Он качает головой и мрачно смеется.

— Нет, конечно же, ты не знаешь, — выпаливает он, — потому что мы ничего не можем сделать.

Он направляется ко мне, и я невольно отступаю назад, потому что этот опасный огонек в его глазах пугает меня; кто знает, на что способен Люциус, когда боится?

— Подозрения моего сына и свояченицы и так уже довольно тревожный звонок, — страх в его голосе пугает меня. — Но если нас подозревает Эйвери… да поможет нам Бог. У этого человека нет ни привязанностей, ни семьи, ни скелетов в шкафу — ничего. Для него долг превыше всего, и сейчас его долгом является выяснить, что происходит между тобой и мной.

Спиной упираюсь в каменную стену.

— Все еще может устаканиться! Он не уверен пока… — еще бы в моем голосе не было столько отчаяния.

Неожиданно он хватает меня за горло, прижимая к стене, и в глазах его вспыхивает безумие.

— Пока! — шипит он. — Вот ключевое слово — ПОКА! Ради бога, да он, возможно, уже знает почти все! Ты не могла не заметить: он собирает информацию по крупицам — слово там, взгляд здесь… он видел и слышал всё…

— Тогда почему ты ничего не предпринял? — огрызаюсь я. — Если все это время ты знал, почему ничего не сделал, чтобы остановить это?

Он сильнее сжимает мою шею.

— И что я мог сделать? — он подавлен. — Если бы я выказал недовольство Эйвери или Темному Лорду касательно всего, это было бы то же самое, как если бы я открыто признался во всем. А исчезновение Эйвери повлекло бы за собой ненужные проблемы, которых и так хватало после подозрительного дезертирства Долохова. Нам чертовски повезло, что это сошло нам с рук, но если бы пропал Эйвери… — он сильнее стискивает пальцы на моем горле, пока я не начинаю задыхаться. — Так как я должен был действовать? — шепотом заключает он.

С нарастающей паникой всматриваюсь в его лицо, горло судорожно сокращается: я едва могу дышать, и… Боже, с нами все кончено, мы — покойники.

Его дыхание успокаивается, он отпускает меня, и сумасшедший блеск в его глазах постепенно сходит на нет.

Потираю саднящее горло. Он смотрит на меня, и на секунду его губы сжимаются в тонкую линию.

— Я думал, что смогу держать это в секрете, что смогу защитить нас обоих, — произносит он. — Но события сегодняшнего вечера наглядно продемонстрировали мне, насколько легко ему будет узнать правду. Если уж кто-то вроде моего сына смог сделать это, то опытному Пожирателю смерти ничего не будет стоить…

Несколько раз глубоко вздыхаю, приводя себя в чувство.

— Он не знает… — начинаю я, но он обрывает мои слова.

— Не сейчас, так потом, — в его голосе больше нет ни резкости, ни ярости. Он говорит с каким-то… почти умиротворенно и непреклонно. — И как только он узнает, пойдет прямиком к Темному Лорду. И вот тогда с нами будет покончено.

Меня начинает трясти.

— Ты уверен? — шепотом спрашиваю его.

Он ухмыляется, но в его глазах нет веселья.

— Абсолютно. Я лично избавился от стольких предателей крови… Как только Пожиратель смерти становился предателем крови, оба устранялись.

Вздрагиваю. Господи, почему? За что?

— Так не должно быть! — касаюсь ладонью его лица. Он пристально смотрит на меня, и от его взгляда кружится голова. — Почему мы не можем просто… сбежать?

А вот теперь он смотрит на меня так, словно я только что сказала, что Земля — квадратная, а небо — зеленое.

Но меня уже ничто не остановит.

— Ты и я. Почему бы нам просто не уйти? — голос надламывается. — Мы могли бы покинуть это место и уехать… куда угодно. Куда-нибудь, где никто не скажет нам, что это неправильно. Куда-нибудь, где мы сможем быть вместе, не стыдясь…

Закрыв глаза, он качает головой, как будто ему невыносимо слушать то, что я говорю.

— Ты просишь о невозможном, — напряженно произносит он.

Он открывает глаза и, сомкнув пальцы на моем запястье, убирает от лица мою руку, а затем отворачивается…

Ну уж нет, на этот раз он выслушает меня.

Хватаю его за плечи, разворачивая к себе: на его лице смешались злость и мука.

— Неужели так неправильно, что я хочу быть с тобой? — порывисто шепчу я. — Господь свидетель, это должно быть неправильно после всего, что ты сделал мне. Но я хочу, Люциус!

На минуту замираю, осознавая свои слова и понимая, что это правда. Боже, помоги мне — помоги нам обоим! — но это сущая правда.

Он напрягается, пытаясь справиться с ураганом эмоций, охватывающих его.

Но он ничего не говорит, поэтому я продолжаю.

— Это все, чего я хочу, — слова с трудом продираются через горло. — А когда ты жаждешь чего-то столь сильно, то всегда есть возможность достичь этого, не так ли?

Он вырывается из моих полуобъятий и отходит на несколько шагов, выглядя при этом, как загнанный зверь.

— Ты просишь о том, чего я даже при всем желании не могу тебе дать! — кричит он. — Ты всегда хотела того, чего я дать не могу! Сначала моей жалости, затем — защиты, потом — заботы. И ты всегда добивалась своего… но теперь ты хочешь, чтобы я отказался от всего, ради чего живу?

— Я не прошу тебя жертвовать жизнью! — мне больно. — Я просто прошу оставить все в прошлом и начать заново, Люциус!

— Заново? — скептически переспрашивает он, а затем смеется — громко, раскатисто и… с невыносимой горечью. — И как ты себе это представляешь? В течение нескольких недель после побега по нашему следу будут идти мои сподвижники, и они убьют нас в конечном счете. Я не смогу защитить тебя от гнева Темного Лорда.

Резко сглатываю.

— Орден защитит нас…

— Орден! — рычит он. — О да, твои всемогущие друзья. Скажи мне, грязнокровка, где был Орден, когда умирал Дамблдор? Где был Орден, когда я похитил тебя?

— У них столько же сил, сколько и у Пожирателей смерти! — горячо бросаю я. — Они смогли бы помочь нам, я уверена.

Он улыбается так, словно мои слова забавляют его.

— Слабо верится, что они станут помогать мне после того, как я положил жизнь на то, чтобы уничтожить их. И особенно, когда они узнают, что между нами происходит.

Мне нечем крыть. Он всецело прав. Если даже нам удастся сбежать, и мы подадимся в Орден, они скажут, что мой разум был поврежден в результате месяцев заключения, и поэтому я так привязана к Люциусу; и тогда его арестуют за изнасилование, если не что-то похлеще…

Мы смотрим друг на друга, тяжело дыша, пока я, наконец, не озвучиваю мысль, за которую все еще продолжаю цепляться.

— Надежда еще есть, — шепчу я.

Он качает головой, и на его лице появляется странное, обиженное выражение.

— Да пошла ты вместе со своими проклятыми идеалами, — бормочет он, отворачиваясь от меня. — Я думал, что вытравил из тебя эту дрянь еще давным-давно.

Он опирается на стену, лишая меня возможности видеть его лицо, читать его выражения… о, почему он не может открыться мне?

— Все кончено, грязнокровка.

Что?

Я…

Мы оба молчим, и тишина такая, что ее, кажется, можно пощупать.

Ледяная волна поднимается откуда-то изнутри.

— Ч-что? — запинаясь, переспрашиваю я.

Он глубоко вздыхает и вновь поворачивается ко мне, черты его лица напряжены — оно словно высечено из камня, — он не может позволить своим эмоциям выйти наружу.

Я слишком хорошо его знаю.

— Если Эйвери действительно прислали шпионить за нами, то это всего лишь вопрос времени, когда нас раскроют, — и, несмотря на его попытку скрыть этот факт, я все же вижу в его глазах вспышку подлинных эмоций. — Мы должны закончить все прежде, чем это произойдет — в таком случае ему просто нечего будет раскрывать.

.

Мир рушится вокруг меня, но я не могу вымолвить ни слова.

Сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в кожу, пытаясь не выйти из себя.

— Я… я не понимаю, — никогда еще мне не было так трудно говорить.

Он стискивает челюсти. Он всегда так делает, когда хочет взять себя в руки. Но что бы он ни делал, его глаза всегда скажут мне, что на самом деле творится у него в душе.

— Понимаешь, — я едва слышу это в его выдохе. — Ты поняла это гораздо раньше меня. Мы должны закончить это, грязнокровка. Это единственный выход.