Не оборачиваясь, он судорожно вздыхает, и мне жаль, что я не вижу его лица, пока его рука лежит поверх его нерожденного ребенка. Мне остается только догадываться…

— Он очень похож на тебя, — мягко шепчу я. — У него твои волосы, твое телосложение, и такая же светлая кожа, а еще у него твои черты лица, даже изгиб рта в точности, как у тебя. Он — точная копия тебя, за исключением одного…

Качая головой, он сдавливает пальцами мой живот — так, что я даже чувствую, как его ногти впиваются в кожу, несмотря на платье.

— Это ничего не значит для меня, — четко выговаривает он. — У меня уже есть сын, если ты забыла.

Еще один шажок — и я привстаю на цыпочки, кладя руки ему на плечи.

— У твоего сына твои глаза, Люциус, — шепчу я. — Но этот ребенок и мой тоже, поэтому у него мои глаза.

Я задела… за живое. Вне всяких сомнений. Я понимаю это по тому, как он замирает при этих словах; но внезапно он убирает руку от моего живота и отходит подальше, отказываясь на меня смотреть.

— Я не… — начинает он, и я слышу отчаяние в его голосе.

Он проводит рукой по волосам.

— Нет, — резко бросает он. — Нет.

Он вылетает из комнаты, громко хлопнув дверью.

Несколько секунд тупо смотрю на закрытую дверь, рыдания застревают в горле.

Я почти готова вознести молитву, но я перестала верить в Бога, когда Он покинул меня.

Извините, абонент больше недоступен.

Часто моргая, опускаюсь на колени и хватаюсь за живот, а затем сворачиваюсь клубочком на полу, обнимая себя — будто защищаясь.

Мама? Ты слышишь меня? Что мне делать?

Пару раз я уже делала так: разговаривала с мамой и папой, убеждая себя, что они слышат, что они присматривают за мной …

Но как говорить с ней о таком? Даже если бы она могла слышать меня, как я могу спрашивать, правильно ли поступаю, оставив ребенка, чей отец убил ее, пока она спала, и ей снились пропавшая любимая дочь и всякие ужасы, которые, вероятно, со мной случились?

Закрыв глаза, уже не сдерживаю слез. Все чувства и эмоции, что я пережила с момента похищения, копившиеся во мне долгое время, прорываются наружу, и я захлебываюсь рыданиями, едва успевая делать маленькие вдохи. И с каждым всхлипом и воем я словно отпускаю свои страх, боль, желание, ненависть, любовь… и отчаяние.

— Мама, — я задыхаюсь. — Мама, прошу тебя!

Господи, как я хочу, чтобы она вернулась хотя бы на минуту! Увидеть ее, почувствовать ее объятия и услышать, что все будет хорошо, она защитит меня, и плохой человек не причинит мне больше вреда, и я могу спать спокойно, потому что это был просто ночной кошмар…

— Если хочешь, чтобы твоя мама тебя услышала, говори громче.

Рыдания моментально прекращаются.

Я не слышала, как он вошел.

Медленно приподнимаюсь с пола и обращаю расфокусированный взгляд на темную фигуру, стоящую перед закрытой дверью.

Это не Люциус.

Это Эйвери.

Смотрю на него в оцепенении, стук сердца отдается в ушах: тудум-тудум-тудум…

Что ему нужно? Зачем он здесь?

Ничего. Скорее всего, ничего важного. Успокойся.

Успокоиться? Успокоиться?! Господи…

Он ничего не знает. Не знает, что что-то изменилось. Успокойся.

Да. Он не знает. Пока…

Сфокусируйся на дыхании: вдох — выдох. Тудум-тудум-тудум…

— Почему ты плачешь? — его голос мелодичен, словно где-то играет музыкальная шкатулка.

— Потому что скучаю по маме, — огрызаюсь в ответ. — Вряд ли такой, как вы, сможет понять меня.

Он удивленно приподнимает брови.

— О, прошу, не делай насчет меня поспешных выводов, — мягко продолжает он. — Я тоже скучал по маме, когда она умерла.

Неверяще прищуриваюсь, но он лишь улыбается.

— Полагаю, в тех кругах, где ты вращалась, бытовало мнение, что у Пожирателей Смерти нет родителей, что они поднимаются из преисподней, — порочные, бездушные убийцы…

— Конечно, нет! — с негодованием восклицаю я. — Мы не настолько глупы…

— Ни в коем случае не хотел оскорбить вас, — слишком вежливо произносит он. — Но ты, вероятно, со мной согласишься, что жизнь становится намного проще, если не задумываться о том, что даже самый заклятый твой враг когда-то был окружен материнской заботой и любовью.

Крепче стискиваю зубы.

— Мы не особо об этом и думали…

— Ну конечно, — вкрадчиво отвечает он. — Иначе возникло бы слишком много неудобств, связанных с тем, что, оказывается, и нам не чужды человеческие эмоции.

Ублюдок, да мне известны все чувства, что испытывает Люциус. Потому что я вызвала их.

Язык чешется сказать это вслух, но я смотрю на него молча.

— Да, у меня была мама, как и у Беллатрикс, и у Темного Лорда, — он выдерживает небольшую паузу. — И у Драко. Ты ведь видела его маму? Очаровательная женщина, должен заметить.

Липкий страх сковывает все внутри, и я пытаюсь не поддаваться.

Только не сейчас.

Я не могу потерять контроль.

Прикусываю щеку в попытке взять себя в руки.

Он делает шаг вперед. Один шаг. Не больше.

— Даже у Люциуса была мама, — как бы между прочим бросает он, делая вид, что хочет рассмотреть меня поближе.

Моргнув, сжимаю кулаки, пряча их в складках платья.

— Но речь не об этом, — делаю вдох, предчувствуя неладное. — Я спрашивал, почему ты плакала?

Качая головой, повторяю:

— Я же сказала, что скучаю по маме! Да вы сами признались, что, когда ваша мама умерла…

— Я скучал, но не плакал, — обрывает он меня. — Что толку? Ее все равно не вернуть.

Он сочувственно улыбается.

— Но не волнуйся, Гермиона, — медово-бархатным голосом продолжает он. — Я понимаю, что твое поведение вполне естественно, учитывая обстоятельства.

Я действительно не хочу, чтобы он называл меня Гермионой. Грязнокровка было бы куда уместнее.

— Кроме того, — добавляет он, — беременность обычно является причиной частой смены настроения. Наверное, поэтому тебе трудно держать свои эмоции под контролем.

О… о господи.

Ком подкатил к горлу, перекрыв кислород, и я не в состоянии сделать даже крошечный вдох.

О боже.

Нет. Нет. Нет.

В голове вовсю надрывается протяжное оглушительное нет, заглушая сердцебиение, которое, кажется, окончательно парализовано страхом.

А он лишь улыбается, и это ужасно.

Глотнув побольше воздуха, с отчаянием выдыхаю:

— Я не понимаю, о чем вы говорите…

— Ох, думаю, понимаешь. Я неплохо научился читать знаки за годы жизни; в конце концов, у меня трое детей. И да, у меня есть жена, — улыбаясь, отвечает он на незаданный вопрос. — В это так трудно поверить? У твоего похитителя тоже есть жена, но, полагаю, это принять сложнее после того, что он сделал с тобой.

Иисусе! Господи, дай мне умереть сейчас же.

Все еще может обойтись. Может… станет…

— На чем я остановился? Когда моя жена ждала ребенка, она вела себя точно так же, как ты сейчас, — охотно продолжает он. — Она чересчур оберегала свой живот, постоянно прикрывая его, и ты делаешь точно так же, я видел это. А частые обмороки? Ну, она реже теряла сознание, но я понимаю, что твои условия куда хуже, так что…

В голове ни единой мысли. Пустота. В отчаянии осматриваюсь вокруг: дверь, Эйвери, ванная… Боже, мне не уйти.

Но даже если бы я могла сбежать… он уже знает.

Не раздумывая, поворачиваюсь и бегу в ванную; может, удастся запереться там и дождаться, пока не придет Люциус, чтобы в очередной раз спасти меня. Я почти у двери, еще чуть-чуть…