Перебирая пряди моих волос за ухом, он не может — или не хочет? — отводить взгляд.

— Ты не шлюха, грязнокровка, — он говорит так тихо, что мне приходится изо всех сил напрягать слух. — Я не поставлю тебя на одну ступень со своей свояченицей.

У сердца словно выросли крылья, и оно воспаряет в небо, но следом — ухает куда-то вниз, когда я осознаю, что это только слова. Мне нужно больше.

— Тогда почему вы не желаете обращаться со мной, как с человеком? Спорю, с Беллатрикс вы вели себя лучше, потому что она чистокровная.

Он подходит еще ближе, если такое вообще возможно.

— Ты слишком много взвалил на меня, Люциус, — я так устала, и мне уже плевать на рвущиеся наружу рыдания. — И после всего, что ты сделал со мной, ты обращаешься со мной, как со шлюхой.

Черты его лица заметно искажаются, словно мои слова поразили его в самое сердце, оставив жгучую рану, каких он оставил уже сотни на моей измученной душе.

— Мне это не нравится так же, как и тебе, — со вздохом признается он. — Никогда не думал, что так все обернется.

Он сильнее прижимается ко мне, буквально вдавливая меня спиной в стену, и у меня перехватывает дыхание от его близости. Но я нахожу в себе силы сказать:

— Мы должны остановиться, — голос насквозь пропитан отчаянием. — Немедленно. Пока не стало слишком поздно.

Он наклоняется, и я почти чувствую касание его губ, вижу каждую морщинку на его лице так ясно, как могу видеть его душу, как бы он ни старался укрыть ее от меня.

— Слишком поздно, грязнокровка? — он облизывает пересохшие губы. — Этот мост мы сожгли уже очень давно.

А в следующее мгновение его губы накрывают мои.

Вылезаю из ванны: теплая вода ручьями стекает с меня на холодные плитки пола.

Хватаю с вешалки полотенце и наспех вытираюсь.

Он скоро будет здесь. Нужно поторопиться.

Я не хотела затягивать допоздна. Просто я так устала сегодня. Я весь день работала и освободилась всего полчаса назад.

Но это не отменяет того факта, что он скоро придет. В последнее время он никогда не задерживается.

Прохожу в комнату, останавливаясь перед гардеробом. Открыв дверь, пробегаюсь взглядом по платьям: однотонные, простенькие платьица. Как у прислуги. Одежда, наиболее соответствующая твоему положению… именно так он сказал мне однажды.

Ублюдок.

Черное, черное, коричневое, синее, черное, зеленое, голубое, коричневое, серое, черное, черное…

Минутку.

Это что? Впервые вижу это платье в самом конце перекладины с вешалками, прямо за серым.

Оно… нет, оно не серое и не черное. Оно… розовое? Очень бледное, с сероватым отливом, но все-таки розовое.

И как это я раньше его не замечала? Хотя я никогда особо и не задумывалась над тем, что висит в моем шкафу.

Вытаскиваю платье из гардероба: несмотря на свой цвет, оно все же очень простое.

Никогда не была поклонницей розового. Оно вызывает ассоциацию с Панси Паркинсон и тем кошмарным платьем, которое было на ней на рождественском балу.

Но… так приятно иметь что-то, в какой-то мере олицетворяющее нормальную жизнь.

Все бы отдала за пару туфель и комплект нижнего белья — эти вещи в топе моих приоритетов.

Натягиваю платье на влажное тело. Ткань прилипает к коже, но когда я высохну, это прекратится, так что не беда.

Подхожу к прикроватному столику и, взяв гребень, расчесываю мокрые волосы, свисающие сосульками.

В последние дни я нечасто смотрюсь в зеркало: мне противно собственное отражение. Меня тошнит от той, кем я стала. Видеть ее не могу!

Но расчесывая волосы, я невольно бросаю взгляд в зеркало.

Господи, я такая тощая. Сколько же килограммов я потеряла?

Впрочем, это неудивительно. Я ем от силы раз в день, ну а если повезет, то два.

Ненавижу. Чувствую себя только что вылупившимся птенцом: такой хрупкой, что кажется, дотронься пальцем — и я сломаюсь.

При желании я даже смогу пересчитать свои ребра.

Со вздохом откладываю гребень в сторону, и в следующее мгновение в комнату входит Люциус, прикрывая за собой дверь.

Он бегло осматривает комнату, а затем, глядя на меня, произносит:

— Сегодня ты пойдешь ко мне, — его глаза темнеют.

— Почему? — удивленно моргаю в ответ.

Он вновь обводит комнату взглядом и ухмыляется.

— Эта комната… какой-то чулан для прислуги. Не хочу находиться здесь дольше необходимого.

Ах, ну конечно. Эта убогая комнатушка напоминает ему, кто я и кого он… Интересно, могу ли я все еще использовать слово трахает?

— Пошли, — он протягивает мне большой кусок серебристо мерцающей материи: что-то подобное я уже видела у Гарри. Мантия-невидимка. — Надень это. На случай, если мы встретим кого-нибудь в коридоре.

— А не слишком ли это рискованно? — дрожащим голосом спрашиваю я. — Вдруг кто-нибудь войдет в твою комнату?

— Каждый раз, когда я прихожу к тебе, мы тоже рискуем. В моей комнате мы будем не в большей опасности.

Знакомое чувство зарождается где-то глубоко внутри: страх — я переживала его уже несчетное множество раз, но все еще никак не могу свыкнуться с этими ощущениями.

Несмело протягиваю руку и, взяв мантию, накидываю ее на голову, стараясь, чтобы ни платье, ни босые ступни не выглядывали из-под нее.

Люциус окидывает меня взглядом и кивает.

— Хорошо, — шепчет он. — Следуй за мной и не отставай, — его взгляд ожесточается. — И не думай сбежать. Дверь в конце коридора заперта.

Необязательно было говорить мне это. Я не смогла бы сбежать, даже если бы у меня была возможность… я бы не сбежала.

Развернувшись, он на секунду приникает ухом к двери, прислушиваясь, — нет ли кого-нибудь в коридоре, а затем открывает ее и выходит из комнаты. Следую за ним, нарочно шурша мантией, давая ему понять, что я рядом.

Не глядя в мою сторону, он запирает дверь и направляется к своей комнате. Он уже сделал несколько шагов, но тут позади нас открывается дверь.

— Люциус?

Мы поворачиваемся, и — хвала Господу, что я скрыта мантией.

Беллатрикс медленно направляется в нашу сторону.

— Чего тебе? — грубо спрашивает он.

Слабая улыбка касается ее губ.

— Ты знаешь, чего я хочу, — не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, на что она намекает. — Было время, когда ты прекрасно это знал.

Желудок скручивает стальными жгутами. Не хочу, чтобы она разговаривала с ним, не хочу, чтобы она даже смотрела на него…

Черт. Теперь понятно, что она чувствует по отношению ко мне.

Стоп. Ну уж нет! Я не собираюсь жалеть еще и эту стерву. Мне очень стыдно перед его женой, но испытывать угрызения совести из-за той, которая пыталась заставить Рона переспать с его младшей сестрой… никогда!

— Ты пьяна, — ледяным тоном произносит Люциус. — И уже поздно. Возвращайся в кровать.

Она смеется и проводит пальцем по вороту его мантии.

Кажется, меня сейчас стошнит.

— Я вернусь, Люциус, — шепчет она, — но не хочешь ли присоединиться ко мне?

Едва не теряя сознание, я с облегчением вздыхаю, когда он сбрасывает ее руку.

— Уходи, Белла, — приказывает он. — Ты ставишь себя в глупое положение.

На ее лице мелькает разочарование, и она отступает на шаг назад.

— Почему ты прекратил это, Люциус? — в ее голосе почти нежность, никогда не слышала, чтобы она говорила таким тоном. — Нам ведь было хорошо вместе. Я помню, как ты не мог насытиться мною…

— Просто потрясающе, — обрывает ее речь Люциус, — удивительно, как ты можешь извратить вещи, выставив их такими, какими они никогда не были.

Она бледнеет, в глазах загорается опасный огонек, а губы кривятся от злости.

— Ты была лишь развлечением, Белла, — безжалостно бросает он. — Весьма приятным, но все же только развлечением — и не более. А теперь все кончено, — он поворачивается к двери в свою комнату. — Спокойной ночи.