Последние слова Люциуса тонут в нарастающем гуле, обволакивающем меня, комната исчезает, сменяясь другой, и теперь я узнаю обстановку. Приглушенный красный свет заставляет меня задыхаться от воспоминаний об этом ужасном подземелье.
И я в ярости кричу на Люциуса, размахивая руками.
— А на кого вы предлагаете мне его потратить? На кого-то вроде вас? Вы это имеете в виду?
Желудок ухнул куда-то вниз.
Боже, я… действительно сказала это?
С ужасом смотрю, как Люциус прикладывает пальцы к моим губам.
— Тихо, моя маленькая грязнокровка.
Он притягивает меня к себе, вжимаясь бедрами в мои. Я дрожу в его руках и закрываю глаза, когда он приближает лицо к моему, достаточно близко, чтобы…
В этот момент он с силой дергает меня за волосы так, что моя голова больно ударяется о каменную стену. Я вздрагиваю, потому что отлично помню, как это было больно.
— Как ты посмела даже предположить, что я когда-либо рассматривал такой поворот событий? Ты правда думала, что я буду марать руки о грязнокровку, а особенно о тебя… тебя! Ради Бога, да ты только посмотри на себя! Я скорее прыгну со скалы, чем коснусь такой мерзости, как ты. Тебе ясно?
Картинка расплывается перед глазами, и я вновь будто проваливаюсь в дымчатую воронку, проплывая сквозь тьму и туман воспоминаний Люциуса.
Потому что это именно они, его воспоминания, ведь только он один мог видеть то, что тогда происходило.
Одному Богу известно, как Омут Памяти Люциуса оказался в моей комнате. Он специально сам его принес, чтобы я увидела его воспоминания?
Если так, то я не вижу в этом никакого смысла. Почему он хочет, чтобы я увидела эти воспоминания?
А вдруг, нет. Вдруг… не знаю, может, Омут оказался здесь по ошибке или что-то в этом роде.
Не будь идиоткой, Гермиона. Он далеко не дурак.
Но тогда это значит…
Туман рассеивается, и я оказываюсь в другой комнате, намного большей, чем у Долохова, и роскошней.
На этот раз в комнате кто-то есть. И этот кто-то — Беллатрикс, сидящая на краю огромной кровати с балдахином. Она напряжена, как струна, спина идеально прямая, а пальцы вцепились в матрас.
Она смотрит прямо перед собой, ее черные глаза устремлены в пустоту, губы сжаты так плотно, что кожа вокруг них побелела.
Дверь распахивается, и Беллатрикс вскакивает, словно только этого и ждала. Теперь она лицом к лицу с Люциусом, влетевшим в комнату. И он, очевидно, крайне зол. Хотя, неизвестно, кто из них в большей ярости.
— Где ты был? — Шипит она.
Люциус вздыхает, запирая дверь и даже не глядя на нее.
— Грязнокровка, — бросает он, и черты ее лица напрягаются. — Она… возникли проблемы. Пришлось задержаться.
— Я вообще не понимаю, почему ты должен проводить с ней все время! — Она повышает голос. — С допросами покончено уже несколько дней назад. Почему ты все еще так много времени находишься рядом с ней?
Люциус смотрит на нее предостерегающе, но не срывается. Не сейчас. Он подходит к столу и смотрит на хрустальный бокал с темно-красной жидкостью.
— Что это за вино? — Спрашивает он.
— Какая разница! — Она срывается на крик. — Знаешь, когда я вернулась от Темного Лорда? Несколько часов назад. И когда я вернулась, ты сказал, что придешь ко мне через полчаса.
— Мне очень жаль, — с преувеличенным спокойствием отвечает Люциус. — Но я не думал, что с ней будет так сложно.
— Почему ты проводишь с ней столько времени? — Теперь она уже почти визжит. — Чем тебя так привлекает жалкая маггловская сучка, что ты все свободное время торчишь с ней?!
— Белла, успокойся.
— Нет! Как я могу быть спокойна, когда ты так намеренно унижаешь меня?
— Никто не унижает тебя…
— Ненавижу тебя! — Она хватает бокал и швыряет его в стену. Он разлетается на сотни маленьких осколков, осыпаясь дождем на пол.
— О, ради Бога! — Люциус повышает голос. Беллатрикс бросается на него, пытаясь оцарапать его лицо, но он вовремя хватает ее за запястья, в каких-то миллиметрах от себя.
— Я тебя знаю, — шипит она. — Если ты до сих пор не заполучил ее, тогда это очень скоро произойдет. Ты слишком горд и не можешь смириться с тем, что есть что-то в этом мире, чего ты не можешь заполучить!
Он заносит руку, будто для удара. Если бы на ее месте была я, он бы не задумываясь ударил меня. Но спустя несколько секунд он опускает руку, его лицо покраснело в попытке совладать с собой.
— Да, я гордый, — тихо произносит он. — Но я не сумасшедший.
И снова меня окутывает туман, скрывая дальнейшие события, и я плыву сквозь дымку…
Она… она не в себе! Ей нужна помощь. И серьезная.
Я усмехаюсь, представляя Беллатрикс Лестрейндж на кушетке в кабинете психоаналитика. Если кому-то и требуется интенсивная терапия, то только ей.
Проплываю сквозь туман, и вновь оказываюсь в своей комнате в этой тюрьме, которую они называют домом.
Но я все еще в Омуте, потому что теперь вижу себя, спящую на кровати в том же самом белом платье с кровавыми пятнами, которое на мне сейчас. Мерцающее пламя свечи, стоящей на прикроватном столике, отбрасывает жуткие тени через всю комнату.
И… он тоже здесь. Смотрит на меня, пока я сплю. А я-то думала, что мне это приснилось!
Но я не сплю. И доказательство тому у меня прямо перед глазами, словно какое-то абсурдное реалити-шоу по кабельному.
Я лежу на боку, свернувшись калачиком, а Люциус прислонился к стене и смотрит на меня из-под опущенных ресниц, и тут я…
Другая «я» потягивается, выгибаясь в спине. А потом судорожно вздыхает сквозь приоткрытые губы.
Внутри все сжимается от этого зрелища. Бросаю взгляд на Люциуса, его бровь приподнимается в удивлении.
А затем Гермиона на кровати открывает глаза и смотрит прямо на него, и черты его лица тут же напрягаются.
Теперь я получила подтверждение тому, что я не спала, и мне не привиделось его лицо. Отныне я точно знаю, что он смотрел на меня, когда я… спала.
— Какого черта ты здесь делаешь?
Лед сковывает сердце, потому что голос не принадлежит воспоминанию, в котором я нахожусь.
Разворачиваюсь, чтобы встретиться лицом к лицу с Люциусом. Теперь в комнате два Люциуса и две Гермионы. Один Люциус внимательно смотрит на ту Гермиону, что лежит на кровати, другой же… впивается взглядом в меня, и его лицо побледнело от ярости.
Бросаюсь в сторону, чтобы убежать, но он слишком быстро реагирует. В два широких шага он настигает меня и хватает за волосы, — так сильно, что мне кажется, будто он сейчас вырвет их с корнем. А потом он тянет меня сквозь туманную дымку.
Мы оказываемся в моей комнате, не той, что в Омуте. Сильный удар коленями о деревянный пол подтверждает, что теперь мы больше не в воспоминаниях.
Люциус грубо поднимает меня и тащит через комнату, впечатывая в стену, его пальцы больно сжимают мое горло. Бешеная ярость в его глазах приводит меня в ужас.
— Как ты посмела? — Он с силой бьет меня по щеке. — Мерзкая грязнокровка, как ты посмела?
— Простите, — в отчаянии шепчу я. — Я, правда, сожалею! Я не знала, что это ваши воспоминания!
— Не знала? — Шипит он. — А чьими же еще они могли быть? Ты украла Омут из моей комнаты, воровка! И не говори, что ты не знала, что это принадлежит мне, когда взяла его!
— Я… проснулась, и он уже был здесь, клянусь! — Сама знаю, как смехотворно это звучит. Так с чего бы ему верить в такое дурацкое объяснение, даже если это правда? — Я не брала его!
— Лгунья! Как он здесь оказался? Я ни разу не выносил его из комнаты!
— Я НЕ БРАЛА ЕГО! — Как мне все надоело. — Как бы я это сделала? Вы же сами заперли меня перед уходом!
Он хватает меня за волосы, притягивая ближе, настолько, что я вижу каждую черточку его лица, искаженного яростью.
А потом направляет на меня палочку.
— Ну, что бы ты не увидела в Омуте, ты не вспомнишь об этом, — ему с трудом удается держать себя в руках. — Будь уверена.
Я знаю, что он собирается сделать. Мне хватает секунды, чтобы понять.