Закрываю глаза, захлебываясь болью. Разве это не то, чего я так хотела все это время?
Да как я вообще могла хотеть этого?
С трудом открываю глаза, заставляя себя посмотреть в лицо мужчине, который в одночасье разорвал наши сердца в клочья.
Он настроен решительно.
Между нами слишком большое расстояние… слишком… нужно подойти ближе…
Шаг вперед, и еще один, но Люциус все еще стоит на прежнем месте, хотя и выглядит так, словно изо всех сил заставляет себя не шевелиться.
— Собираешься бросить меня, после всего, что было? — дрожащим шепотом спрашиваю его. — После всего, через что мы прошли друг ради друга? После того, как ты рисковал всем, чтобы поймать меня вновь в Норе, и после того, как убил Долохова из-за меня… все это было напрасно?
Протягиваю к нему руку, но что-то останавливает меня, и я так и не решаюсь дотронуться до него.
— Из-за тебя я потеряла все! — едва слышу свой собственный голос. — Ты не имеешь права говорить мне это. Ты разрушил мою жизнь из-за своего эгоизма и слабости, а теперь собираешься сдаться без борьбы!
Он отрицательно качает головой, и в его глазах я вижу боль.
— Ты должна понять, — шепчет он. — Если Эйвери узнает о нас, он незамедлительно скажет Темному Лорду, и тогда… — он умолкает на мгновение, собираясь с духом. — Мы оба тотчас же будем покойниками, и скорее всего сам Темный Лорд окажет нам такую честь.
— Но я не понимаю! Ты столько раз говорил мне, что не боишься смерти. Если это все еще так, тогда в чем дело, чего ты боишься?
Внезапно он хватает меня за волосы и рывком притягивает к себе; я вскрикиваю от боли, но чувствую сквозь слои одежды его тело так близко, и у меня перехватывает дыхание. Ничто больше не имеет значения… я чувствую его…
Его дыхание опаляет мое лицо.
Взяв себя в руки, он ослабляет хватку, но все еще прижимает меня к себе, с отчаянием глядя мне в глаза.
— Это единственный выход, как ты не понимаешь?
Он не отвечает на мой вопрос, но ему и не нужно. Теперь я знаю, что он боится потерять. Не стоило и спрашивать.
На несколько секунд он приближает свое лицо к моему — достаточно близко, чтобы поцеловать, — и я надеюсь, что именно это он сейчас и сделает, потому что, возможно, это заставит его остаться…
Но он стискивает зубы и отстраняется.
— Ты умрешь, если я не сделаю этого, — шепчет он. — И я не хочу быть тому свидетелем.
— Я в любом случае умру! — задыхаясь, бросаю я, кладя руки ему на плечи. — Только сегодня Эйвери сказал, что мистер и миссис Уизли бунтуют против вас, и вскоре я вам больше не понадоблюсь!
Он несколько раз глубоко вздыхает, успокаиваясь.
— И это значит, что даже мне будет трудно сохранить тебе жизнь, — он говорит так тихо, что я не могу понять: дрожит его голос или нет. — Господь свидетель, Темный Лорд может запросто приказать мне убить тебя, чтобы испытать меня на верность. Но если я буду держаться от тебя подальше, тогда, может быть, он забудет о тебе и оставит в покое.
Сердце бешено колотится о грудную клетку.
— Ты бы сделал это? — стискиваю пальцами его плечи. — Если бы он приказал тебе убить меня, ты бы сделал это?
Он вздрагивает.
— Конечно, нет, — ни сомнений, ни колебаний, лишь холодная уверенность в голосе.
— Трус, — шепчу я.
Он почти усмехается.
— Разве не этого ты хотела, грязнокровка? — шепчет он. — Снова и снова ты пыталась положить всему конец, но я не позволял. Ты никогда не хотела, чтобы я приближался к тебе.
Я чуть ли не смеюсь истерически.
— Это вовсе не облегчает того, как жестоко ты поступаешь со мной сейчас, Люциус! — в моем голосе звенит ярость. — Ты и сам знаешь, что я не могла прекратить это. Да, я хотела, чтобы все закончилось, но ничего не могла сделать!
Тянусь к нему и беру его лицо в свои ладони, заставляя посмотреть мне в глаза: серые и холодные, они затягивают меня, и я погружаюсь глубже, растворяясь в них без остатка, почти сходя с ума от отчаяния, и в этот момент слышу отголосок мыслей, которые никак не могут принадлежать мне.
Мне жаль, мне так жаль. Я не хочу делать этого…
Голос пропадает так же внезапно, как и появился.
Молча прихожу в себя.
Жаль, что я не владею легилименцией и не могу использовать ее, когда меня не вынуждают проявлять что-то наподобие стихийной магии. Я бы все отдала, чтобы узнать, о чем он думает.
Но сейчас мне достаточно и того, что я услышала. Он не хочет уходить. И я знаю об этом.
Приподнимаюсь на цыпочки и касаюсь его губ своими, обнимая его за плечи, и на мгновение стена, что он пытался выстроить, падает: он расслабляется, подаваясь навстречу, углубляет поцелуй — глубже, жестче! — и обнимает меня за талию, прижимая к себе…
Все кончается внезапно. И мне становится так холодно и одиноко.
— Нет, — он не смотрит на меня, и в его голосе смешались горечь и боль. — Черт возьми, ты просто обязана позволить мне сделать это.
Он стремительно подходит к двери и поворачивается ко мне.
Меня начинает трясти: надвигающаяся агония совсем близко. Когда он покинет комнату, все будет кончено, и тогда… Боже, что тогда? Что останется мне, когда он уйдет?
Он не умрет. Ты все еще будешь видеть его каждый день.
Но это не то же самое. Я не хочу просто видеть его. Я хочу быть с ним каждую секунду.
Он с такой силой сжимает дверную ручку, что его пальцы белеют.
Да и сам он — сплошное белое полотно. Лицо, будто застывшая маска с зияющими черными дырами глазниц.
— Я делаю тебе больно, но это ради твоего же блага, — бросает он дрожащим голосом. — Ты должна забыть все, как будто ничего не было. Мы оба должны забыть.
Но… но как я могу обещать это? Он прекрасно знает, что я скорее забуду собственное имя, чем все, что было.
И судя по его взгляду, он чувствует то же самое.
Глубоко вздыхаю, все внутри скручивает от подступающей боли.
— Ради нашего блага, Люциус? — едва слышный шепот — на большее я не способна.
Молча он долго всматривается в меня.
Это кошмарное молчание хуже всего, хуже всех пыток, которые я пережила, потому что тогда я хотя бы знала, что боль когда-нибудь закончится.
— Когда-нибудь ты поймешь, — напряженно произносит он, и в следующее мгновение, развернувшись, выходит из комнаты, хлопая дверью так, что мне кажется, покачнулась даже комната.
Смотрю прямо перед собой, закрытая дверь плывет перед глазами.
С минуту вслушиваюсь в оглушающую тишину, надеясь — нет, молясь! — чтобы он вернулся, чтобы не смог уйти, чтобы не разбивал мое сердце…
Кажется, прошла вечность, наполненная невыносимой надеждой, — и вот я слышу удаляющиеся шаги. Подальше от меня, и еще дальше, от всего, что когда-либо было между нами.
Мир вокруг покачнулся, и я резко то ли вздыхаю, то ли всхлипываю, пытаясь проглотить слезы.
Голова кружится.
Холодно.
Слезы… бурлящим потоком поднимаются во мне, грозя поглотить меня, уничтожить, утопить в боли и страданиях…
— Я люблю тебя, — шепот срывается с губ.
Но тишина и пустота комнаты поглощают эти слова.
Его нет. Действительно… он просто… ушел.
Рыдания рвутся наружу, сжигая меня изнутри, и, совершенно ни о чем не думая, я бегу в ванную, зажимая рот рукой, потому что желудок нестерпимо ноет и крутит, как будто я на одной из тех сумасшедших каруселей в парке аттракционов, после которых вворачивает наизнанку. Босые ступни касаются холодного пола, пока я так отчаянно пытаюсь убежать от своих чувств.
Не могу дышать.
Не могу ясно мыслить.
В голове бьется одна мысль: «Он ушел». Все кончено. Больше никогда… он бросил меня…
И я люблю его. Боже, помоги мне, но я люблю его!
Врываюсь в ванную и едва успеваю добраться до унитаза, как меня выворачивает.
Глава 38. Неизлечимые раны
Еще ко мне приди, чтоб вместе быть
Дыханием и жизнию одною.
Приди во сне, не изменить судьбы.
Поговори со мною
Тихо, нежно,
Как много лет назад, как прежде.
— Кристина Росетти, Эхо