Открываю глаза, встречая его пугающе голодный взгляд.

— Ты не будешь с Уизли, — произносит он, расстегивая пуговицы моего платья. Безумно медленно. — Уж я позабочусь об этом.

Злость на него и на себя клокочет в груди, и я срываюсь, хватая его за руку.

— Просто уходи! — кричу, вырываясь. — То, что ты предлагаешь — ничто в сравнении с тем, что может дать мне он! Он любит меня! Ты понятия не имеешь, что это значит, но для меня это целый мир! И я могу подарить ему любовь, которую он заслуживает, если ты отпу…

В мгновение ока он хватает меня, притягивая к себе, больно сжимая руки.

— Хочешь сказать, что он значит для тебя то же, что и я? Не смеши меня. Ты моя. Навсегда.

Расслабляю скрюченные от напряжения пальцы. Хочу, чтобы он навсегда увез меня куда-нибудь подальше отсюда, где будем только я и он, где никто не сможет сказать нам, что это неправильно, неестественно, незаконно…

Но как такое может случиться, когда он сам искренне верит, что это запретно?

Он прижимает меня к полу, нависая надо мной, и его глаза затягивают меня в темные глубины.

— Ты знаешь, — шепчет он, касаясь ладонью моей щеки и проводя большим пальцем по губам. — Почему, даже если ты знаешь, кому принадлежишь, ты все равно продолжаешь сопротивляться мне?

— Я никому не принадлежу…

— Нет?

Его рука спускается, очерчивая впадину живота, и ниже, но я сжимаю ноги и вновь бью его кулаками в грудь, пытаясь оттолкнуть.

— Ты серьезно думаешь, что после того, что я сделала с Роном сегодня, я предам его еще раз? Я люблю его. Люблю! Прекрати ухмыляться, черт бы тебя побрал! Я больше не стану делать ему больно!

Он хватает меня за руки, прижимая их к полу по обе стороны от меня.

— Любишь? — кажется, он выжимает из себя эту усмешку. — Любви нет, грязнокровка. Ты жалеешь его, только и всего. Не путай это с любовью. Тебе жаль его, но нужен тебе я. Не стоит даже и сравнивать!

Сглатываю комок в горле, слезы катятся по лицу. Он прав. Он всегда прав, когда дело касается… этого. Не о Роне я думаю, когда лежу одна в темной комнате. Вовсе не Рон может заставить меня вновь почувствовать себя целой. И уж точно не Рон нужен мне, как воздух…

Но в то же время не Рона я ненавижу за то, что случилось со мной, и за то, в кого я превратилась.

Ненавижу Люциуса за то, что он со мной сделал.

Даже когда его пальцы двигаются между моих ног, я все равно ненавижу его. Даже когда касается меня, — его пальцы движутся то медленнее, то быстрее, — я чувствую ненависть, смешанную с огнем желания в крови, и больше всего на свете я хочу оттолкнуть его, но не могу. Знаю, что просто не смогу. Это знание на уровне инстинкта, как, например, тот факт, что нельзя совать руку в открытое пламя.

Боже, что он сотворил со мной?

Он неотрывно смотрит мне в глаза, пока его пальцы посылают электрические разряды по моему телу. Он смотрит, когда мое дыхание учащается. Он прожигает меня взглядом.

Не могу. Не могу позволить ему, глядя в мои глаза, узнать все мои секреты. Он не должен знать, о чем я думаю. Если бы он знал, что я чувствую в эту самую минуту, помимо ненависти, злости и жажды, он бы оставил меня навсегда. Потому что то, что я чувствую идет вразрез с тем, во что он когда-либо верил, он даже не допускает, что такое возможно, особенно между чистокровным и грязнокровкой.

Я никогда не скажу ему об этом. Никогда. Он бы все равно не понял.

Закрываю глаза.

Как бы мне хотелось не дышать так рвано, чтобы тело не отзывалось на пощипывания и поглаживания, а когда он спускается вниз, широко разводя мои ноги и зарываясь лицом между ними, мне отчаянно хочется ненавидеть это так же, как я ненавижу себя…

Но я не могу.

Вцепляюсь себе в лицо, намеренно пытаясь причинить себе боль, наказать за то, что оказалась настолько слабой и позволила ему сотворить с собой такое.

Но огонь внутри, где-то между ног, разрастается и… Боже…

Молю Господа, чтобы он подвел меня к краю и столкнул в вечное забвение, подарив мне спасительную пустоту…

Но затем меня возвращает на грешную землю острая, обжигающая боль, когда Люциус кусает там, внизу. Сильно.

Протестующе взвизгиваю, но он уже перемещается выше, накрывая мои губы невесомым поцелуем, заставляющим меня замереть на мгновение.

Кажется, проходит вечность, но ни один из нас не двигается…

Наконец он отстраняется, глядя мне в глаза. Взгляд его серых глаз подернут дымкой, а зрачки почти черные.

— Даже если бы ты когда-нибудь смогла быть с ним, — густой шепот обволакивает меня, — ты все равно никогда не смогла бы забыть меня. И когда он прикасался к тебе, ты бы думала лишь обо мне, — я тону в его глазах. — Впрочем, все это неважно. Тебе никогда не избавиться от меня. Будь я проклят, если отдам тебя кому-нибудь, тем более Уизли.

Он раздвигает мои ноги так широко, что мне почти больно.

Но я молча позволяю ему делать то, что он хочет.

— Ты моя навсегда, грязнокровка.

Он входит в меня, кусая за шею, его зубы терзают кожу, и я обнимаю его, потому что как бы я ни боролась с этой жаждой, мне никогда не выиграть. Я не могу идти против своих чувств — это как если бы я сражалась с цунами.

Но я также не могу остановить всхлипы, прорывающиеся сквозь страстные стоны и сладкую муку. Я хочу умереть.

Он сцеловывает мои слезы, слизывает их с лица, двигаясь во мне, будто они — источник его жизненной силы, словно эти слезы потерянной невинности смогут искупить его поступки…

Если бы все было так просто.

Но есть вещи, которые невозможно искупить.

Согласно научным данным за пределами нашей Вселенной не существует понятия времени.

Именно так я и чувствую себя в последние несколько дней. Словно меня вышвырнуло за пределы Вселенной, и я пребываю вне времени.

Нет ни дня, ни ночи. Ни часов, ни минут, ни секунд.

Ускользающее, чуждое мне четвертое измерение — время — теряет всякий смысл.

Не знаю, как долго я нахожусь здесь. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз видела небо.

Все, что я знаю, — это система: проснулась, выполнила свои обязанности, поела, приняла ванну, дождалась Люциуса, уснула.

Затем опять проснулась и… понеслось по новой!

Из-за этой временной прострации я даже не знаю, как долго уже не виделась с Роном. Как давно я разбила ему сердце и уничтожила к чертям собачьим все, что было между нами?

Я не видела его с тех самых пор. Мы даже больше не работаем по дому вместе.

Я волнуюсь за него. Всегда. Но никто не говорит мне, что с ним.

Единственный, кого я осмеливаюсь спросить об этом — Люциус. Но он ничего не говорит. После всего, что случилось, мне кажется, он чувствует угрозу, исходящую от Рона. Нет, он не рассматривает его как соперника в… в этом смысле, но думаю, он понимает: Рон может дать мне то, на что он сам не способен — любовь.

Вернее, Рон мог мне это дать.

Рука Люциуса крепче стискивает меня, и наши скользкие от пота тела слипаются.

В последнее время он часто позволяет мне засыпать рядом с ним. Он не может выставить меня за дверь до восхода солнца…

Ну, по крайней мере мне кажется, что там снаружи — восход.