— Ты просишь о невозможном, — его голос звенит от ярости. — Круцио!
Душераздирающие крики наполняют комнату, крики жертвы, бьющейся в мучительной агонии. Беллатрикс все же познала на себе всю силу своего любимого заклинания. Люциус наказывает ее. И всё ради меня.
Крики обрываются, и следует звук глухого удара, как будто кто-то падает на пол.
Стараюсь увидеть, но не могу. Темнота окончательно поглотила меня, и всё вокруг утратило смысл. Сознание плывет…
Шаркающий звук доносится, словно издалека, будто кого-то тащат по полу, а затем я слышу, как открывается дверь, и Беллатрикс вышвыривают за порог прежде, чем дверь вновь закрывается.
— Коллопортус!
Мгновения тишины растягиваются в минуты, а потом их нарушают осторожные шаги. Люциус подходит ближе и склоняется надо мной.
Теплая ладонь касается щеки.
— Грязнокровка?
Его голос. Люциус. Пытаюсь ухватиться за него, но он все время ускользает, как песок сквозь пальцы…
— Грязнокровка, ты меня слышишь?
Он переплетает свои пальцы с моими, и я инстинктивно сжимаю крепче его руку.
— Поговори со мной, грязнокровка. Ты должна держаться. Просто держись, не уходи.
Он хочет, чтобы я жила. Несмотря ни на что, я нужна ему живой…
Но хочу ли я жить? Хочу ли я и дальше продолжать жить в мире ненависти, предубеждений и страха?
Слова даются мне с трудом.
— Зачем? Почему вы хотите, чтобы я жила?
Он колеблется несколько секунд, но потом крепче сжимает мою руку.
— Ты знаешь почему, грязнокровка.
О, да, знаю. Вот он — момент истины. Это странно, ненормально и нелогично, но в эти минуты я, как никогда, знаю, что происходит. Я поняла это намного раньше него.
Но, неужели, этого достаточно, чтобы я хотела жить?
— Родители, — через силу шепчу я. — Я увижу родителей…
Люциус поднимает меня на ноги, слегка встряхивая и прижимая к себе так крепко…
— Держись, — неистово шепчет он. — Я призову зелье, которое поможет тебе исцелиться, мне лишь нужно, чтобы ты смогла его выпить.
— Я не хочу, — слабо выдыхаю ему в грудь. — Не хочу…
Он еще сильнее стискивает меня в объятьях, вжимаясь в меня так, что мы практически становимся единым целым. Я чувствую его тело, его запах. Пытаюсь отстраниться, но вокруг так темно.
— Я ничего не вижу! — Всхлипываю в отчаянии. — Пожалуйста, не отпускай меня!
И он не отпускает. Моя голова покоится на его плече. Его руки дрожат.
— Держись, Гермиона. Мне нужно, чтобы ты держалась.
Гермиона…
Гермиона.
Моё имя. Он вновь назвал меня по имени. И я могла бы ухватиться за него, чтобы окончательно не поддаться тьме. Оно, словно доказательство того, что я еще существую, что я еще жива. Если бы только того, что Люциус видит во мне человека, было достаточно, чтобы спасти меня. Это не так уж и мало. Но уже поздно. Мое имя из его уст значит для меня всё. Не просто грязнокровка, а Гермиона…
Мир гаснет. Я проваливаюсь в спасительное небытие.
Глава 26. Первородный грех.*
И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть.
И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло. Ветхий Завет, Книга Бытие, глава 3.
Если бы я только могла догнать их… Мне так необходимо вновь увидеть их лица…
Облизываю губы. Сухие. Как наждачная бумага.
Девочка заливисто хохочет, и мальчишеский смех вторит ей. Ну, почему они так быстро удаляются?! Я не могу их разглядеть…
Чувствую крепкое пожатие чьей-то ладони. Чужие пальцы до боли впиваются в кожу, наверняка, оставляя синяки…
Я почти догнала их. И уже могу различить длинные, вьющиеся, рыжие локоны маленькой девочки, но вот другие дети… никак не могу их увидеть…
Кто-то осторожно заправляет мне за ухо выбившуюся прядку волос.
Помоги мне. Молю тебя, помоги. Верни меня обратно.
— Грязнокровка?
Его голос. Обволакивает меня, сковывая железными цепями и выдергивая из моего видения. Я почти прихожу в сознание. Мне бы только последовать за этим голосом, зовущим меня, и тогда, возможно, я смогла бы…
Он крепче сжимает мою ладонь.
— Ты очнулась?
— Ммм, — глухой короткий стон дается мне с огромным трудом.
Чуть приоткрываю глаза, и свет проникает сквозь все еще сомкнутые ресницы, рассеивая мрак, в котором я была. Тусклый золотистый свет.
Потихоньку открываю глаза еще шире. Взгляд натыкается на крошечное светящееся пятнышко. Пламя свечи. Свечи, стоящей на прикроватной тумбочке.
— Грязнокровка?
Поворачиваю голову, встречаясь взглядом с ним. Он, как обычно, бледен и сосредоточен, но что-то в нем изменилось. Непроницаемая маска подернута дымкой беспокойства.
Он глубоко вдыхает и поспешно выдыхает, когда наши взгляды встречаются.
Слабо вздыхаю и чуть повожу плечами. Я лежу на чем-то теплом и мягком…
Моя кровать. И он сидит на краю, почти обнимая меня и ни на секунду не отрывая взгляда от моего лица.
Аккуратно шевелю пальцами, пытаясь расцепить наши руки, но он крепко держит мою ладонь.
Я жива. Одному Богу известно как, но я еще жива! И пусть я уже было думала, что вся моя кровь, до последней капли, осталась там, на холодном полу, но все же я еще здесь. Лежу на кровати и зачарованно смотрю ему в глаза, чувствуя тепло его ладони и длинные пальцы, переплетенные с моими.
— Как ты себя чувствуешь? — Его голос почти спокоен, а выражение лица почти бесстрастно. Почти.
Вновь облизываю губы.
— Устала, — в горле пересохло так, что я с трудом выдавливаю из себя звуки, еще больше раздражая и без того саднящие связки.
— Это нормально, — он сдержанно кивает. — Я влил в тебя Кровевосстанавливающее Зелье уже после того, как ты потеряла сознание, поэтому мне пришлось применить некоторую силу, чтобы ты все-таки его проглотила.
На мгновение впадаю в ступор. Он сухо озвучивает факты, но я живо вспоминаю…
Несколько секунд, кажущихся мне вечностью, он молча смотрит на меня, а затем отпускает мою руку и поспешно поднимается.
— Я должен идти, — все так же тихо произносит он. — Нужно кое с чем разобраться. Но сначала…
Он тянется к тумбочке. Прослеживаю его движение и замечаю кубок, наполненный голубой жидкостью. Я только однажды видела подобное. Люциус протягивает мне кубок, и я, приняв его без лишних вопросов, делаю большой глоток. Кошмарное головокружение в момент проходит, силы постепенно возвращаются ко мне.
Вновь кивнув, он забирает у меня кубок. Выражение его лица… ну, странное — это совсем не то слово, которым можно описать то, что я вижу. Наверное, это самое необычное, незнакомое мне и даже чуждое ему выражение, потому что я не могу понять его, ведь я никогда еще не видела Люциуса таким.
— Тебе нужно будет выпить еще несколько порций зелья для полного восстановления. Я хочу, чтобы к моему возвращению ты допила то, что осталось, — и снова на пару мгновений он задерживает на мне этот странный взгляд, а потом разворачивается и подходит к двери.
— Люциус, — шепчу ему вслед.
Он замирает, ухватившись за дверную ручку, и поворачивается ко мне. Черт! Почему он так странно смотрит на меня?
И что мне ему сказать? Как выразить весь круговорот мыслей, роящихся в голове и не желающих выстраиваться в логическую цепочку? Как передать все, что я сейчас к нему чувствую?
— Спасибо, — больше я ни на что не способна. Это едва слышный шепот, но, тем не менее, я сказала это вслух.
Кажется, что он никак не отреагировал на мои слова, но я замечаю, как он напрягся и замер, будто шокированный тем, что я только что сказала.
Он хочет что-то сказать, но так и не решается. Отвернувшись, он открывает дверь и выскальзывает в коридор, бесшумно прикрывая ее за собой.