— Какое это имеет значение, Антонин? — Его голос дрожит от ярости.

— Она была магглой, — с улыбкой произносит Долохов. — И Руквуд любил ее, — его глаза сверкнули. — Тебе не обязательно было делать то, что ты сделал…

— Он понял, когда я объяснил ему, — тихо отвечает Люциус.

— Ах, да, все дело в ребенке. Удивительно, сколь радикально поменялось твое мировоззрение теперь, когда еще в совсем недалеком прошлом ты убил беременную магглу, чтобы не дать плодиться полукровкам.

Рука Люциуса крепче сжимает мою, словно он чувствует, как липкий ужас обволакивает меня.

— Именно поэтому я здесь, — он с трудом сохраняет спокойствие. — Я не позволю этому случиться вновь.

— Ты действительно думаешь, что я не понимаю истинной причины? — Смеясь, кричит Долохов. — Ты здесь из-за нее, и только из-за нее. Грязнокровка, игрушка Люциуса Малфоя…

— МОЛЧАТЬ! — Резко прерывает его Люциус. — Ты не смеешь обвинять меня в этом, потому что ревнуешь…

— В таком случае, зачем ты пришел сюда? — Ликующе шепчет Долохов. — Если не из-за нее, то почему? Я ни за что не поверю, что ты никогда не думал об этом. Я имею в виду, посмотри на нее.

Люциус не смотрит на меня, но его ладонь сильнее стискивает мою, когда Долохов переводит на меня взгляд.

— Такая… невинная, — тихо произносит он. — Такая чистая. Запретная для нас. Должно быть, для тебя это так соблазнительно, знать, что она спит в соседней комнате, абсолютно беззащитная. Мне безумно интересно, что бы ты сделал, если бы я добрался до нее первым…

Люциус толкает меня в сторону, я врезаюсь в стену, запутавшись в подоле рубашки, и падаю на пол. Но еще раньше я слышу, как Люциус посылает заклятие в Долохова.

Начинается дуэль. Палочки сверкают красными, зелеными, фиолетовыми и голубыми вспышками, такого же цвета лучи рассекают пространство комнаты, растворяясь в воздухе так и не достигнув цели.

Уползаю из-под перекрестного огня и забиваюсь в угол, дрожа всем телом. Смотрю, как они уклоняются от заклинаний друг друга.

Пытаюсь заставить себя не желать Люциусу победы. Больше всего на свете я хочу, чтобы зеленый луч попал в него, и он умер.

Но я не могу! Если он умрет, тогда я останусь с Долоховым. Неужели, Люциус — меньшее из двух зол?

Да. Это так. Продолжай убеждать себя в этом.

Я ползу вдоль стены, они не замечают меня. Все, что их сейчас интересует, это противник и летающие заклинания. Наконец, я добираюсь до места аккурат за спиной Долохова. Все это время я не отрывала взгляда от Люциуса.

Черты его лица напряжены, он полностью сосредоточен на битве, а его палочка со свистом рассекает воздух, выпуская разноцветные лучи один за другим со скоростью света. И все ради меня. Он пришел сюда и спас меня, а теперь сражается с тем, кто был его другом, из-за меня. Ради меня. Он на все пойдет ради меня.

Хватит. Я знаю, что должна делать.

Резво встаю и бросаюсь вперед, обхватывая Долохова за шею и напрягаясь так, чтобы мой вес хоть немного отклонил его назад, подальше от Люциуса. Он сопротивляется, ругаясь, как сапожник, и пытается вывернуться, но я крепко вцепилась в него. Он может оттолкнуть меня, но я ни за что не расцеплю рук. Я не позволю ему победить. Я не могу, не могу, не могу…

— Авада Кедавра!

Зеленый луч летит в нашу сторону, и волосы у меня на голове встают дыбом.

Крепко зажмуриваюсь.

Боже, Боже.

Я падаю назад, Долохов — следом. Мы оба падаем на пол…

Его тело наваливается на меня, готовое вот-вот раздавить своим весом.

Открываю глаза.

Жива.

С трудом отпихиваю от себя Долохова и выползаю из-под него. Где Люциус? Мне нужно его увидеть…

Да, он тоже жив. Стоит и смотрит на Долохова, бледный, все еще крепко сжимающий в руках палочку.

Я прослеживаю его взгляд.

Долохов лежит, распластанный на полу, его глаза открыты и неподвижно смотрят прямо перед собой.

Он мертв.

Внимание — тревога! Это не учения. Повторяю, это не учения.

Боже мой.

О, Боже!

Вскрикиваю и тут же прижимаю ладонь ко рту в тщетной попытке заглушить истерические рыдания, не отрывая взгляда от мертвого тела, лежащего на полу.

О, Господи, о, господи, божебожебожебоже…

Кто-то хватает меня за плечи и разворачивает, лицо Люциуса мелькает перед взором, а в следующую секунду тяжелая рука со всей силы бьет меня по щеке. Раз. Два. Опять. И еще раз.

— Заткнись, тупая грязнокровка! — Яростно шипит он. — Заткнись и успокойся!

Я не могу успокоиться! Осознание того, что мы только что сделали, лавиной обрушивается на меня.

— Мы убили его! — Смысл собственных слов не сразу доходит до меня, но, как только это происходит, ужас сковывает все внутри, и я едва могу дышать. — Мы убили его! Мы убийцы!

Еще одна пощечина обжигает лицо, Люциус хватает меня за плечо и снова встряхивает. Ярость и ужас — тот же самый, что сейчас бежит по моим венам! — искажают его побледневшее лицо.

— Ты не убивала его! Это я сделал! — Шепчет он. — И он сам напросился. Ему не стоило приходить сюда. Он знал, что это запрещено.

— Но я помогла вам! — Моя речь перемежается всхлипами. Что мы наделали? Убийца убийца убийца. — Я напала на него, и он не мог защищаться…

— Ты предпочла бы, чтобы он добился своего? — С ожесточением в голосе спрашивает Люциус, встряхивая меня после каждого слова. — Ты хотела бы, чтобы я умер вместо него, оставив тебя в полной его власти?

Подавившись воздухом, выдавливаю, качая головой:

— Нет.

Кивнув, он отпускает меня и подходит к распростертому на полу телу. В лице Люциуса ни кровинки — он до смерти напуган. Я никогда не видела его настолько бледным и испуганным.

— Надо действовать быстро, — бормочет он, подходя к двери. — Жди здесь. Я сейчас.

— Что? — В этом тоненьком писке едва можно признать вопрос. — Куда вы?

— Я должен проверить, слышали ли нас мой сын или золовка?

— Стойте! — Почти теряя разум, кричу ему вслед. — Не оставляйте меня одну… с ним!

— Не веди себя как ребенок, — повернувшись ко мне, с презрением бросает он. — Мертвец ничего тебе не сделает, если только его не превратить в инфернала. Нечего бояться. Просто дождись моего возвращения, и постарайся не шуметь.

Люциус выходит за дверь, тихонько прикрывая ее за собой.

Сижу неподвижно, подтянув колени к груди. Но эта поза ничуть не успокаивает меня. Да и не заслуживают убийцы покоя!

Не отрываясь, смотрю на тело и от страха боюсь даже моргнуть. Мы же… мы… о, Боже.

Его глаза все еще открыты.

Широко открытые и остекленевшие они смотрят на меня с осуждением. Обвиняют меня в том, что я убила его. Возможно, это всего лишь игра воображения, но мне кажется, что он почти… ухмыляется. Да, это определенно шалят разыгравшиеся нервы, но — я могла бы поклясться! — он смеется надо мной, наслаждаясь тем, что, умирая, он получил доказательства своей правоты касательно наших с Люциусом отношений.

Я не могу больше. Не могу смотреть в эти глаза.

Но и не смотреть я тоже не могу. Я словно попала в плен этого застывшего взгляда.