Каждое движение растягивается в вечность. Найти силы и переставить ногу сантиметров на двадцать равнозначно геройскому подвигу Сизифа, с упорством катившего камень в гору. Шаг… второй…

По телу рассыпаются миллионы ледяных колючек. Катя замирает — раздаётся скрежет металла и щелчок. Отворяется дверь — душа уходит в пятки… и тут же воспаряет обратно — о, счастье!.. Это не Ларс Иржен. Номер Белугова. Выходят двое и встают по обе стороны от двери, сложив руки перед собой. У каждого по рации. Охранники! Крепкие, высокие, статные, похожие друг на друга как две капли воды. С короткими стрижками. Братья Кличко, что б их… В чёрных костюмах будто в похоронных. Чёрт! Неудачное сравнение — не стоит так пессимистически!

Катя останавливается перед «братьями»:

— Константин Белугов назначил встречу, — голос надламывается. Давно не говорила на русском. «Левый Кличко» косится на «правого» и надменно усмехается:

— Ясно дело. Знаем, предупредил! — жуткий акцент — точно пилой по ушам. Хохлы. «Правый» скалится: — Только ждал вчера.

— Дело не ваше, — обрывает Выходцева, но не грубо. — Просто сообщите, что я пришла.

— У нас работа сложная, — гогочет «левый», — велено всех проверять. — Криво хмыкнув, шагает навстречу. Катя застывает, словно вкопанная. Охранник разводит её руки в стороны. Его пальцы ловко блуждают, с дотошной щепетильностью выполняя «должностные обязанности». Опускается на колено — скорее, не проверяя, а ощупывая, — руки скользят по ноге в чулке, но глаз не сводит. Выходцева растягивает самую ослепительную улыбку, еле сдерживаясь от убийства. Тварь! Знал бы как хочется его оскал в лицо впечатать, чтобы навечно там остался, так бы уже не лыбился:

— Внимательнее проверяй, — нежно мурлычет Катя, — а то, глядишь, пропустишь чего.

— Я смотрю, ты тащишься от этого? — гогочет его «братец».

— Как сказать! — из последних сил улыбается Выходцева. — Но, однозначно, чем доскональней изучает, тем лучше я запоминаю его.

— Детка, так я могу… — дерзко сжимает ягодицы. Кожу жжёт, но злость вырывается лишь нервным смешком. «Левый» рывком подтягивает к себе: — Везде проверить, а то вдруг, чего проносишь там… — его ладонь наглейшим образом протискивается между ног. — И себя с удовольствием покажу, чтобы ничего важного не пропустила.

Выходцева ублюдка уже мысленно расчленяет с особой жестокостью и с педантичной скрупулезностью раскидывает части тела по разным пакетам, заметая следы. Чтобы не опознали, голову отделяет и выбрасывает в лесу — пусть живность порадуется. На мужском достоинстве корявым подчерком выгравирует: «Хотеть не иметь, а борзеть — умереть». Хохол явственно недопонимает намёка — его руки, блуждая её по ногам, позволяют нестерпимо много. От напряжения даже скулы сводит, губы немеют. Катя цедит сквозь зубы:

— С вашим боссом повидаюсь и вас навещу.

По обделённому интеллектом лицу скользит подобие бурной работы мозга, но сомнение и задумчивость посещают его всего на пару секунд. Катя терпеливо ждёт.

Усмехнувшись, «левый» одёргивает подол её плаща и встаёт. Подносит рацию ко рту:

— Босс! Гостья пришла.

— Пускай проходит, — хрипло-потрескивающий голос Белугова нарушает молчание в эфире.

«Правый» охранник тянет золотистую ручку и распахивает дверь. Жестом приглашает. (а она жестом посылает БУА-ГА-ГА) Катя мешкает, но ступает в новый мир: мучительно долгожданный, сладостно ожидаемый и до дрожи пугающий, под названием «Белугов — кошмар наяву!»

Каблуки звонко отбивают ритм по кафельному полу — Выходцева идёт на удивление в прохладный зал. Хотя, скорее, озноб по телу не от свежести — мандраж от ни с чем несравнимого страха перед жестокой тварью в человеческом обличье. Он даже не оборотень или ламия. Хуже! Отморозок в людской личине безнаказанно творит, что ему вздумается.

Зал пустует — Белугов… в кабинете. Оттуда раздаются шорохи бумаг, позвякивание стекла, металлические щелчки… Катя садится на диван и кладёт нога на ногу.

Номер один в один как у Ларса, только палитра васильковая. Большая люстра с хрустальными висячими кристаллами. На стенах картины экспрессионистов. Экран телевизора. Дверь в кабинет рядом с коридором, а с противоположной стороны в спальню. В зоне отдыха диван, кресло и журнальный столик, а посередине зала длинный обеденный. Охранников двое и те за дверью — посторонних запахов нет.

Что ж… Двадцатый этаж. Окна на улицу во всю стену. Значит, да придёт время удирать, выход один — через братьев-хохлов.

Чутьё скребёт точно кошка по дивану: уходи! Вот только, плевать на него. Уже плевать! Цель близка, и собственная жизнь мало беспокоит. Двум смертям не быть, одной не миновать — это не о Кате Выходцевой! К тому же пары из них лишилась именно из-за этого скота. Так что никакая, на хрен, интуиция теперь не нужна. Да пошла она, раньше надо было помогать — не позволить уроду и его подельникам насиловать ребёнка!

Цель одна — добить ублюдка во что бы то ни стало, а вот потом смиренно слушать, что орёт чутьё.

Катя оборачивается, с улыбкой встречая Белугова — он шаркая, приближается. Жирдяй останавливается на пороге кабинета. О, ты ж… В халате под стать царю: красном с золотистым рисунком. Матерь божья?!. Да у батеньки зашкаливает мания величия!..

Белугов прислоняется боком к дверному косяку и припадает к горлышку бутылки — прозрачная жидкостью стройно покачивается и заметно убывает. Отрывается и шумно, как тюлень на лежбище, выдыхает. Водка! Рецепторы щекочут нос, подкатывает тошнота. Картинки перед глазами мелькают всё быстрее. Жаждать мести и получить возможность её осуществить — разные вещи.

Твою ж мать! Зря пришла! Нужно было довериться Варгру. Ужас стягивает по рукам и ногам будто ядовитой веревкой. Токсин проник в кровь и парализует волю. В груди жжёт, лишь сердце трепыхается из последних сил.

Дурой была, дурой умирать! Невеселое заключение, но зато верное. Ничего не изменить. Слишком поздно…

Белугов неспешно шаркает вглубь, в руке поблескивает пистолет.

— Не думал, что придёшь! Вчера ждал… — хриплый русский говор оживляет воспоминания. Тварь останавливается напротив и машет стволом. — Еб… в рот! Я даже не мечтал, что всё так получится. Убить двух зайцев сразу?!. Не жизнь, а мечта.

Кровь на миг отливает от лица, но тотчас рождается полное безразличие — ни страха, ни радости. Выходцева с напущенным равнодушием откидывается на диван и кладёт руки наверх спинки. Всё кончено! На этот раз точно! И это хорошо — боль уйдёт, но сдаться не в характере — помирать одна не станет, Белугова утащит за собой. Ублюдок продолжает размахивать пистолетом:

— Нет, я могу тебя просто пристрелить, но обещал королеве, что будет мучительно больно. Эх! Не повезло… Приказала удерживать, пока смогу, не убивая. Сказала, что выслала за тобой посыльного… Как же мне было неудобно, — зло кривится, — пришлось звонить и извиняться… — ожесточается Белугов, переходит на гневный визг. — Ты во всем виновата, сука такая — не пришла!

Катя ужас скрывает деланным спокойствием и невозмутимостью. Внутри же — поджилки трясутся. Чутьё уже не шепчет — навязчиво орёт о наступающей беде. Вот только, чтобы понять это, интуиции уже не нужно. И идиоту ясно — влипла по самое не балуй!.. Сама себя загнала в ловушку. Чёрт! Хорошо, что Белугов ещё убивать не спешит.

Скот точно читает мысли:

— Ты не радуйся, я ведь пристрелю не задумываясь, — гогочет, не сводя ледяных глаз, — даже повода не надо. Королеве скажу: больно прыткая была, норовила убежать…

Сердце колет, но язык словно живёт своей жизнью:

— Завёл себя хозяйку? — улыбается Выходцева, как можно милее. — Или это она тебя завела?

— Хозяева есть у всех, — недобро хрипит Белугов и плюхается в кресло — оно жалобно скрипит в ответ. — Главное сделать правильный выбор. Попасть к сильным и властительным.

Катя замирает, сглатывает пересохшим горлом. Тварь! Прав! Нет никого властительней Ламии. В голове всё сильнее бьют колокола, на глаза наворачиваются слёзы — чутьё, срываю глотку, вопит: «Беги…»