Улыбаюсь в ответ, хотя мне не до смеха.

— Было бы оно не так, ты бы не пришел, чтобы увидеть меня, — поясняю я. — И ты не доверяешь самому себе, да?

Он глубоко вздыхает, безуспешно пытаясь совладать с растущей яростью.

— Серьезно? — его голос угрожающе тих и спокоен. — Ты всегда такая проницательная, грязнокровка. Как-нибудь расскажешь мне, как у тебя это получается.

Он поворачивается к двери.

Нет…

— Нет, пожалуйста, подожди! — хватаю его за плечо.

Развернувшись, он одаривает меня убийственным взглядом и перехватывает мою руку, убирая ее от себя.

— Чего еще, во имя Господа Бога, ты от меня хочешь? — шипит он.

Чего я хочу? Хочу, чтобы ты вернулся. Хочу, чтобы вновь душил меня и подавлял мою волю. Хочу твою боль, твою ненависть, твой страх. Хочу, чтобы обнял меня и никогда-никогда не отпускал…

Хочу, чтобы ты тоже любил меня.

Но, конечно же, я не могу произнести это вслух. Поэтому я лишь шепчу:

— Не знаю.

Он горько усмехается, качая головой.

— Я тоже, — отвечает он и отпускает мою руку, резко отворачиваясь от меня и покидая комнату.

Давлюсь воздухом, судорожно вздыхая, и, зажав рот рукой, бреду к кровати.

Вернись, прошу. Не могу дышать без тебя.

Сажусь на край кровати, чувствуя, как по щекам струятся слезы, а горло дерет от подступающих рыданий.

Наверное, его это почти забавляет. Наверное, в этом и состоял его план — заставить меня довериться ему. Наверное, ему нравится знать, что я навсегда поймана в его сети, и стоит ему лишь щелкнуть пальцами, как я приползу к нему на коленях.

Когда-то я смогла бы в это поверить, но теперь я точно знаю, что ему это совсем не нравится…

К горлу подкатывает тошнота, и я вздрагиваю, неосознанно кладя руку на живот и массируя его.

Не надо обращать на это внимания. Если не обращать — все пройдет. Наверное.

Почему он не возвращается?

Чтобы оградить тебя от опасности, Гермиона.

Но зачем? Он самый эгоистичный из всех, кого я знаю. Он не позволил мне покончить со всем раньше, потому что не хотел…

Но и потом, когда он все-таки оставил меня, он также не хотел… я уверена.

Если он решился на это, чтобы спасти меня, значит…

Значит, он учится…

У меня перехватывает дыхание, когда желудок начинает громко урчать; что-то внутри словно скручивается в спираль, и жуткие спазмы заставляют меня подскочить… Боже, только не снова.

Глубоко дышу ртом, заглатывая воздух, но становится только хуже.

Закрыв рот, пытаюсь подавить тошноту, будто это поможет не замечать ситуации в целом.

Но я чувствую, как тошнота подкатывает, становясь с каждым приступом все сильнее, и мне ничего не остается, как сломя голову ринуться в ванную комнату и, упав на колени, склониться над унитазом. Полупереваренная пища постепенно оказывается в унитазе, огнем прожигая мои внутренности и выплескиваясь изо рта. Спустя какое-то время позывы начинают стихать, пока не заканчиваются совсем.

Сажусь на пятки, прижимаясь лбом к прохладному ободку унитаза.

Глубоко и размеренно дышу, наслаждаясь тем, что меня больше не тошнит. Все закончилось…

Ровно до следующего раза.

Может, следующего раза и не будет.

Будет. В последнее время это частое явление.

Поднимаюсь с пола и сливаю воду из бачка, пассивно наблюдая, как от моего ужина не остается и следа.

Если бы только все могло исчезнуть так же легко и просто.

Подхожу к раковине: то чувство пустоты после ухода Люциуса, не имеет никакого отношения к тому, что меня только что стошнило.

Пустоты? Сомнительное определение.

Невольно зажмуриваюсь. Я не буду думать об этом. Не буду.

Открываю глаза и заправляю за ухо выбившуюся прядку волос. Будничным движением хватаю зубную щетку и дрожащими руками выдавливаю на нее пасту.

Ты не можешь и впредь игнорировать это.

Да запросто!

Грубо вожу щеткой по зубам, избавляясь от привкуса рвоты во рту. Родители когда-то научили меня, как правильно чистить зубы: передние, резцы, клыки, коренные — со всех сторон и обязательно у десны, а потом надо почистить язык.

Чищу до тех пор, пока десны не начинают кровоточить.

Главное — не думать.

Не могу позволить себе это.

Надо сосредоточиться на чистке зубов. Передняя сторона, задняя, верхняя… как будто гигиена рта для меня сейчас дело первостепенной важности.

Я не позволю мысли, что зреет уже несколько дней, пустить корни и прорасти.

Но как не думать об этом?

Господи боже, что же мне делать?

Никто не должен узнать. Никто и никогда не должен узнать.

Я полагала, ты не собираешься даже думать об этом.

Ох, если бы все прошло только потому, что я не думаю об этом… Если бы я могла спрятаться под одеялом и терпеливо ждать утра, как тогда, когда я была маленькой девочкой и боялась темноты…

Если бы, если бы… «Никогда не говори «если бы», — так поучал меня папа.

Не стоит думать об этом. Если я не буду напоминать об этом даже себе, то никто и не догадается.

Не будь дурой. Они все равно узнают рано или поздно. Видишь ли, это станет чертовски заметно.

Нет, если… если я умру раньше.

Так теперь ты хочешь умереть? После всего, через что прошла?

Я не это имела в виду. Но… ладно, в конце концов это когда-нибудь произойдет, не так ли? Люциус должен будет убить меня, чтобы доказать свою преданность Волдеморту. Ну и не только для этого, но факт в том, что ему придется это сделать.

Ты же знаешь, он не будет. Не сможет. Он уже говорил об этом.

Так на что же тогда он надеется? Что я вдруг стану абсолютно незаметной, все разом забудут о моем существовании и оставят в покое?

Боже мой… наверное, именно на это он и надеется.

Что ж, вряд ли это кончится добром. Скоро ты станешь слишком заметной.

И что же мне делать? Я не смогу скрывать это вечно.

Но и сказать ему… тоже не могу.

Может, притормозишь и подумаешь о том, что это, возможно, единственная вещь, которая может тебя спасти?

Спасти меня? Что-то не верится. Нет, он никогда не узнает. Да он убьет меня!

Он же говорил, что не убил бы тебя, если бы Волдеморт приказал ему. Так что же изменилось теперь?

Просто… из-за этого! Наверное, самый страшный его кошмар все-таки стал явью.

И пусть даже он не убьет меня сам, если узнает… нас обоих убьют, когда правда всплывет.

И что будешь делать? Ждать, пока они не узнают все раньше него? Он — твой единственный шанс на спасение.

Но как же он сможет нас вытащить? Он ни за что не покинет ряды армии Волдеморта, это совершенно точно. Так как же он собирается спасти нас на этот раз?

Он спасет тебя, Гермиона. Он всегда тебя спасает.

Но… с чего бы ему спасать меня, когда он узнает, что случилось?

Потому что ты единственная, кто когда-либо что-то для него значил.

Неправда. То, во что он верит, — для него весь мир.

И он отказался от всего этого ради тебя.

Медленно обхожу стол, разливая вино в кубки и не поднимая глаз на тех, кому прислуживаю.

Уже насмотрелась, когда час назад мы с Роном вдвоем обслуживали их. Хватит! Если взгляну на них, они точно догадаются — у меня все на лице написано.

Украдкой бросаю взгляд на Рона, разливающего вино напротив. Он уже не злится так сильно, как в прошлый раз, когда мы изображали домовых эльфов на званом обеде Пожирателей смерти. Я бы даже сказала, он безразличен ко всему. Он устал бороться. Вся его ярость — это лишь напускное, чтобы справиться со всем, что происходит.