— Но мы ничего не делали…

Лицо обжигает резкая боль, и я прикладываю руку к месту пореза. Но он отталкивает ее и касается теплой ладонью моей щеки. Все так же улыбаясь, он проводит пальцем вдоль раны.

— Меня не интересуют ваши отношения, — тихо произносит он.

Он проводит рукой по щеке, большим пальцем очерчивая контур моих губ. Я вздрагиваю от этого жеста, и его это забавляет.

Он собирается переступить черту.

Но я не буду плакать.

— Видишь ли, грязнокровка, ты принадлежишь мне, — все так же тихо продолжает он. — И ты прекрасно это знаешь. Я вижу истину в твоем беззащитном взгляде, — он опускает руку вниз, чтобы взять меня за запястье и крепко прижать его к стене. — Также ты отлично знаешь, что мне не составило труда подчинить тебя себе — ты сама весьма охотно поддалась моей воле.

Одно легкое движение палочки — и руку обжигает точно такая же боль, как и ранее — скулу. Я опять готова разрыдаться.

С презрительной ухмылкой он наклоняется ближе ко мне.

— Чары Уизли не идут ни в какое сравнение с моей властью над тобой, сама знаешь. Жалкое и даже забавное зрелище — то, как ты невольно позволяешь себе зависеть от меня.

Еще одна царапина пересекает ладонь, перекрещиваясь с первой. Одинокая слеза стекает по щеке. Со смешком он отпускает мое запястье, делая шаг назад. Сползаю вниз вдоль стены в полном отчаянии. Ненавижу его, ненавижу весь мир, ненавижу себя.

— Кажется, ты хочешь что-то сказать, грязнокровка.

Поднимаю на него взгляд и говорю единственные слова, вертящиеся на языке:

— Я ненавижу вас, — шепотом.

— Конечно, ненавидишь, — усмехается он. — Иначе и быть не может. Разве ты уже не помнишь мои слова о том, что ненависть гораздо сильнее слепого обожания?

Его глаза темнеют.

— Сдается мне, зря я так противился заданию, когда встал вопрос о твоем похищении, — в удивлении смотрю на него. — Что? Ты думала, я сам напросился? Должен тебя разочаровать, меня не прельщала мысль, что придется возиться с заносчивым, противным маленьким книжным червем с полным отсутствием какого-либо уважения к моему высокому положению в обществе.

Эти слова причиняют боль. Но я храню молчание. Вопрос, который я хочу задать, по меньшей мере, неприятный.

— Но, как видишь, Лорд настоял на своем, — продолжает Люциус. — И теперь я даже благодарен ему за это. Работать с тобой — сплошное… веселье.

Он склоняется ко мне и берет меня за подбородок.

— Разве тебе не нравится, как мы проводим время? Могу поспорить, что теперь ты и представить не можешь, что бы делала без меня.

Это невыносимо. Потому что он прав.

Но это все так неправильно! Он все поворачивает так, будто я… словно я жажду его в своей жизни, но ведь я не хочу! Нет!

Он злобно скалится.

— Я жду ответа, грязнокровка.

Я молча продолжаю смотреть на него. Не буду отвечать. Не буду не буду не буду.

— Так ты настолько упряма, что не можешь признать это, хоть и знаешь, что это правда, но, в то же время, у тебя хватает совести отталкивать от себя Уизли? — Он смеется и окидывает меня взглядом. В его глазах столько противоречивых эмоций. — Может быть, преподать тебе еще пару уроков «чести», грязнокровка?

О, нет.

Он отходит от меня и направляется к двери. Но, взявшись за ручку, он поворачивается ко мне.

— Ты же помнишь, что мой сын хотел навестить тебя?

Меня охватывает ужас. О, нет, только не Драко, я не переживу…

— Вы не посмеете! — Шепчу я.

— Отчего же, — он улыбается. — Запросто. Но мне не чуждо сострадание, грязнокровка.

Не могу поверить в то, что он только что сказал.

— Даю тебе час на подготовку. Навыки моего сына в заклинаниях не так отточены, как мои, но я буду присутствовать и направлять его, так что тебе понадобиться время, чтобы настроиться.

Он поворачивается, чтобы уйти.

— Почему вы не можете сами сделать это? — Я совсем не думаю о последствиях своих слов.

Он вновь поворачивается ко мне с усмешкой.

— А ты хочешь, чтобы это был я?

Я захлопываю рот. Люциус смеется.

— Один час, — повторяет он, прежде чем закрыть за собой дверь.

Странно. Когда мы учились в Хогвартсе, Драко казался значительно выше.

Он входит в комнату следом за отцом. Люциус запирает дверь на замок, и я остаюсь наедине с людьми, которые ненавидят меня больше всего на свете…

Хотя, нет. Я могу утверждать, что Люциус ненавидит меня, но, сдается мне, что в списке приоритетов Драко первое место прочно закреплено за Гарри.

Правда, я тоже далеко не последняя в нем.

Тем не менее, для Люциуса я — цель номер один. И неважно, что будет впереди, я всегда буду абсолютно уверена в его ненависти.

Но это такая ненависть, о которой хочется узнать больше.

Они стоят прямо передо мной, оба в черных мантиях и с одинаковыми усмешками на бледных лицах. Они так похожи…

И все же, они такие разные.

— Добрый день, мисс Грэйнджер.

Люциус. Простое приветствие. Ни намека на издевку.

Держусь прямо под прицелом недоброжелательного взгляда Драко. Но я не показываю, что меня это хоть как-то задевает. Это ведь всего лишь Драко! Я была лицом к лицу с самим Волдемортом, Беллатрикс, Долоховым и Люциусом…

Но все равно, это так… неправильно и несправедливо: человек, которого я знаю с одиннадцати лет, собирается причинить мне боль. Я помню, как Драко получал сладости совиной почтой и радостно разворачивал их прямо за слизеринским столом в Большом зале.

А теперь он будет пытать меня под руководством своего проклятого папеньки.

Самое унизительное в этой ситуации то, что Драко, в конце концов, победил.

А впрочем, это неважно, потому что, не смотря ни на что, Драко — всего лишь тень своего отца. Я никогда не буду бояться его так же сильно, как Люциуса, вне зависимости от того, что он сделает со мной сегодня.

— Ну, Грэйнджер? — С издевкой начинает Малфой-младший. — Прекрасный день, не так ли? Для этого времени года погода просто замечательная. Но, конечно же, — он злобно скалится, — откуда тебе знать? Ты заперта здесь.

Хочется закатить глаза к потолку, но, переведя взгляд на Люциуса, я с удивлением отмечаю, что тот именно так и сделал. Но это вовсе не проявление какого-то… участия или понимания. Нет, просто ему так захотелось.

Естественно, Драко не заметил этого.

— Проехали, — тянет он, улыбаясь, как Чеширский кот. — Я буду вспоминать о тебе, стоя под теплыми солнечными лучами там наверху, буду думать о том, как ты гниешь здесь в темноте. И я непременно буду смеяться.

Люциус ухмыляется, но я не замечаю этого. На мгновения я представляю себе, каково там, на свободе.

Значит, наверху светит солнце. Но он сказал «Для этого времени года…», тогда получается… ну, приблизительно сентябрь, если верить его словам.

Боже, я здесь уже… месяц? Может, чуть меньше…

Сосредоточься, Гермиона. Здесь и сейчас.

Ну, да. Здесь и сейчас. Холодный камень, практически нет света, их бледные лица, застывшие в ожидании ответной реакции на насмешки Драко.

Должно быть, садизм у них в крови.

— Ну, надо же, кто-то сегодня такой остроумный, — наконец, отвечаю я. — Интересно, как долго ты придумывал это, Драко? Наверное, весь вечер убил, да? Но, это не твоя вина. По-моему, ты всегда был несколько заторможенным по части словесных дуэлей, если судить по твоему поведению в школе.

Тень усмешки мелькает на лице Люциуса, а Драко белеет от ярости. Кажется, я ударила по больному месту. Он никогда не мог обойти меня в учебе.

Драко резко выхватывает палочку из кармана мантии, и я непроизвольно отступаю на шаг назад. Он улыбается. И Люциус тоже.

— О, да, грязнокровка, — произносит Драко. — В отличие от тебя, у меня все еще есть палочка.