Едва слышный всхлип выводит меня из состояния оцепенения.
Только теперь я нахожу в себе силы взглянуть на Рона.
Его глаза опущены в пол, он плачет.
Еще один всхлип, и Рон поднимает голову. Он выглядит таким потерянным. Как будто всё, о чем он мечтает, это поскорее выбраться отсюда и забыть обо всем, что он видел здесь.
— Верни меня обратно, — охрипшим голосом шепчет он.
Внезапный гул и свист пронзает слух, и я наблюдаю, как Рон поднимается в воздухе выше и выше, быстрее и быстрее…
Он ушел.
Слезы и не прекращали катиться по щекам. Горькие слезы, слезы боли и страдания.
Что же я наделала? Я такая стерва, такая дрянь. Как я могла так с ним поступить?
Почему я думала, что смогу скрыть от него правду? Такое предательство не может вечно оставаться в секрете.
Я все еще здесь: изливаю свое горе, горячие слезы с новой силой хлынули из глаз.
Я не могу уйти отсюда, не могу. Как мне теперь смотреть Рону в глаза?
Но… я также не могу и остаться тут.
Боже, я бы предпочла затеряться в этих воспоминаниях.
А еще я хочу умереть.
Возможно, если меня не станет, всем от этого будет легче.
Я должна выбраться, должна вернуться.
Глубоко вздыхаю и поднимаю взгляд вверх — к потолку, которого, как я знаю, там нет.
— Верни меня обратно, — едва слышно шепчу я.
Невидимая сила поднимает меня вверх, ветер ревет в ушах, и меня выбрасывает из Омута в кошмарную реальность, в которую превратилась моя жизнь.
Глава 33. Непоправимый урон
«Я страдаю из-за него и одновременно от него. Тщетно стремлюсь я
бежать от него: он преследует меня, он тут, он не дает мне покоя. Но как он
не схож с самим собой! Во взорах его нет ничего, кроме ненависти и
презрения, на устах лишь хула и укор. Руки его обвивают меня, но лишь для
того, чтобы разорвать на части. Кто избавит меня от его варварской
свирепости?» — Шодерло де Лакло, Опасные связи
Падаю ничком на каменный пол, обдирая кожу на коленях и ладонях.
Поднять голову… нет, не могу…
Невидящим взглядом смотрю на свои руки, на растопыренные пальцы, цепляющиеся за камень, а затем почему-то заинтересованно останавливаюсь на белой полоске шрама, пересекающего левую руку.
Вдох… набраться сил и дышать. Я должна.
Это чертовски трудно.
Зато позволить слезам течь по лицу — легко и просто.
Прислушиваюсь…
Тихое дыхание — не мое, откуда-то из другого конца комнаты.
Закрываю глаза. Глубокий вдох. И резкий выдох…
Так. Я могу сделать это… нет, не могу!!! Нет…
Да. Я должна. Он заслуживает хотя бы объяснений, если не большего.
Медленно, очень медленно поднимаюсь на ноги, преодолевая сопротивление собственного тела: оно просто отказывается повиноваться мне. Наконец мне удается встать — не иначе как с Божьей помощью.
А теперь… посмотреть на него. Это ведь очень просто, не так ли?
Мучительно медленно поднимаю голову, готовясь встретиться лицом к лицу с тем, что я натворила.
Он стоит спиной ко мне у противоположной стены комнаты.
Кажется, прошла вечность в застывшей тишине, но в конце концов он глубоко вздыхает, и его плечи поднимаются и опускаются в такт этому вздоху.
— Неудивительно, что ты была против моей экскурсии в Омут памяти, — шепчет он.
Прикусываю нижнюю губу — сильно, и слезы вновь наполняют глаза.
— Это совсем не то, что ты думаешь, — меня воротит от собственных слов. Дура набитая, я же никогда не умела врать.
Он оборачивается: его лицо все еще мокрое от слез, но вот глаза… он буравит меня тяжелым, напряженным взглядом, в котором смешались обида и ярость.
— А что это по-твоему, Гермиона? — его голос подрагивает от злости. — Потому что то, что я видел, выглядело как будто ты трахаешься с Люциусом Малфоем!
Повышая голос, он надвигается на меня.
— Но этого ведь быть не может. Ты же клялась мне, что между вами ничего нет! — он кричит, находясь на грани истерики. — Ты твердила мне снова и снова, что ничего не происходит, — он умолкает на мгновение, и во взгляде мелькает боль. — Ты смотрела мне в глаза и нагло врала, все это время позволяя гребаному Люциусу Малфою трахать тебя!
Отшатываюсь к стене, всхлипывая.
— Пожалуйста… прошу тебя, не кричи! Рон, ты должен понять…
— КАК Я МОГУ ПОНЯТЬ? — кричит он. — Как ты можешь… как тебе в голову такое пришло? Разве ты не знаешь, что он за человек?
— Конечно, знаю! — поспешно отвечаю я. — Ты и сам видел, через что он заставил меня пройти, Рон, так что… да, я прекрасно знаю, кто он…
— ТОГДА КАК ТЫ ТЕРПИШЬ ЭТО? — он и не собирается понижать голос. — Он чудовище, убийца, долбаный фанатик… Господи! Гермиона, он убил твоих родителей!
— Знаю! — отчаяние захлестывает меня, словно цунами. — Знаю, и никогда не смогу забыть это.
Он недоверчиво смотрит на меня, а затем отворачивается и принимается нарезать круги по комнате.
— Я только… просто понять не могу! Как ты можешь… даже… он же тебе в отцы годится…
Он прячет лицо в ладонях. У меня сердце кровью обливается, и я плачу так, как не плакала с той самой ночи, когда погибли родители, потому что… Боже, я уничтожила его сегодня.
Несмело подхожу к нему, протягивая руку.
Но он сбрасывает мою руку, шарахаясь прочь и глядя на меня с такой ненавистью…
— Не трогай меня! — шипит он. — Ты чертова предательница, Гермиона! Я не хочу, чтобы ты прикасалась ко мне!
Ни одна пощечина Люциуса, ни одно Круцио не причиняли мне столько боли, сколько эти слова.
Новый поток слез, и я пытаюсь сдержать рыдания, зажав рот рукой.
Его глаза блестят, и он отворачивается.
— Послушай, — я с трудом выдавливаю слова, мучаясь от невыносимой агонии. — Пожалуйста, просто выслушай меня…
— Зачем? — он вновь поворачивается ко мне: его глаза мечут молнии. — Почему я должен слушать тебя?
Его слова — как нож в сердце, но я продолжаю:
— Потому что ты должен понять, — шепчу я. — Должен знать, почему… просто выслушай меня. И когда я закончу, можешь ненавидеть меня, отречься от меня, вычеркнуть из своей жизни навсегда, но для начала я расскажу, почему делаю это.
Несколько мучительных мгновений он смотрит на меня, а затем отрывисто кивает, хотя весь его вид говорит: он едва сдерживается, чтобы вновь не накричать на меня.
Глубоко вздыхаю, пытаясь привести в порядок хаотично мечущиеся мысли. Я должна все объяснить…
Но как? Ведь я сама едва понимаю, что происходит.
Начало. Начни с самого начала.
Опять вздыхаю и говорю:
— Когда меня только схватили…
Господи, как же трудно сейчас вспоминать об этом. Прошло уже столько времени, словно другая жизнь.
Что мне рассказать? Должна ли я рассказать, как он нес меня на руках через лес? Как заставил распороть себе бедро? Как не мог смотреть мне в глаза после того, как пытал меня?
Нет. С начала.
— Когда меня только схватили, он пытал меня часами, — голос натянут, как струна, твердый и ровный тон. — Ему нужны были ответы, и он ни перед чем не останавливался, вытягивая из меня информацию.
Рон будто хочет что-то сказать, но не решается. Поэтому я продолжаю:
— Я просила его… умоляла прекратить, снова и снова, но он был непреклонен. Он просто делал свое дело, повторяя раз за разом, что я грязнокровка и должна заслужить его милосердие, смирившись со своим статусом. И все же временами мне казалось…
На мгновение останавливаюсь, раздумывая… нет, он должен знать. Он заслуживает того, чтобы знать.
— Порой я замечала что-то — что-то в его взгляде, — когда молила его прекратить мучить меня…
Рон горько усмехается, не веря мне.
— Наверное, это его заводило, — бормочет он. — Вероятно, он испытывает кайф, истязая молодых девушек, пока они не начнут молить его о пощаде…
— Нет! — в отчаянии кричу я. — Нет, Рон, послушай же меня! Все было не так! Он будто… в его глазах мелькала жалость, но он пытался отвергать это.
