк Флинн.

Он останавливается, не двигаясь и ничего не говоря, вероятно, чего-то ожидая. Как раз тогда с губ девушки срывается тихое, уставшее, почти безжизненное:

— Кто я? Где я? Объясните… Я ничего не помню. Что случилось?