По предплечью прошлась приятная теплая волна. Это отцовский подарок, припрятанный в рукаве, молчаливо выражал свое согласие. Порой Аду казалось, что кинжал действительно живой и вторит его мыслям. И сейчас он слегка нагрелся, словно намекая, что готов вонзиться в грудь по самую рукоять и так защитить своего рассудительного хозяина. Всего на миг Ад прикрыл глаза, вслушиваясь в реакцию артефакта… и это стало непоправимой ошибкой.

Краем глаза юноша заметил шевеление за выступом дворцовой стены и тут же вскинул руки, сплетая щит. Запоздало мелькнула мысль, что кинжал — это защитный артефакт. Но вот магические потоки, повинуясь ловким пальцам, сформировали преграду, о которую спустя секунду рассыпалась шаровая молния. Перед Адом был ведьмак, скорее всего тот, из свиты Светлейшей. Логичное продолжение: сперва отравленный артефактором гребень для Конды с интересными свойствами, идеально имитирующими симптомы беременности, а для него — точная копия его любимого перстня с сапфиром и любопытным проклятием. Нет, формально не смертельным, всего лишь гарантирующим букет трудноизлечимых болезней, и большинство из них ни за что бы не умудрился подхватить человек, отличающийся целомудрием. Отец и Алис без труда сложили два и два: кто-то пытался ловко убрать лишних претендентов на трон, и изящный почерк указывал на одну конкретную гостью Веридора. Прибавить к этому то, что дяде не досталось "подарочка" и Светлейшая была не против него как претендента на престол и её руку…

Додумать Ад не успел: о щит разбилось еще два облака и тот пошел рябью, но устоял. Эх, дотянуться бы до кинжала, порезать руку и вызвать отца. Этот гад силен, вот уже новый вихрь закручивает, а щит уже еле держится. Для него, мага без резерва, это вообще чудо из чудес, невероятнее было бы, если бы он удержал не небольшой заслон прямо перед собой, а полноценный куполообразный щит. Небольшой ведьмаковский смерч таки разорвал плетение, но не задел Ада, просвистев в сантиметре над ухом. Лихорадочно соображая, что делать дальше, юноша хотел было заново переплетать магию, но шорох сзади заставил вспомнить о неприкрытости тыла и резво отпрыгнуть, отпуская потоки. Во время — земля, дрогнула и разверзлась на том самом месте, где только что стоял Ад. Так, громила-стихийник тоже здесь. Двое на одного, а у него и против ведьмака шансы были весьма призрачные. Но у него были несколько спасительных секунд, пока противники запустят в него новую порцию атакующих заклинаний, и Ад потянулся к рукаву с заветным кинжалом.

— Тарес куэро маронер! Лиэро донес! — прогремело прямо у него над головой проклятие Мраморная сеть. Название странное, а эффект простой — парализующий.

Трое на одного — ни шанса. Синдбад упал, как подкошенный; он мог видеть и слышать, но тело сковала магия, не давая не то что шевелиться — дышать полной грудью!

— Полудурки… — процедил сквозь поджатые губы проклятийник — Узнает госпожа, что её "отборная" свита практически в полном составе не смогла положить мальчишку, у которого не магия, а так, насмешка судьбы. Какие вы, к демону, могучие маги, если этот позор короля вдвоем чуть-чуть не упустили?

— Не поминай Одержимого, — шикнул на него громила-стихийник, взваливая на плечо Ада. — А этот недомаг, как ты верно заметил, сын Жестокого короля и племянник самого Ветра Смерти. Хоть капля, а кровь этих сынов Дьявола у него имеется.

— И этих осатаневших тоже не поминай, а то ведь выползут прям из стены! — оборвал его ведьмак, сам не подозревая, насколько он близок к истине.

Трое слуг Светлейшей подхватили бастарда короля на руки, а спустя четверть часа из надежно укрытой двери на свет божий вышли Его Величество Кандор Х и его брат. Если король был полностью погружен в свои мысли, то кронгерцог сразу почуял свежие колебания магического фона. Нехорошее предчувствие закралось в его душу, и усилилось оно, стоило ему повернуть голову и увидеть вдалеке вороного, во весь опор мчащегося куда-то в чащу леса. Джанго давно приметил этого красавца в конюшне и узнал, что на нем во дворец прибыл принц Эзраэль, даже разок видел, как Конда заходила в денник огромному жеребцу без единого светлого пятнышка, трепала его по холке и ласково нашептывала в самое ухо: "Мрак… хороший мальчик…" Вот только не знал никто, что Мрак — далеко не обычное животное. Как раз незадолго до прибытия Эзраэля из Военной Академии и того памятного покушения на Кандора крогерцог провел ритуал призыва тотема для своего старшего племянника-чернокнижника. Тотемом Гвейна оказался конь, в два раза улучшающий физические кондиции обладателя и, как и все тотемы, оберегающий от магического воздействия. Поэтому-то Джанго и не верил сперва, что на Гвейне приворот на крови, ведь Мрак должен был если не полностью защитить, то хотя бы предупредить его. Но потом он нашел на конюшне тотем в материальной форме, даже не пытающийся вернуться к Гвейну. Вывод напрашивался только один: Мрак точно знает, что хозяин действует не по своей воле, и ушел от него, дабы отнять дополнительные силы. А направился тотем к тому, кому был на тот момент нужнее всего, — изгнаннику-принцу, опальному Одержимому. А сейчас, значит, кому-то помощь была нужна куда больше, чем Раю…

Два часа неподвижности, за которые трое слуг Светлейшей успели дотащить его до Вихры, погрузить в лодку и отчалить в сторону устья, показались Аду вечностью. От собственной беспомощности на глаза чуть ли не слезы наворачивались. Вот что ему мешало не геройствовать, а сразу порезать руку о кинжал и призвать отца. Юноша знал ответ, но все равно не хотел признаваться даже в мыслях самому себе. Он просто не хотел показаться слабаком перед Кандором. Глубоко в душе Синдбад завидовал Черной Тридцатке и Раю: они были элитой армии, сильнейшими из сильнейших. Как однажды выразился Гвейн: "Статус обязывает — мы же дети самого Жестокого короля, самого могущественного мага и самого искусного воина в мире". А он тоже был сыном великого короля, только вот величия в нем не было ни на грош. Ни воин, ни маг. Даже то, что кристалл а Магической Пещере показал, что у него сразу два королевских Дара, бесполезно. Какой в них прок, если пользоваться ими он не может. Отец ничего не смог ему объяснить и дядя до сих пор отмалчивается. Что ему думать, как пробудить силу? А никак, все равно конец его близко, на что красноречиво указывал разговор "светлейших" псов:

— И какого демона мы тягаем этого в реку? Какая разница как ему подыхать? Зарыли бы на месте его в землю и дело с концом! — в голос возмущался стихийник, которому, к слову, не составляло особого труда взвалить Ада на плечо и одному доставить куда угодно.

— Ага, чтобы нас кто-то у дворцовых стен и заприметил! — не соглашался с ним ведьмак. — Но вот зачем именно топить, тоже не понимаю. Куда как проще на бережку под ивой какой по-тихому прикопать, может, даже не добивая, там и земля помягче будет…

— Госпожа сказала топить, значит топить, — ледяным голосом отрезал проклятийник и, покосившись на Ада, добавил. — Не захотел ты, парень, со срамной болезнью ходить и намек не понял, чтоб убирался, пока ноги при тебе, да и другие жизненно важные органы целы. Ну, а у недогадливых одна дорожка — на речное дно.

Они уложили юношу на дно лодки и, спокойно рассевшись по лавкам, поплыли через всю столицу. Голова Ада была немного наклонена вбок, и он видел, как проплывает мимо него мостовая набережной и слоняющиеся перед полуденным зноем зеваки. Они то, глядя на одинокое простое суденышко, думали, что это четверо друзей выбрались на речную прогулку и один из них, симпатичный златокудрый голубоглазы юноша, решил прилечь и полюбоваться небом и городскими улицами, пока его товарищи неспешно гребут по течению. И никто, абсолютно никто не мог понять Ада, заметить его отчаяние, услышать его крики о помощи. Никто не мог ему помочь, в том числе и он сам. Когда лодка, мерно покачиваясь на волнах, пересекала черту города, мысли о безысходности вытеснили другие, не менее беспросветные. Ад думал о близких, которые так никогда и не узнают, что с ним случилось. Мать заметит его отсутствие быстрее всех, скорее всего, уже к вечеру, но решит повременить с паникой и поднимет весь дворец на поиски только к завтрашнему полудню. И ничего удивительного, он ведь частенько пропадал на денек-два то в лаборатории, то с какой-нибудь красавицей. А потом все будут искать его, искать, в то время как от него даже трупа не останется — река упокаивает несчастных надежнее земли.