Потираю ноющую шею, настороженно глядя на него.

— Вы любите ее? — «Что за вопрос?» — Поэтому и не хотите, чтобы она знала?

Он поднимает глаза к потолку.

Сглатываю ком в горле.

— Если вы не любите ее, то почему не хотите, чтобы она узнала о нас?

Он фыркает.

— Иногда меня удивляет, какой наивной ты можешь быть, — ледяным тоном произносит он. — Ты совсем не понимаешь, что если хоть одна живая душа узнает о нас, мы оба — покойники.

Судорожно вздыхаю. Мы вновь ступили на скользкую дорожку. Если Волдеморту станет всё известно…

— Но самое главное — я глубоко уважаю Нарциссу, — продолжает он и в следующую секунду вопросительно приподнимает бровь, видя мой скептицизм. — Что? Думаешь, нельзя уважать человека, не любя его? Нарцисса умная, добрая и красивая женщина. Она не заслуживает быть скомпрометированной слухами, что ее муж…

Он умолкает на полуслове, не в состоянии даже произнести вслух то, что противоречит его убеждениям.

— Когда вы спали с Беллатрикс, вас не очень волновало, известно об этом вашей жене или нет, — «Осторожней, Гермиона». — Почему, Люциус? Почему новость о том, что ее муж спит с грязнокровкой, унизила бы ее сильнее, чем тот факт, что он спит с ее сестрой?

Пару секунд он молча смотрит на меня, а затем качает головой, усмехаясь.

— Ты до сих пор так и не поняла? Ты не осознаешь, что ты — никто, вызывающая отвращение мерзость, грязь под ногами?

Внутри все леденеет.

— Вы — тот, кто каждую ночь приходит ко мне в постель, — тихо произношу я. — Или вы забыли? Если я вам так противна, то еще большее отвращение вы должны питать к самому себе.

Его глаза полыхают яростью, и он, прищурившись, стискивает зубы.

Но меня уже несет.

— Именно поэтому вы приходите в абсолютной темноте? — шепотом продолжаю я. — Потому, что не желаете посмотреть в лицо своим поступкам?

Он наотмашь бьет меня по лицу, и я падаю на пол. Больно. Но этим он лишь подтвердил мои слова.

Смотрю на него снизу вверх, держась за горящую щеку, и в его взгляде столь привычные мне ненависть и отвращение. Но теперь я точно знаю, что они лишь отчасти направлены на меня. Должно быть, он люто ненавидит себя. Ведь спать с грязнокровкой — все равно, что стать таким же, опуститься до моего уровня.

Зарывшись пальцами в мои волосы, он поднимает меня на ноги и, протащив через всю комнату, толкает к стене, прижимая меня к ней.

Кажется, прошла вечность. Он вглядывается в мое лицо, и на дне его глаз разгорается так знакомое мне темное пламя. Вдавливая меня в стену своим телом, он начинает дышать чуть тяжелее.

— Я никогда ничего не боюсь, — шепчет он. — Я не трус.

— Нет, ты трус, Люциус, — почти ласково мурлычу я, едва заметно прижимаясь к нему. — Ты боишься сейчас. То, что между нами происходит, до ужаса пугает тебя. Темнота служит тебе прикрытием.

Он скалится.

— Да неужели?

И он сминает мои губы своими. Здесь и сейчас. При полном свете ярких свечей, горящих в канделябрах на стенах комнаты. Его руки быстро оказываются у меня под платьем, и я отвечаю на его поцелуй, обнимая его за шею, пока он стаскивает с меня платье. Ненавижу себя. Но знаю, что и он испытывает то же самое…

Что ж, если мы не можем любить друг друга, тогда нам остается только ненависть.

— Грязнокровка?! Я знаю, что ты там. Живо сюда!

Со всей дури вцепляюсь в тряпку, что у меня в руках, и сжимаю зубы, приказывая себе успокоиться и не психовать.

Какого хрена ей от меня надо? Я-то думала… нет, надеялась, что она ни сном ни духом о том, что я здесь.

Не хочу идти туда. Лицезреть Беллатрикс — такого я не выдержу, но сдается мне, с ней Драко: кажется, я слышала его голос, когда входила.

А когда я в последний раз видела их обоих…

Так. Все нормально. Беллатрикс не помнит, что случилось той ночью, а Драко…

Боже, Драко!

Но ведь сейчас там, помимо них, есть еще кто-то, — точно не знаю, кто: я не смогла разобрать голоса.

Молю Бога, чтобы это был не Эйвери.

Жаль, здесь нет Люциуса. Он оставил меня одну заниматься домашней работой.

Наверное, у него есть дела, которые он не может игнорировать просто потому, что мне так хочется.

Не может? Но ведь у тебя-то с этим проблем нет.

— Грязнокровка!

Пошатываясь, поднимаюсь на ноги и бреду к двери, словно агнец на заклание. Не хочу, чтобы у нее был повод наказать меня.

Она все равно не сможет причинить тебе большого вреда. Люциус не позволит ей.

Но не от этого ли все беды? Может быть, она ненавидит меня в первую очередь из-за того, что заметила нежелание Люциуса причинять мне боль? Ну, или как вариант — чтобы кто-то другой пытал меня, а не он лично.

У двери замираю на пару мгновений, глубоко вздыхая и опуская глаза в пол, а затем толкаю дверь.

От ее скрипа у меня мурашки по спине бегут. Хочется трусливо убежать, но, войдя в комнату, я делаю еще пару шагов вперед.

— О, ты, наконец-то, соизволила присоединиться к нам, — тягучим голосом произносит Беллатрикс. — Прости, что отрываем тебя от важных дел.

Не смею поднять глаза, усиленно изучая каменную кладку на полу. Возможно, если я выдержу, то смогу вернуться в свою комнату и терпеливо ждать, когда придет Люциус и даст мне повод дальше влачить свое жалкое существование.

— Разве тебе нечего сказать, грязнокровка? — в ее голосе звучат истерические нотки.

Я заставлю тебя страдать, гребаная стерва, вот увидишь.

— Простите, — бормочу я, презирая себя за слабость.

Если бы я окончательно выжила из ума, я бы с радостью сказала бы ей, что она и только она виновата в том, что ее подозрения относительно нас с Люциусом полностью оправдались. В конце концов, если бы она не порезала тогда мои вены…

— Я разбил бокал, Грэйнджер, — холодно произносит Драко. — Убери. Сейчас же.

Сжимаю кулаки от злости, ногти больно впиваются в кожу.

— Так девушка все еще здесь?

Боже. Господи, я узнаю этот голос. Всего раз я слышала его, но уже никогда не смогу забыть.

Поворачиваю голову и вижу ее. Она сидит рядом с сестрой: полная противоположность последней в убеждениях и внешности. Идеально наманикюренными пальчиками она как бы лениво держит ножку бокала с вином, глядя на меня сверху вниз с ухмылкой на четко очерченных губах.

— К сожалению, да, — произносит Беллатрикс, одаривая меня ненавидящим взглядом. — Оказывается, от грязи довольно трудно избавиться.

Драко усмехается, а его мать продолжает сверлить меня ледяным взглядом.

— Точно, — коротко бросает она.

Улыбка Драко гаснет, он смотрит на меня так, словно я кусок дерьма.

И я именно так себя и чувствую. Нарцисса Малфой, может, и сторонница идеалов господства чистокровных над всеми остальными, а также великосветская снобка и просто заносчивая особа, но мне-то она ничего не сделала.

А я сплю с ее мужем.

Беллатрикс буравит меня взглядом.

— Делай то, что приказано, мерзкая дрянь! — шипит она.

Что? Ах, да, вино.

Поспешно подхожу к столу, промокая лужицу вина тряпкой, которой еще недавно терла пол. Нет, ну а чем еще вытирать, не моим же платьем?

Едва я принимаюсь за работу, Беллатрикс тут же теряет ко мне интерес и поворачивается к сестре, рассказывая о том, как некая Амелия Нотт набрала много лишних килограммов, что неудивительно, учитывая четыре беременности и тот факт, что ее муж изменяет ей с Лилиан Паркинсон, и это неправильно, потому что она вдвое моложе него, но Фернандо Нотт никогда не мог устоять перед соблазном. Беллатрикс знает об этом еще со времен первой войны и бла-бла-бла…