— Никогда, — в голосе только злая решимость.

Он разворачивается, задевая меня полой мантии, и подходит к двери, оборачиваясь на пороге и с бесстрастным выражением лица одаривая меня прощальным взглядом. Секунду спустя я слышу щелчок запираемой двери. Я снова одна.

Мышцы словно одревенели, но я все равно поднимаюсь с пола, глядя на закрытую дверь и жалея, что не могу видеть сквозь стены. Мне так хочется видеть его сейчас!

Тишину нарушает приглушенный звук, — удар в стену, — а потом я слышу только удаляющиеся шаги.

Теперь я наедине с тишиной.

Ошеломленно глядя в пустоту, касаюсь губ.

Покрасневшие и разбухшие, хотя он лишь на короткое мгновение коснулся их.

Все плывет перед глазами, я словно в тумане. Ничто не имеет смысла.

Двигаюсь на автомате, медленно подхожу к кровати и забираюсь на нее. Сон еще долго не спешит принимать меня в свои объятия, но, в конце концов, тревожные мысли и напряжение покидают меня, оставляя на милость спасительной темноты.

Мечтаю о небытии. О тьме и столь притягательной пустоте.

Но ничто не длится вечно.

Я просыпаюсь, стряхивая с себя покров сна и оказываясь в холодной реальности.

Открываю глаза, и момент блаженного неведенья тут же испаряется, в памяти оживают воспоминания. Я хочу все забыть. Убийство Долохова, прикосновения Люциуса и этот мимолетный поцелуй.

— Просыпайся. Нам нужно поговорить.

Он. Его голос… ледяной тон, отрывистая речь. Я бы даже сказала, деловой настрой.

Сажусь в кровати. Он стоит у стены напротив меня, скрестив руки на груди, лицо — бесстрастная маска. Да, ничего личного.

Встаю с кровати, но, запутавшись в покрывале, падаю, больно ударяясь коленями. Он раздраженно произносит:

— Вижу, ты до сих пор не растеряла своей неуклюжести, — беспощадный голос с протяжными интонациями. — Некоторые вещи не меняются. Поднимайся.

Как он может… как ему удается оставаться таким хладнокровным после того, что случилось прошлой ночью? Как он может обращаться со мной, словно с момента моего похищения ничего не изменилось? Когда все настолько запуталось, что уже потеряло всякий смысл. Зачем он так?

Поднимаюсь на ноги. Он смотрит на меня так бесстрастно и спокойно, будто я его коллега из Министерства, а не пленница.

— Я пришел просветить тебя относительно нашего… положения, — он выделяет последнее слово, но лицо по-прежнему ничего не выражает. — Я говорил с Темным Лордом, и сообщил ему про… побег Антонина. Неприятно признавать, но я должен поблагодарить тебя.

— За что? — Ничего не понимаю.

— Изменить Беллатрикс память было твоей идеей, и это сработало. Если бы ее там не было, и она не подтвердила бы мои слова, то мне пришлось бы туго. Но на мое счастье Антонин в последнее время действительно вел себя несколько вызывающе, ему не нравилось, что Белла и я имеем больше привилегий, и он выражал недовольство Темному Лорду как раз перед своей смертью.

Смертью. Вот так просто. Смерть. Не убийство. Смерть.

Ни один мускул не дрогнул на его лице.

Неужели, ему все равно?

Он — Пожиратель Смерти. Он — зло, и не достоин называться человеком. Конечно, ему все равно.

— У него нет оснований подозревать тебя, — продолжает Люциус. — И я надеюсь, ему не придет в голову спрашивать тебя об этом. Мы в безопасности, грязнокровка. Ты в безопасности.

И что?

Разве я в безопасности? Как-то не заметила. Вся ситуация напоминает мне игру Дженга, в которую мы с папой часто играли раньше, — одно неловкое движение, и вся конструкция вмиг рушится.

— Вы так думаете? Рада за вас! — Почему-то мне очень хочется вложить в слова всю свою ярость, но перед тем, как продолжить, я глубоко вздыхаю, чтобы успокоиться. — Простите мой цинизм, но лично я не уверена, что он не собирается копать дальше.

Люциус слегка приподнимает бровь.

— Что ж, можно подстраховаться и стереть тебе память, хочешь? Я с удовольствием сделаю это.

Вновь глубоко вздыхаю, и на секунду меня посещает крамольная мысль, что это не такая уж и плохая идея.

Но тогда… я не буду помнить того, что случилось после. Он этого добивается?

— Нет, — выдыхаю я.

Он горько усмехается.

— Я так и знал, поэтому и не стал сразу стирать тебе память. Это вопрос доверия, согласна?

Доверие.

Я не могу верить ему. Иногда.

В большинстве случаев.

Нет, все же никогда.

— Он не сможет увидеть воспоминание с помощью легиллименции, — спокойно говорит он. — А если он спросит, то все будет в порядке ровно до тех пор, пока ты держишь рот на замке. Поверь мне на слово, я мастерски отточил искусство извлекать опасные воспоминания.

Он резко замолкает, и я догадываюсь, почему. Его навыки в этом были бы не такими выдающимися, если бы ему не пришлось скрывать от Волдеморта то, что происходит между нами.

Что бы ни происходило между нами.

— Вы действительно думаете, что нас не раскроют?

— А у нас есть выбор? — Кисло спрашивает он. — Я уверен, что он поверил моей версии, так что, кажется, удача на нашей стороне. Антонин всегда жаловался на недостаток авторитета, и это сыграло нам на руку. Какая ирония.

— Не надо, — тихо прерываю его.

— Что? — Он вопросительно выгибает бровь.

— Он мертв. Не стоит насмехаться над мертвыми.

Он немного изумлен и хмурится.

— Но если он мертв, значит, его здесь нет, и он не может слышать нас, так?

Так и подмывает спросить, неужели, он совсем не сожалеет о том, что сделал?

Но не могу. Потому что уже знаю ответ. Для Малфоев не существует слова «раскаяние».

Да, конечно, Долохов не заслуживает уважения. Но все же…

— И что теперь? — Нужно хоть как-то нарушить гнетущую тишину.

— Мы будем держать все в тайне, — откровенный приказ. — И не обмолвимся об этом ни единой живой душе. Скоро прибудет человек, который заменит Долохова, и все потечет своим чередом, как будто ничего не было, разве что, тебе больше не придется быть все время начеку.

Да неужели?

— Разве вы совсем не чувствуете себя виноватым? Хоть чуточку? — С надеждой спрашиваю его. — Мы убили человека, Люциус. Мы убийцы!

Он направляет на меня палочку, и щеку обжигает удар хлыста. Провожу пальцем по царапине, в глазах стоят слезы. Но не боль заставляет меня плакать.

— Я всегда был убийцей, грязнокровка, если ты не забыла.

Нет, конечно, я не забыла. Я каждый божий день помню об этом.

— Как вы можете спокойно спать? — Шепотом спрашиваю его. — Неужели, к вам во снах не являются призраки убитых вами людей?