Я поднял голову и посмотрел на неё. Серая женщина в сером, безликом кабинете. На её лице отчётливо читалось равнодушие, я был для неё очередной работой, за которую платят деньги- не более того. По большому счёту ей было на меня плевать, и она понимала, что я это знаю. Придурком больше, придурком меньше- какая разница.

-Рецепт давайте,- она протянула руку. Я полез в рюкзак и вытащил рецепт. Она убрала его в стол и выписала новый, шлёпнула печать, внесла номер в журнал.

-В регистратуре ещё две печати поставите. Всё как в прошлый раз. Придёте послезавтра, в это же время.

-А смысл?- спросил я.

-Мне виднее,- отрезала она,- жду вас послезавтра. И надеюсь, что вы уже задумаетесь над нашими беседами!

Я попрощался, и вышел из кабинета.

На улице шёл дождь со снегом, октябрьская мерзкая погода. Я поднял воротник куртки и втянул голову в плечи. Серое, как кусок застиранной тряпки небо, чёрный сырой асфальт, голые чёрные деревья. Редкие серые прохожие, мокрые голуби…Я поплёлся домой. Ждать от жизни было нечего.

Зазвонил телефон…Мать.

-Ты был у врача? Как ты?

-Был, никак…хреново!

-Рецепт взял? Деньги есть? Выкупишь, не забудешь?

-Взял, есть, не забуду…не хочу я их пить!

-Надо,- в её голосе зазвенел металл,- надо! Или в психушку хочешь?

-Ладно, всё…- я отключился.

По дороге я завернул в магазин, купил три литра пива. Подумав, добавил бутылку коньяка, деньги были , хотелось напиться и забыть придуманный мир, порождение моего одиночества. Продавцы провожали меня странными взглядами, но я был слишком погружён в себя, чтоб замечать такие вещи.

Мой дом был на своём месте. Старый особняк, переделанный в многоквартирный дом, впрочем «многоквартирный» сильно сказано- всего шесть квартир. В прошлом году его признали аварийным, и все ждали расселения. В нём обитал странный народ- много пьющий, бомжеватый. Дверь бывшего парадного висела на честном слове, в подъезде воняло мочой, стены разрисованы корявыми граффити , дополненными неприличными надписями. Я поднялся на второй этаж. Моя дверь была в относительно приличном состоянии, старый дерматин ещё держался. Я вошёл в квартиру. Подсознательно я ждал, что меня встретят, но понимал, что на самом деле встречать меня было некому, я давно жил один. После смерти бабушки, уже почти пять лет.

Я зажег свет на кухне, достал из пакета покупки, и включил музыку на телефоне, наугад на что попаду.

-Он сегодня дома, он сегодня один, он немного болен, немного устал.

Сам себе трубадур, сам себе господин, он коньяк с кагором зачем-то смешал…- пел низкий , чуть хрипловатый женский голос. Рыжий Канцлер, «Раймон VII». Как раз в тему, подумал я, наливая коньяк в стакан. Жаль кагора не купил, впрочем мне и пиво сгодится.

-А за окном темно, смотрит в форточку ночь, и с какой это радости парень напился?

А ему бедняге уж ничем не помочь, он устал быть тем, кем сегодня родился.

Да, и правда, устал. Я выпил коньяк, как воду, не чувствуя ни вкуса, ни послевкусия…глотнул пива прямо из бутылки. Может и правда, ничего не было? И никого. И права тётка в сером кабинете. А я просто обыкновенный алкаш, придумывающий себе другую, красивую и невероятную жизнь?

-Он забыл, как люди включают на кухне газ, и чужую боль заглушил цитрамоном,

Он глядит на стены и видит родной Прованс, где когда-то он звался графом Раймоном.

Да, правильно, тогда у меня играла именно эта песня, мне вообще нравились песни Канцлера. Я часто напевал её, поэтому меня и прозвали Раймоном Седьмым…хотя- Роман Седьмов- почти то же самое. Как же мне немного было надо- одна песня, сказка, прочитанная в монографии Галины Дайн, и давнее увлечение фэнтези…

-Он вернулся на землю сквозь дни и года, семь столетий назад безвозвратно ушедший,

Вспоминает об этом Раймон иногда, а друзья говорят про него- «Сумасшедший».

И снова битва идёт для него каждый день, только ныне масштаб поражений неравен.

От былого осталась лишь зыбкая тень, там Тулуза сдана, здесь провален экзамен.

Всё верно, думал я, приканчивая третий стакан и запивая пивом, я провалил всё, что мог- из института вылетел накануне диплома, невеста меня бросила, когда поняла, что со мной ей ничего не светит, кроме весёлой жизни… ну, и кому я нахрен нужен? Да никому. Разве что бригадиру, когда я в трезвом виде. Всё- таки я неплохой маляр, хоть и самоучка.

-И Раймон Седьмой допивает остывший чай, и срывает морфином незримые узы,

И идет поутру он молитвы свои читать в католический храм альбигойской Тулузы…

Не было у меня морфина, поэтому я запивал коньяк пивом, ну неужели и правда, я всё выдумал? И смешных девчонок, и правильную Ларису, и надёжного Игоря, и Машу…мне было совсем хреново…хреновее некуда.

-Возвращаясь назад он неспешно идёт, игнорируя огненный глаз светофора,

Ибо знает, что знамя его упадёт, и растопчут его крестоносцы Монфора.

И отбывает он вновь в летний свой карантен, заблудившись в цепи бесконечных тропинок.

Ищет отдыха в россыпях телеантенн, веря в грустную ложь разноцветных картинок…

По моему лицу лились слёзы, я оплакивал тех, с кем прожил лето, ну и пусть они придуманные и ненастоящие, но для меня они были живыми! Давясь и всхлипывая, я пил коньяк…

-И Раймон Седьмой равнодушно глядит в экран, матерится на поздний звонок телефона,

И болят на погоду призраки старых ран, что получены им под стеной Каркассона…

Я плакал, допивая своё пиво, понимая как глупо выгляжу со стороны- взрослый парень, рыдает потому, что рухнул его прекрасный придуманный мир…Я оплакивал их и себя…жить не хотелось.

-И Раймон Седьмой равнодушно глядит в экран, заполняя времени стёртые лузы,

И болят на погоду призраки старых ран, что получены им на полях под Тулузой…

Я с трудом приоткрыл один глаз . Наступило утро в китайской деревне…С кухни пахло чем-то пригоревшим. Мать громко разговаривала по телефону, я прислушался. Впрочем, она всегда говорила громко, профессиональное - мать работала диспетчером в автопарке, привыкла кричать.

-Да пришла, а он опять в хламину, никакой, представляешь? Сил нет никаких у меня уже! Что? Нет, ну ты что, совсем же рехнётся! Нет, ну что люди-то скажут? Да и кто его в психушку возьмёт? Он же не чокнутый, ну немного только…мне врач тогда так и сказал, когда мы его привезли, не наш, говорит пациент, это, говорит, нервный срыв…ага, сами чуть не рехнулись, хорошо успели вовремя, вот как кто под руку толкнул зайти… Ну, да, ну, да…Санька до сих пор заикается, как вспомнит, хорошо Лешка не растерялся, веревку обрезал…так ведь накануне свадьбы, он и того совсем…а я понимаю, очень хорошо понимаю! Я бы тоже… Нет, ну а как? Всё таки сын… вот и хожу, а он то пьяный, то вообще дома нету. Нет, ну работает, как не работает? Где-то на стройке, маляром…так когда работает, он и не пьёт совсем! Видно там и ночует, они по всей области ездят…

Я с трудом стащил себя с кровати, натянул штаны…голова трещала, во рту как кошки нагадили. Мать продолжала говорить. Я подошел к кухонной двери.

-А Санька вообще его боится, шугается… не знаю, что делать! И ведь ему все до фени, никакой благодарности! Сколько я вариантов находила, ну, продай ты свою халупу, купи приличную однушку, чего ещё надо, так нет. Упёрся…Говорю- давай, продадим, новую купим, сдавать будем, а ты у нас живи, вон, комната , ну и что, что проходная, так нет! Моя квартира, и всё… Нельзя было его с бабкой оставлять, она чокнутая была, и этот не лучше вырос. Летом, вроде поочухался, картинки какие-то рисовать опять начал…а как осень, так опять…ну, да, у психов всегда осенью обострение!... Да ходит он к этому врачу, а толку-то? Ноль… и мне бы дома побыть лишний раз…ведь вот, можно сказать семьёй жертвую…

-Мам,- не выдержал я,- не жертвуй, а?

Она обернулась, как ошпаренная. Вспыхнула, что-то невнятно пробурчала в телефон.