Катя, судорожно вздохнув, распахивает веки и садится. Яркий свет ослепляет — приходится зажмуриться. Лёгкие сжимает, в голове вакуум, словно под воду нырнула. Перетерпев боль, вновь открывает глаза. Рядом раздаётся хрип, глухое падение и звонкое побрякивание металла. Сознание медленно, но проясняется. Посмотрела вниз. Мужчина с марлевой повязкой, в белом халате и перчатках, валяется на кафельном полу между ней, лежащей на каталке, и столом с медицинскими инструментами. Хм… подозрительно знакомая картина. Точно дежавю?! Что-то подсказывает — и да, и нет! Ощущения, сон — уже точно посещали, а мелкие детали разнились. Точнее настораживали — в этот раз знала, когда металась по тёмному коридору, что случится непоправимое…

С ног до головы обдаёт холодом, кожу будто осыпает снежинками. Тошнотворная вонь мертвечины касается носа. Нащупав ткань, Катя подтягивает простынь на грудь. Ещё отличие… В первый раз, когда очнулась, укрыться было нечем.

Помещение всё так же заполнено длинными рядами каталок. Только, разве что, в большем количестве. Тела, тела, тела… прикрытые белоснежными простынями, как и у неё. На больших пальцах ног висят бирки. Вдоль стены, как банковские ячейки, выдвижные металлические полки с маленькими светлыми табличками. Щёки неприятно щекочет — утёрла слёзы и передёрнула плечами. Сердце мощно стучит, гулким эхом отдаваясь в голове. Мириады осколков впиваются в кожу. Перед глазами сверкают искры. Секунда за секундой возвращаются силы. Тело наполняется жизнью. Дыхание выравнивается. Шевелятся пальцы…. Катя спустила ноги и встала на пол. Кафельная плитка встречает босые ступни прохладой.

Всё так! Здесь уже была… Когда воскресла первый раз… Вот же чёрт! Пошатнувшись, цепляется за край каталки. Взгляд останавливается на патологоанатоме. Бедный мужик… Тот же, что и тогда… Жаль, хотелось бы думать, что оправится. Но… нет… точно свихнётся. Кто переживёт восстание мертвеца дважды? Хм… Катя морщит нос. В прошлый раз было тело кошки. С оскаленной пастью, остекленевшими раскосыми глазами. На удивление знакомыми — как из сна. Сейчас трупа нет…

28 июля 2007 года

Люди, толкаясь, двигались непрекращающимся потоком во всех направлениях, будто тараканы. Мелькали сумки, чемоданы, рюкзаки… Дети, взрослые… Крики, плач, суета — шум и гам в аэропорту повсеместно. Пестрящая человеко-текучка в летнее время ужасала. Катя скривилась. Крепче сжав лямку рюкзака, выбежала на улицу. Марево едва заметной дымкой витало в воздухе. От духоты перехватило дыхание. Скоротечная смена климата, многочасовой перелет из Бразилии давали о себе знать. Чёрт! Остановилась, жадно втягивая воздух. Спасение! Нельзя сказать, что особенно скучала по дому, скорее, даже бы и не возвращалась. Но причины серьёзные и веские — родители! Два года не была в России, а словно никуда не уезжала. Ни черта не изменилось! То же здание. Ремонт… едва ли сдвинулся с мёртвой точки. Банки, лестницы, защитные сетки, всюду побёлка, краска, таблички на смутно понятном языке, со столь же еле различимым корявым почерком «Быть осторожен. Окрашен!» Даже мастера в заляпанных, грязных, местами продранных костюмах, на удивление похожи на тех, кто работал, когда сбегала из города. Гастарбайтеры — дешевая сила, а ещё — на одно лицо! С точностью не определить, «он» ли был вчера или «его» брат…

Всё знакомо до боли и щемящей радости. Столпотворение машин, автобусов на площади перед зданием аэропорта. Посреди пробки «закипела»[3] вишневая девятка. Над распахнутым капотом клубилось серое густое облако испарений. Невысокий, щуплый мужчина носился вокруг, истерично размахивая руками. Волосы всклокочены, лицо красное, глаза дико вращались, рот не закрывался. Брань прорезалась сквозь звуки площади.

— Чтоб её… дрянь…

Чего хотел от колымаги — не понятно. Она и так выглядела, словно доживала последние часы. Удивляться поломке? Только в России и ближнем зарубежье ещё существуют такие машины — нашего производства. Даже не новые модели — купленные с десятых рук. Чего она перетерпела от предыдущих хозяев — остается только предполагать!

Между автомобилями, словно играя в шахматы, лавируют мотоциклисты. Водители нетерпеливо бибикают, подгоняя друг друга. Кто ругается, кто слушает громкую музыку. Ростов как всегда гостеприимен! Родина…

— Эй, подвезу. Дорого не возьму! — прокричал кавказец, высунувшись из окна старенькой копейки. Зелёная краска выцвела, «жучки»[4] на поверхности, бок с вмятиной. Катя поправила рюкзак и решительно подошла:

— Сколько до Сноевки?

— Э! Красавиц, — округлое, потное лицо расплылось в улыбке, обнажив под густыми короткими усами пару золотых зубов. — Почти задаром.

— Цену говорите — я разберусь, задаром или нет.

— Только для тебя… — тёмные масленые глаза сверкали похотью, — пятьсот.

— Чего?

— Бензин не дешев, — оправдывался таксист заезженной фразой, — вон как цена поднять…

— Триста, и не рубля больше, — отрезала Катя.

— Э! Красавиц, — с поддельным негодованием покачал он головой, — за триста до автобусная станция довезу…

Позади копейки синяя «Toyota» нервно сигналила.

Из окна показалась коротко стриженая голова. Холодные серые глаза сверкали:

— Убери колымагу. Проехать дай! — грубо заорал мужик. — А то багажник в капот вобью…

— Щас, жди, мы едем уже, — отмахнулся таксист и оглянулся: — Четыреста и по рукам.

— Пойдёт! Триста пятьдесят — у меня евро.

Он довольно кивнул.

Водитель «Toyota» набибикивал, сопровождая каждый сигнал отборным матом. Мозг разрывался. Катя потянула ручку — замок не сработал.

— Э… не так.

Водила, пыхтя, вылез из машины. Подтянул спортивные штаны, чуть ли не до груди. Короткие ноги, округлое пузо, руки повышенной волосатости и её полное отсутствие на макушке — типичный представитель таксопарка от «народа гор». Взявшись за ручку, кряхтя, пару раз ударился бедром о дверцу и со скрипом распахнул. Нагло ухмыляясь, махнул:

— Садись, красавиц!

Хотелось бы верить, доедем…

С раскалывающейся головой забралась на заднее сидение. Потрёпанная обивка, пепельниц нет, подранные чехлы на передних сидениях. Хорошо, без мусора. Вместо магнитолы торчат голые провода. На коробке передач кобра с зелёными глазами. На треснувшем зеркале заднего вида висит «елочка», источая едкую вонь, плохо заглушающую запах пота таксиста.

Машина тронулась с жуткими тарахтением и выхлопами. Катя посмотрела в зеркало — водила, поглядывая, скалится. Проглотив язвительные слова, отвернулась к окну и закрыла отяжёлевшие глаза… Не до глупых перепалок с «шоферюгой». Устала. С прошлого вечера не спала — перелет дался тяжело, ведь после авиакатастрофы фобия самолётов. Быстрее бы домой! Вернулась, чтобы отомстить. Вчера ламия добрался до семьи — убить тварь, чего бы это ни стоило. К тому же чутьё ведет… хотя лучше бы молчало. Если бы не знала о нападении на родителей, было бы проще. Но нет, интуиция погнала в гостиницу — от боли аж слёзы брызнули… По трёхзвёздочному мотелю промчалась словно пятки горели. Ворвавшись в простенький номер, схватила телефонную трубку — мобильника нет, ламии вмиг выследят. Даже знала, что родители на даче, а не в городе — набрала заветные цифры и затаила дыхание. Сердце глухо отстукивало ритм, заглушая гудки, тянувшиеся бесконечно долго. На другом конце щёлкнуло.

— Ма! Это я — Катя… — выпалила, не дождавшись ответа.

— Катенька, ты где? Сергей… — срывающимся голосом завопила мать мимо трубки. — Катя звонит. Катенька, не молчи, — тараторила. — Ты где? Что с тобой? Тебе денег хватает?

Мамка эмоциональна как всегда. Хотя, чему удивляться? Дочь — неведомое существо. Умирает — оживает… Сбегает из больницы на второй день после очередного воскрешения — ни слуха, ни духа вот уже два года. Пресса осаждала долго — видела репортажи, читала в инете. От родителей остались только тени. Не комментировали, головы опускали — юркали в машину, за дверь, в подъезд… Куда угодно, лишь бы избавится от папарацци. Правда, мама несколько раз пыталась рот открыть — отец, шикал и утаскивал прочь.